1. Шадах. Если хочешь - не верь.

Глаза внимательно разглядывали его, хлопая длиннющими ресницами. Серьезно и вдумчиво хмурились золотистые бровки. Потом кроха, решительно заерзав, высунула головку из одеяльного гнездышка, смешно наморщив носишко, запыхтела, складывая губки трубочкой и сипловатым баском выдала, широко заулыбавшись:

— Ппппа-а... па?

Михаил с размаху так и сел на свой саквояжик, растерянно часто моргая. Пробормотал шепотом:

— Господи, это же чудо!.. Такая маленькая, а...

Услыхав тихие всхлипы, сподобился наконец на мамочку переключится и... тут же повторно одеревенел!

Ее вишневые глаза под бархатом густых ресниц, казались звездами. Несмотря на залегшие лиловые тени. Несмотря на странный налет болезненности и измождения на преждевременно повзрослевшем лице. И тонко очерченные, будто из шелка, брови. И обветренный, бледный, но совершенного рисунка рот. Сейчас слегка приоткрытый с выражением крайнего изумления, почти страха.

— Ппаа-па! — пробасила малышка вновь. Выпростав, из-под обертки одну ручку, зашевелила в воздухе пальчиками, пытаясь до Михаила дотянуться. И тут женщина зарыдала.

Вконец растерянный мужчина, принялся ее успокаивать. Отобрал конверт с крохотулей, пристроил у себя на коленях. Обнял обеих и взялся утешать, наобум произнося какие-то ласковые нелепости.

Выглядело глупо, если не двусмысленно. Зато определенно помогло. Марина, так звали молодую женщину, отрыдавшись на его плече, вполне связно пояснила: Анечка уже не младенец — в январе три года исполнится. Но она болеет с рождения. Не растет и вес не набирает. Ходить не может, сидит с трудом. И еще врачи утверждают, что вряд ли заговорит. Потому Анино сегодняшнее заявление такой шок у матери и вызвало. Оказывается, это было ее первое слово. Самое первое за всю коротенькую, но полную горестей жизнь.

Марина продолжала что-то ему рассказывать. По инерции, как говорят надолго замкнувшие в себе каждодневную невышедшуюю боль. Без надрыва, без жажды показного сострадания. Просто чтобы выговориться, сбросить груз с души. Он кивал, вставлял подходящие слова. А сам прижимал к себе ластящуюся малышку, улыбался ее сияющим сказочным глазищам и понимал, что жизнь его меняется. Бесповоротно, круто и навсегда. Сам того не сознавая, он уже принял решение. Более того, набросал даже планы — с чего бы ему начать. Он ни словом ей сейчас не намекнет. Чтоб не испугать и не оттолкнуть. Но дьявол его разбери, если не осуществит задуманное. Потому что только что обрел свою семью. За которую любому глотку перегрызет. И любого уберет с дороги... Михаил очнулся от размышлений, когда заметил, что Марина, посмотрев на потертые часики на запястье, вдруг словно сжалась вся, свернула кое-как разговор и засобиралась домой. Повисший вокруг нее страх буквально давил физически. Михаил поинтересовался шутливо, не потому ли она так торопится, что дома ожидает ревнивый муж? И опешил от выражения настоящего ужаса, моментально промелькнувшего на красивом лице. Он ничем не показал свою догадку, только двинул желваками да незаметно сжал кулаки. А вслух предложил помочь донести до дверей коляску, и убедился, что догадка его правильна, когда секундная судорога вновь исказила тонкие черты.

— А мы-то с вами, соседи оказывается. Вон мои окна. — Небрежно помахал рукой, лукаво улыбнулся, — Спорим, что и ваши легко отыщутся недалечко?

— Не угадали. — Она явно обрадовалась, сообразив. — Наши на другой стороне, во двор только детская выходит... Вы извините, я побегу. А то засиделась и про все дела позабыла. Спасибо вам большущее, бывают же такие отзывчивые люди!

— А с коляской что?

— Так я ее на первом этаже оставляю, под лестницей. Соседи в курсе, да и кому она нужна — развалюшка. Знаете, даже плюс: не нужно по ступенькам каждый раз громыхать. Снесу Анечку вниз, и готово.

