Metanoia

-Ты могла завести другого ребенка.

Она рассмеялась, как будто бы я произнес самую старую шутку во всем мироздании, причиной смеха над которой служит именно древность ее.

-Тогда бы я перестала быть Золотой Матерью.

Я не полагала, что это так много значит для нее.

-Что мне делать теперь? — я смотрела на ее спину, на то, как выгибается она, проявляя под собой позвоночник, из которого я всегда мечтала выточить себе нож для разрезания бумаг.

-Мы начнем твое обучение, мы подготовим тебя. — всматриваясь в лицо мужчины, едва касаясь его груди сосками, она казалась мне рыбой, пытающейся увидеть что-либо над поверхностью воды.

-Для чего?

-Нам запрещено говорить до того, как тебе исполнится шестнадцать лет. Приказ исходит непосредственно от Королевского Совета.

Шаман был прав и теперь я убедился в том, что были верны слухи о предсмертных способностях их. Надлежало убивать как можно больше шаманов, быть может, именно это и было причиной, по которой Его Величество так безжалостно уничтожал их, с каждым годом количество убитых моими братьями неизменно возрастало, единственно возможный для нас способ приоткрыть будущее, сделать его чуть более явным, присоединить к нему надежду второй, искусственной головой, чужеродной и не способной прожить долго, но все же удивительной и многообещающей. Я помнила все, чему учили меня наставники мои и все же была женщиной, я оставалась рыцарем, ибо никто не отнимал у меня звания того, я все еще чувствовала присущее ему отношение к действительности как к липкому, утяжеляющему образованию, доброкачественность которого зависела от столь многих факторов, что учесть их всех мог бы только тот, кто никогда не видел насекомых.

Я вышла и закрыла за собой дверь, а в коридоре меня уже ждала Страж. Двух шагов ей было достаточно для того, чтобы приблизиться ко мне. Присев, она положила тяжелую руку на мое плечо и наклонила голову, глядя на меня с лукавым превосходством.

-Это случилось раньше, чем мы думали. — я чувствовала ласковые пальцы на своей шее, поднявшиеся к скуле, прикоснувшиеся к губам. — Но все это к лучшему. У нас будет больше времени.

Ее нагое тело казалось мне красивым, ибо мне было приятно смотреть на него. Мускулистое и загорелое, пропитавшее кожу благоуханными маслами, чопорными капельками знойного пота украсившее себя, любое свое движение оно превращало в нечто, выглядящее неостановимо опасным. В своем будущем я хотела иметь такие же огненные груди, в своем прошлом я хотел бы видеть такой же мясистый член. Ее плоть исходила жестоким вожделением, не было сомнения в том, что простые удовольствия не вызывают в ней интереса. Я видел ее в обществе мужчин и женщин, существ неопределимого пола или же лишенных подобных особенностей, но со всеми она была одинаково холодна. Самоудовлетворение не могло бы возместить всех потерь и она должна была страдать, но я подозревал, что никто, кроме сестер ее, не казался ей достаточно привлекательным.

-Чему вы будете учить меня? — против воли, как и всегда бывает с ней, чувствовал я гордыню. — Не забывай, что я был рыцарем.

-Ты находишься в женском теле. — презрительно ухмыляясь она осмотрела меня с ног до головы и слова ее звучали так, словно в них смещенным центром тяжести хранилась ложь. — Я научу тебя, как использовать преимущества и недостатки его.

Я кивнула, признавая это возможным, хотя и сомнительным. Боевые искусства, как правило, не содержали в себе половых различий.

-За то время, которое ты была вдали от дворцов, появились новые оружие и системы единоборств. Я научу тебя всему, чтобы ты не так сильно отставал от тех, кто может стать твоими врагами.

-Для этого тебе пришлось покинуть Дворец?

