Музыка смолкла. Стянувшийся к храму Танора со всей столицы люд тоже благоговейно затих. Стефания Первая величественно подняла руку — и неподвижные наездники в седлах одновременно низко склонили головы, прижав ладонь левой руки к сердцу. Ее величество ответила им столь же глубоким поклоном. За ней и Рауль, и вся свита, и верховный маг, и тройка магистров, и гвардейцы... Только лишь носильщики не шелохнулись у ножек кресла-трона. Им даже глаз поднимать не полагалось.
— Пусть услышит нас тот, кто нас создал, и вдохнул жизнь в наши сердца!— торжественно произнесла королева Геона. Ее голос эхом разнесся над площадью — когда было нужно, он умел быть и сильным, и звучным.— Пусть увидит нас тот, кто подарил нам ветер, и дал силу нашим крыльям!.. Именем светлейшего Танора, именем неукротимого Антара — приветствую вас, хранители неба! И да будет оно ясным!
— И да будет оно чистым!..— упругой волной прокатилось по площади ей в ответ. Наездники, отняв ладони от груди, подняли головы. Рауль, вместе со всеми, кто был на крыльце храма, последовал их примеру. Ее величество заговорила вновь. Короткая приветственная речь к каждому параду сочинялась разная, но смысл ее всегда был один и тот же — благодарность за верную службу, надежда на мирное небо над головой и призыв стоять на страже родных границ отныне и до скончания веков. С еще одной, финальной благодарностью. От года к году ничего не менялось, а нынешнюю речь, ко всему прочему, королева впервые доверила написать лично внуку, так что смысла прислушиваться сейчас никакого не было. Принц почтительно внимал, расправив плечи и заложив руки за спину, на его лице играла привычная полуулыбка, а взгляд медленно, почти лениво скользил от одного дракона к другому, от первой линии наездников ко второй...
Она была в шестом ряду, двенадцатой, как и в прошлый раз. На спине черного штурмовика — стройная, прямая как натянутая струна, в синем офицерском мундире с серебряными нашивками. Золотистые волосы убраны в косу, выгоревшие пшеничные брови по обыкновению чуть нахмурены, строгие серые глаза глядят прямо перед собой. Редкий цветок, стальная лилия северных гор! Нет, дочь герцога эль Моури не была красавицей — слишком худая, даже жилистая, с узким, вытянутым лицом и острым подбородком, с бесцветными бровями и ресницами, тонкими губами... Но что-то в ней притягивало взгляд. То ли несвойственная молодой девушке серьезность, то ли завораживающая стремительность движений, то ли ум, светившийся в глазах — а может быть, всё вместе. Она не была рождена для любви и восхищения, ну так что с того? Разве это главное в жизни?
Амбер эль Моури при дворе появлялась редко. Окончив высшую военную школу, девушка не вернулась домой, а выдержала экзамен на старшего офицера, получила допуск и осталась в Даккарае, где теперь успешно преподавала летное дело. Этой зимой Амбер исполнился двадцать один год. Наследному принцу было столько же. И они были обещаны друг другу с самого детства.