— Почему по ступенькам, разве лифт не работает? — не подумав, удивился он и тут же язык прикусил от злости. Она таскается с ребенком по ступенькам, потому что на карточку элементарно денег нет. А та свинья, что у нее засела дома, стопроцентно помощью жене не заморачивается. Как бы ни так, она скорее последнее с радостью отберет, если судить по плохонькой одежонке самой Марины, и по исстиранным обноскам ее малыша.

Вот кто на тот момент с Михаилом расставаться не желал, так это Анечка. Убедившись, что от нового друга ее действительно увозят, она подняла такой истошный рев, что его наверно слышала вся округа. И в промежутках между слезами и воплями продолжала отчаянно 'папкать'. Михаил за лавочку двумя руками уцепился, чтобы следом не рвануть и из коляски ее не вытащить. Нельзя же так кидаться, сгоряча. Если он Марину напугает всерьез, то надолго ситуацию испортит. Аккуратно надо. Вежливо и взвешенно.

Но, как водится, спокойно не получилось.

* * *

— Мих, а ты с извилинами дружишь? — Аркадий смотрел на него с сожалением и сокрушенно. — Нашел бы деваху с приданым, без хвостов. Самому лень, кому надо кликнем. В один день шеренгу выстроят, выбирай, понимаешь, не хочу. А то мало того, что левая, так еще по жизни инвалид. Сам соображаешь, во что ввязываешься?

Михаил упрямо мотнул головой. Поджал губы и так глянул, шеф только руками развел.

— Все, Мишань, все. Не вмешиваюсь. Твое дело, поступай как знаешь. Но с мужиком этим поаккуратней, продумай от и до. Он хоть и алконавт законченый, а полжизни по горячим точкам. Я специально по своим каналам проверял. Медали, награды. И бумажка из психушки. Оттого и связываться не хотят. Включая доблестных ментов. От него, вон, соседи шарахаются по задворкам. Как от чумы ходячей невменяемой. Потому что разуверились давно управу найти. А что бабу свою метелит почем зря, и вовсе никого не озаботит. Мало ли какие у них отношения, может кайфуют от этого на пару?

Михаил промычал что-то невразумительное, уперся, набычившись в стол. Цельный дубовый пласт скрипнул жалобно под навалившимся весом. Аркадий хмыкнул, потрепал по плечу.

— Я ж сказал — перечить не стану. Главное — глупостей не наваляй. А лучше — спецам заказик скинь. Накладно чуток, зато чисто. Без шума лишнего и нервотрепки.

— Это чтобы кровь на себя взять? Чем я тогда от него отличаюсь? Вы лучше присоветуйте банк какой понадежнее, чтоб процентами заживо не душили. Нам все одно оттуда съезжать, и желательно — подальше. Хочу домик прикупить, с участком. Квартира любая, она что клетка. А на чистом воздухе да в просторе ребенку всегда комфортней, глядишь — и силенок поднаберет.

— Романтик, блин! — Крякнул Аркадий смехом. — Оформим, ладно, не раскисай. Неохота работника ценного за здорово живешь лишаться. Тем более, сфера деятельности новая вырисовывается. Напряжная, зато гарантировано при бабле. Человечки вечерком подъедут, перетрем. Потому банком для тебя я сам выступлю. А ты пускай с молотка свою пещеру и, чего там приглянется, рассматривай. Но с ребятами все-таки поговори. По любому подстраховаться не мешает... Ты мне нос то не вороти! — прикрикнул, увидав, что охранник приготовился сопротивляться. — На крайний случай оставляю, про запас. Или хочешь все забросить и пожизненно зазнобу пасти? Чтобы с ней плохого не вышло? Ну так хрень это полная, а не жизнь — ни тебе, ни ей, ни девчонке. Да и я в крутом накладе на ровном месте. Поэтому разбирайся полюбовно, ищи зацепки. Но если не получится, не обессудь, сам разрулю. А ты отработаешь. Ясно?

Ему ничего не оставалось, как согласиться. Увяз все-таки, попался, как кур в ощип. Наверно это было определено. Для другой судьбы в другой бы стране уродиться. А у нас на защиту законную и справедливость надежды нет. Живем как в стае волков, и сами втихую звереем. Но он будет стараться до крайностей не довести. Если только Маринкин супружник оторванным в квадрате не окажется. Тогда... Ну вот тогда по обстоятельствам и поступим.