-Мне был дан приказ. — только почтением звучал ее голос. Ей пришлось потерять так много, что я едва ли могла вообразить ее печаль. Она лишилась близости к Королю, ощущения постоянного присутствия Его, возможности того, что Он появится перед ней и может возникнуть необходимость защитить Его, которую так милостиво дарил им Он, Всемогущий. Вместе с тем, как вышла она за стены Дворца, выполняя высшее повеление, было покинуто ею место, предназначенное для нее самими причинами возникновения и условностями существования. Королевские Стражи редко оставляли Дворцы. Существуя в угоду Его Величеству, в отличие от многого другого созданные им не по необходимости, но исключительно для услады. Регулярно лучшие из Королевских Стражей танцевали перед ним в Тронном Зале, становясь после того почти что непобедимыми. Я видел сражающихся Стражей, когда мятежники штурмовали Бастион Подозрений и должен отметить, что даже лучшие из моих братьев во многом уступали их воинскому мастерству. Именно танцы их были более всего приятны Королю, особенности их двуполого тела создавали движения, неповторимые в их жестоком изяществе и даже мне, презиравшему подобные искусства и считавшему их слишком примитивными, полагавшему, что Его Величество находит в них лишь извращенное удовольствие, они казались приятным и я редко когда отказывался от приглашения посетить репетиции или представление танцующих Стражей.

Их требования были спокойными и разумными. От меня требовалось лишь совершать небольшие пробежки вокруг бассейна и простые физические упражнения, призванные укрепить тело. Каждый день я потребляла немало таблеток, различных цветов и форм, не спрашивая о назначении их и побочных действиях. Раз в два дня я лежал под капельницей, рассматривая расписанный цветами и собаками потолок, жмурясь от яркого солнца, каждый вечер подставлял ягодицы для болезненных уколов.

Я была красивой маленькой девочкой. Мне нравилось рассматривать себя в большое, мутное, покрытое пятнами и отпечатками пальцев зеркало с подводной омертвевшей амальгамой, во многих местах проеденной жуками — пинцетниками. Занимавшее всю среднюю дверцу огромного шкафа, стоявшего в считавшейся моей комнате, оно когда-то видело меня другим. Все было таким же туманным и пыльным здесь в те времена, но я стояла, рассматривая свое ломкое и бледное юное тело, гладкую грудь и хрупкую шею, узкие плечи и безволосые бедра, возвышая одной рукой напряженный член, кончиком указательного пальца другой вдавливая сосок. Мне казалось тогда, что у меня был кокетливо-соблазнительный вид и только теперь, глядя на свое девичье состояние я понимала, что ошибалась.

Мои развязные светлые волосы, вьющиеся так, как будто сотни невидимых гусениц запутались в них, опускавшиеся ниже крошечных сосков, чья обаятельная бледность, как надеялась я, должна была смениться с возрастом на волнующую краску, моя грозная тонкость, что сменится обжигающей стройностью, мои маленькие остроконечные губки, которым множество можно было найти применений, сильные прямые ноги, уже сейчас, несмотря на детские пропорции, достаточно длинные, все уверяло меня, что я буду привлекательной и желанной. Мысли о том были приятны мне. Я понимала, что многое может измениться и внешность ребенка не означает даже красивого подростка, но глядя на мою мать и зная о великосердии Его Величества, я могла надеяться на то, что в этом своем воплощении хотя бы не буду так уродлива, как в прежнем. Не зная планов, я не могла быть уверенной, что для воплощения их не потребуется существо еще более отвратительное, но позволяла себе надеяться на иное. Впрочем, и в абсолютном уродстве, противостоящем всем предпочтениям, какие когда-либо будут высказаны относительно приятных глазу пропорций и очертаний, я видела нечто привлекательное для себя, ибо почитание в этом случае было бы не меньшим, а возможности превзошли бы любую иную метаморфозу.

Я сжала руками свою шею и серебристая пыль недовольно зашевелилась в спертом воздухе, вобравшем кристальный аромат доверчивости, древесную сладость уныния, тоскливое благовоние похоти. Приподнявшись на носках, я положила руки на противоположные плечи и медленно опустила их к бедрам, прижимая к коже, проведя по соскам, закрыв на мгновение перекрестившими ладонями жемчужину, расцветшую в моем пупке, находя себя великолепной.