Восемнадцать лет назад, когда затяжная война между извечными соперниками, Геоном и Данзаром, достигла момента истины, две армии схлестнулись на перевале Шейтан. Две последних армии, обессиленные четырьмя годами сражений, измученные голодом и моровым поветрием, что словно серп выкосило больше трети и тех, и других... Силы были равны, если это вообще можно было назвать силой. День и ночь над перевалом бушевала гроза — но не молнии сверкали над скалами, а копья, и не гром сотрясал небо, а рев боевых драконов. День и ночь лилась кровь, звериная и людская. День и ночь длилась Битва Знамен. Геону некуда было отступать — внизу лежал Мидлхейм, последний оплот надежды, единственный выстоявший, еще не захваченный город. Его они не могли потерять, и они сражались не на жизнь, а насмерть. Данзар, чьи земли за годы войны пострадали не меньше, тоже всё поставил на карту. Помощи ждать было неоткуда: часть союзников канула в небытие, часть отступилась, предпочтя уберечь хоть крохи своего, чудом не тронутого железом... Бой на перевале Шейтан должен был стать последним для всех, и он им стал. Когда занялся новый день, и первые рассветные лучи озарили багровые скалы, а до падения Геона оставались считанные часы, над хребтом Трезубца появились драконы. Ни свои, ни чужие — свободное герцогство Лилии, еще в приснопамятные времена отделившееся от Геона и до сих пор сохранявшее вооруженный нейтралитет, пришло осажденным на выручку. Сотня драконов герцога Трея эль Моури смогла переломить ход сражения, остатки данзарской армии были уничтожены, вражеский маршал убит, а Мидлхейм спасен. У вчерашних захватчиков не осталось ни сил, ни средств, чтобы удержать за собой завоеванные территории, вчерашние защитники не стали претендовать на чужие земли по той же причине. Стороны подписали мирное соглашение, совместно с договором о ненападении, и разошлись зализывать раны. Геон выстоял. Правителя герцогства Лилии чествовали как героя, и совершенно заслуженно, но о причинах, побудивших его выступить на стороне ближайшего соседа, знали немногие...
Стефания Норт-Ларрмайн стала Первой не потому, что она того желала. Правительницей Геона ее сделала война: его величество Когдэлл Четвертый погиб в бою, и оба старших сына вскоре последовали за ним. Младший, отец Рауля, вместе с женой и почти половиной придворных умерли во время морового поветрия. Остались только маленькие принц и принцесса, два внука, и раздираемая войной страна, истощившая уже почти все свои ресурсы. Что было делать королеве? У кого просить помощи? Маги Бар-Шаббы предпочли не вмешиваться в конфликт — их государство и так было слишком мало. Купеческий Лессин мог дать золото, но не бойцов. А богатая и сильная Алмара, единственный буфер между Данзаром и Геоном, исторически держала нейтралитет: нимало поспособствовали этому и сами соседи, путем династических браков обеспечив себе невмешательство опасного третьего в любой конфликт между ними двумя. Трехлетняя принцесса Иделла уже была обещана одному из сыновей правителя Алмары.
Но был еще Рауль — наследный принц, будущий король Геона. И свободное герцогство Лилии, имевшее собственных армию и драконов. Выбирать Стефании было не из чего; она послала гонцов к Трею эль Моури, пообещав, что его дочь станет королевой — если ее отец спасет королевство. Герцог предложение принял. И поднял в воздух своих драконов, в последний момент успев к перевалу Шейтан. Железный кулак Моури поставил точку в этой войне, а Стефания Первая поставила свою подпись на брачном договоре, расторгнуть который отныне стало невозможно.
Его высочество отвел взгляд от лица светловолосой наездницы. Их с Амбер официальная помолвка должна была состояться еще год назад, но внезапный недуг, поразивший королеву, спутал все планы. Герцог эль Моури, скрепя сердце, согласился подождать. И вот срок истек. Ровно через полтора месяца, в Ивовый день, наследный принц Геона и дочь правителя герцогства Лилии поднимутся по ступеням храма богини Сейлан рука об руку, чтобы объявить о своем решении вступить в законный брак... Подумав об этом, Рауль внутренне усмехнулся. Ни его, ни Амбер, понятное дело, никто не спрашивал. Их просто поставили перед фактом, с которым пришлось смириться. У Стефании не было выбора, так же, как сейчас — у ее внука и его будущей жены, выбор был только у герцога эль Моури, и он его сделал восемнадцать лет назад.