* * *

В передней надрывался телефон, дребезжал и взвизгивал, не умолкая. Михаил с трудом отодрал голову от подушки, нашарил босой ногой тапочек и в одном тапочке побрел на зов. Вчера с начальством и сотрудниками обмывали. Все сразу — должность обретенную, удачно купленный дом. На нервах ли, от усталости, но он себе разрешил. Думал — стопку, символически, вышло — набрался до ушей. Какого бэна, сам не догоняет. В голове теперь кавардак, и во рту — как мышиного дерьма нагрузили. Гадость гнуснейшая! Нет. Пускай этот крайний раз благополучно последним и остается... Господи! Кому в такую рань неймется?! И кому звонить? Номер не засвеченный, днями только приобрел. Вместо прежней стационарки, чтобы по ошибке знакомцы бывших домовладельцев не доставали. И двум всего обнародовал — хозяину и маминой подружке многолетней, соседке по лестничной клетке, старенькой тете Тае...

В виске будто хлопушку рванули. Ноги на секунду одеревенели, а потом припустили к голосящей припадочно трубке. Михаил сорвал ее с базы, едва не сломав рычаг. Выдохнул хрипло: 'У аппарата'. И замер, покачиваясь, вслушиваясь тревожно в причитающий на том конце перепуганный старуший тенорок. Проговорил, тяжело выталкивая слова: ' Спасибо, тетя Таечка, не нервничайте, я разберусь.' Дал отбой. Уставился в стену, оскалившись, сжимая громадные кулаки. Размахнувшись, вмял в нее ни в чем не повинный телефон, превратив несчастную трубку в крошево мелких осколков.

Прыжком влетел в джинсы, в кроссовки на босу ногу. Сгреб со столика ключи от машины. На бегу натягивая куртку, ринулся вон. Гад паршивый! Да он его собственными руками удушит, если не дай бог с Мариной или малышкой что!!.. Вот тебе и потянул время — не спешить, почву подготовить... Черт его все побери!!!..

* * *

— Василич, не бузи! — согнувшийся у двери пополам участковый, врос губами в замочную скважину, втискивая в объемный живот потрепанную форменную фуражку и елозя скомканным клетчатым платком по обильно вспотевшему лбу. — Отпирай, давай, прошу ж по-хорошему. Ладно баба тебе не угодила, а ребенку страдать почто? Это ж кровь твоя, пожалел бы!

— Пошел ты! — проорали из-за двери. Створка громыхнула под яростным ударом. — И остальные пусть катятся, а то прямо здесь на куски порву! И сучку эту мелкую, и выплодка ее! Кровь, говоришь?! Х... тебе, а не кровь, от меня уроды не родятся!!

— Ну да, потому что сам урод. — Михаил решительно отодвинул участкового, знаками попросил его и гудящую соседскую толпу разойтись в стороны подальше, заговорил холодно, презрительно. — А двух таких на белом свете держать боженьке накладно. Что ж ты, вояка, за мать и девчонку спрятался? По-мужски поговорить очко у нас играет? В горах, небось, тоже за спинами отсиживался да на каждый взрыв штаны мочил? Знаем мы таких крутых, не десантник ты, а вошь тыловая!.. А ты давай, один на один, только ты и я, чтоб по честному и по справедливости. Или обоссался уже, сопли подтираешь?! — договаривая, он бесшумно присел и змеею метнулся вбок. Вовремя. Из за двери шарахнули картечью. Дуло, наверно, вплотную приставил, медвежья дробь створку прошла как картон. Люди кинулись врассыпную, а толстый участковый, неуклюже скатился по стенке на пол, продолжая прикрываться фуражкой, изумленно выпучив глаза. Михаил хмыкнул, показал, чтобы приближаться не вздумал.

— О, я ж и говорю, как есть заяц косой. И пулять за всю войну не выучился. Хоть бы двери открыл, чтоб сподручнее целиться, что ли...

Тамбур потряс ошалелый рев, в следующую секунду дверь распахнулась, и в коридор вывалился двухметровый детина в линялом камуфляже и с обрезом охотничьей двустволки наперевес. И тогда Михаил бросился на него снизу, перехватив, наставленное на участкового ружье. Страха не было. Только дикая, шальная радость. Оттого, что больше не нужно сдерживаться. И еще предупреждение, иголкой изнутри: 'Не убить скотину. Главное — не убить'!

* * *

— А ведь я тебя, сука, достану. Жив не буду, клянусь! — Сломанная челюсть превращала шепот в невнятное гнусавое бульканье, но эта ненависть!.. Она внедрялась и разъедала как кислота. — И тебя. И Маришку поганую, потаскуху. И детеныша ее недоделанного. Сейчас не получилось, жалко. Ничего, у меня время есть...

— Ага. Вот времени у тя теперича, хоть отбавляй, точняк. И квартирка на одного постояльца, и обеспечение персональное. Отвоевался, милок, баста. — Старшой опергуппы коротко махнул неподвижно ожидающим молодцам в масках. Те легко оторвали от замызганного пола вяло сопротивляющееся тело и, подсказывая направление тычками, поволокли несостоявшегося мстителя в кабину грузового лифта. Командир отправился за подчиненными. Двери сухо лязгнули, монотонный бубнеж затих. Михаил коснулся лба дрогнувшей некстати ладонью, поморщился от прилива рези — костяшки стесались в кровь. Проговорил как можно безразличнее:

— Ну и мудак. Выйти еще надеется.

— А он и выйдет, не сомневайся. — Посмотрев на маску изумления на тяжело скроенном добродушном лице, участковый нервно вздохнул, полез в карман за сигаретами. — Неподсудная эта сволочь. Не контролирует себя, понимаешь? Стало быть и угрозы его во внимание не примут, потому как не в себе бедняжечка. Нет, в психушку естественно упекут, освидетельствуют. Терапийку интенсивную. Чин-чинарем. Да только позже все равно выпустят, как очухается и в паиньку сыграет. Я бы на Маринкином месте больше чем на годика полтора спокойствия не рассчитывал. У Василия дядька из военных со связями, и сестрица-бухгалтерша, палец в рот не клади. Они хату его и гараж капитальный в кооперативе за глаза уж пять раз наперед поделили. Теперь вот пестуют, чтоб другому кому не досталась. Да чтоб родственничек на вольной волюшке в свое удовольствие загнулся бы побыстрей. По-моему, зря стараются. Он еще их всех переживет...

— Не понял, а жена, ребенок?

— А они тут не прописаны. Проживают на птичьих правах. Василий Маринку до смерти запугал, дочкой ее шантажировал. И родня подпевала. Мол, найдем концы, отберем малышку, докажем, что ты никчемная мать, и сама без роду и племени. Маришка же сирота, по распределению после интерната в общежитии на районе по бумажкам чисто обретается. Перебивается надомными подработками, на Анютку пособие получает.

Васька ее совсем девчоночкой взял, только-только совершеннолетие справила. И как замуж зазвал, тоже темная история. Одни гутарят — уболтал. Другие — снасильничал и заставил. А сопливой малолетке, да еще с детства по детдомам намыкавшейся, много ли надо? Она и поломалась, как та тростинка на корню. Не то, чтобы с ним порвать, про развод заикнуться боится. В дочке только отдушину нашла. А так!.. Исковерканный человек, понятно. — Он, покривившись, цыкнул плевком сквозь зубы. Мишу перекосило.

— Супер. В ладоши хлопаю, с поклонами. А помочь как-то не пробовали, тем более, если знаете обо всем? Представители власти и защиты, трижды твою перемать!

— Слышь, мужик, ты с выраженьями полегче! — Участковый набавил голосу строгости, но почти сразу же сник. — Отказывалась она заявлять. Сколько раз беседовал. Разъяснял. Тормошил. Рогом упрется — в камень! Одна песня — не трогайте, судьба моя такая... И прочие бабские отговорки. А без предъявы, да еще со справкою?.. Ему вообще зеленый свет и красная дорожка! Фуу, хоть бы это падло в больничке окочурилось под шумок! Так ведь не с нашим еврейским счастьем. Такое гэ, оно в любой струе выплывает.