Впрочем, мысль о том, чтобы разорвать соглашение между Геоном и свободным герцогством Лилии, его высочество никогда не посещала. Хотя он с куда большим энтузиазмом взял бы в жены другую — по многим причинам. Эль Виатор, эль Вистан — какая разница? С политической и иных точек зрения все они одинаково хороши, а король в первую очередь женится на семье, и не столько супругу себе выбирает, сколько соратника. 'Ты — будущий правитель,— слышал Рауль с тех самых пор, как он себя помнил.— И твой долг в том, чтобы служить Геону'. Именно так все и обстояло. Что же, он ничего не имел против.
До прошлого лета, когда в преддверии помолвки Амбер эль Моури прибыла ко двору. Его высочество приветствовал будущую супругу согласно протоколу, провел с нею наедине десяток неловких минут, обсудил с герцогом дату помолвки и все сопутствующие хлопоты — а через несколько дней грянул гром. Ее величество слегла. Врачи, не отходящие от постели королевы, сражались за ее жизнь, Геон замер в ожидании перемен, приближенные к Стефании Первой вельможи притихли, а сторонники его высочества, напротив, подняли головы. С утра до вечера, окутанный одновременно облаком дурных предчувствий и надежд, дворец гудел как растревоженный улей; то тут, то там собирались в кучки, запирались в дальних покоях, говорили шепотом, строили планы, прикидывали пути к отступлению... Но в голос, конечно, все желали ее величеству скорейшего выздоровления. Рауль желал того же — причем не только на словах, он любил Стефанию как бабушку и глубоко уважал как королеву — но предаваться скорби, пускай даже искренней, было не в его характере. Внешне наследный принц ничуть не изменился. Он был все так же мил и любезен, неизменно почтителен с вельможами старой закалки и ласково-снисходителен к собственным приближенным; он с одинаковым вниманием рассматривал кляузы представителей двух лагерей друг на друга, кивал головой и обещал принять к сведению; он принимал слова сочувствия и играл в откровенность; он говорил то, что от него хотели услышать, и делал то, что ему полагалось делать. Рауль был наследным принцем, его к этому готовили. Что там было у него на сердце, и было ли, никого особенно не интересовало — а если б и нашелся такой любопытный, он всё равно ушел бы ни с чем. 'Короли тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо,— часто говорила внуку Стефания,— но подданным знать об этом не обязательно'. Рауль был того же мнения. Поэтому улыбался, слушал, исполнял свои прямые обязанности и молчал. Да и с кем ему было беседовать?.. Бабушка, единственный действительно родной человек, лежала при смерти, немногочисленных друзей, даже таких верных, как граф Бервик, с которым они выросли вместе, принц так близко не допускал, и как-то так вышло, что кроме Амбер рядом не оказалось никого. Нет, он не спешил изливать ей душу, да она и не рвалась подставить будущему супругу плечо. Они так ни разу и не поговорили друг с другом по-человечески. Но Раулю импонировала ее отстраненность — в сравнении с развернувшейся вокруг подковерной грызней она была для него как глоток свежего воздуха. Амбер не пыталась ни расположить его к себе, ни утешить, ни приободрить, и принц был благодарен ей за это. Ему нравилось ее молчаливое присутствие, ее вечерняя игра на клавесине, нравилось смотреть на нее — невозмутимую, всегда одну и ту же. Когда Амбер склонялась над инструментом, и ее длинные пальцы легко порхали над клавишами, заставляя петь натянутые струны, его высочество отдыхал душой...
И только когда опасность миновала, королева Стефания пошла на поправку, а герцог эль Моури, приняв во внимание обстоятельства, согласился перенести помолвку на год вперед и увез дочь из Мидлхейма, Рауль осознал — беда не приходит одна.
Амбер уехала, а ее музыка осталась.
Он любил эту девушку. Вот уже год. И посетившее его светлое чувство считал досадной помехой будущему правлению. На все воля Танора, но сколько еще времени отмерено Стефании? Год, два, если повезет — пять. Потом на престол взойдет ее внук, а рядом с ним сядет дочь герцога эль Моури, которой совершенно безразличны и корона Геона, и его будущий правитель. Разумеется, отсутствие нежных чувств еще никому не мешало вступать в брак, рожать детей и править, однако... Иногда, глядя в серые глаза Амбер, Рауль внутренне содрогался от мысли, что он будет видеть их каждый день до самой своей смерти: безмятежно-спокойные, прекрасные — и равнодушные.
Стоя на верхней ступени храма и отстраненно внимая уже не Стефании, а сменившему ее первосвященнику Танора, Рауль внутренне рвался на части, но все равно ничего с собой поделать не мог. Несмотря на показную мягкость и уступчивость, размазней его высочество отнюдь не являлся. Он знал, чего хочет, и обычно получал это рано или поздно. Но сердце человека — не трон и не вражеский замок, его не возьмешь штурмом, тут все драконы и армии мира бессильны. Для Амбер ее будущий муж значил не больше, чем любой из его гвардейцев, и принцу, человеку гордому и самолюбивому, нелегко было это принять. Само собой, дочь герцога эль Моури сознает свой долг перед семьей, она не разорвет помолвку, будь жених ей хоть тысячу раз противен — она никогда и ничем этого не выкажет. И станет достойной королевой. Скорее всего, несчастной, но ведь об этом всё равно никто не узнает.
'Кроме меня',— с внезапной усталостью подумал Рауль, рассеянно глядя сквозь плотный строй наездников. Краем уха прислушался к журчащей, как вода, речи первосвященника: торжественная часть подходила к концу. Через несколько минут королева со свитой отправится в храм, на службу, а принц, его приближенные и ожидающие на площади наездники поднимутся в небо. До перевала Шейтан лететь больше часа, да еще час на очередную церемонию, уже в храме Антара... После того, как будет принесена ежегодная священная клятва богу войны и неба, наследный принц вернется во дворец — как раз к ужину, за которым последует праздничный бал. Амбер эль Моури обязана на нем появиться. Значит, придется соответствовать, соблюдая договоренность и приличия, поддерживать светскую беседу, изображать жениховскую удаль, расточать комплименты, которые ей нужны не больше, чем ее штурмовику... 'Ночь будет долгой',— сам себе сказал наследный принц Геона, глядя на золотящуюся под солнцем головку наездницы в шестом ряду. Мысль о том, что эта головка до самого рассвета будет мелькать перед ним по зале, вдруг показалась его высочеству невыносимой.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Рауль чуть повернул голову. И, встретившись глазами с венценосной бабушкой, безмятежно ей улыбнулся.
В небе зажигались первые звезды. Поникшая от дневного зноя листва садовых деревьев оживала, едва слышно шелестя под легким ветерком. На восточный пригород давно опустился вечер.
Было тихо — так, как бывает только в день парада победы, когда вся жизнь сосредотачивается в самом сердце Мидлхейма, а его окрестности пустеют почти что до самого утра. Народ веселится на площадях, в храмах поют благодарственные гимны, знать кружится в танце на королевском балу... Дома остаются лишь малые дети с нянюшками и воспитателями, да те, кто по здоровью или телесной дряхлости не может покинуть своих постелей.
Кассандра не относилась ни к тем, ни к другим, ни к третьим, но на парад ее, разумеется, не пустили. И теперь девушка, изнывая от скуки и терзаясь завистью ко всему свободному Геону, бродила по саду как неприкаянная, не зная, чем себя занять. Маркиз Д'Алваро уехал еще затемно, барон и баронесса Д'Элтар, взяв с собой старшую дочь, отправились в город сразу после завтрака. А младшая осталась одна в пустом доме — почти всем слугам был сегодня пожалован выходной. Даже словечком перекинуться не с кем! Старая нянюшка дремлет в гостиной у открытого окна, пара служанок на кухне чешут языки... Ну не приставать же к конюхам да привратнику?