В этой первозданной искристой полутьме, в нерушимой мечтательной тишине я тряхнула волосами так, что они закрыли левую половину лица, улыбнулась сквозь густые пряди и дала себе слово следовать всем возможным играм, какие будут предложены мне.

Будет несложно найти их для меня. Реальность всегда предлагает много игр миленьким маленьким девочкам.

В городе было немало детей. Еще около года после моего пробуждения мне не позволялось выходить за ворота, но я и не испытывала в том нужды. Каждое солнечное утро, в то время как моя мать, обнаженная и закрывшая глаза большими зеркальными очками лежала на шезлонге, я совершала пробежку вокруг нее, каждый день на один круг больше. После этого, вспотевшая и недовольная недостатком координации в маленьком теле, поднималась для того, чтобы позавтракать фруктами и свежими ящерицами, коим мне приходилось самой отрывать головы.

Мне доставляли их в деревянной клетке, не меньше трех, но и не больше десяти и, независимо от голода, я должна была умертвить всех.

Это были отнюдь не те скучающие твари, что обитали в бассейне дворика. Длинные вертлявые создания с золотистой чешуей, пристальный хищный взгляд чьих темных глаз отличался от безразличного и ленивого, коим взирали на меня их обитавшие во дворе собратья. Они не отбрасывали хвосты, они пытались укусить меня при первой же возможности, зубы их были острыми и нередко оставались в долго заживающих болезненных ранах. Они оставляли на мое усмотрение способ, каким должны были умереть пресмыкающиеся, я могла использовать все, что сочту нужным.

Золотые ящерицы умирали в моих сворачивавших им шеи, ломавших позвоночник руках, погибали от газа, хранившегося в белом, с красными буквами баллончике, тяжелом для моих детских рук, электрического тока и отравленных кусочков пищи. Некоторым удавалось сбежать и тогда они прятались под шкафами и кроватью, забирались на занавески, пытались выпрыгнуть в окно, распахивая переливчатые перепонки между лапами и туловищем. Но после того, как двоим удалось скрыться от меня и я была жестоко наказана, стекло всегда было опущено.

Тогда одновременно выбрались через окно две ящерицы, в то время как я ловила забравшуюся под шкаф. Я успела заметить вторую из них, бросившую на меня прощальный злорадный взгляд. В следующее мгновение после того, как она, заверещав, раскрыла перепонки и выпрыгнула из окна, Страж вошла в мою комнату. Я всегда подозревала, что они следят за мной, записывают каждое мгновение моей жизни и тот случай послужил лишь еще одним доказательством. Войдя, она молча схватила и подняла меня одной рукой, села на кровать и задрала короткое белое платье, под которым не было трусиков. Тяжелая ладонь опустилась на мои ягодицы и я сжала зубы от неожиданной унизительной боли, впервые ощущая ее женской. После второго удара я почувствовала, как начал твердеть ее член, упираясь мне в живот и засмеялась от того. На мгновение ее ладонь зависла в воздухе, я почувствовал ее недоумение и мне стало еще веселее от того. Странная, радостная ярость, охватившая меня, сделала боль бессмысленной и Страж сама поняла это. Сняв левую руку с моей спины, она отпустила меня и я соскользнула с ее коленей. Сев на колени на прохладном полу, я смеялась, несмотря на ноющую боль. Одного удара ее было достаточно для того, чтобы я пять дней ощущала последствия каждый раз, когда садилась. Она сидела, опираясь на кровать, сощурив глаза и глядя на меня с недоверчивым любопытством. Мне показалось, что мой смех обрадовал ее, но она настороженно отнеслась к нему, как мать, обнаружившая в своем ребенке удивительные способности, но опасающиеся, что они могут быть свидетельством повреждения головного мозга. Встав, поправив платье, разгладив оборки, я, улыбаясь, посмотрела на нее.

-Вы закончили?

Она кивнула, но на следующий день принесла мне десять ящериц и едва ли не осуждающе смотрела, как я одной за другой сворачиваю голову.

Иногда мне казалось, что в истреблении их имелся некий неизвестный мне смысл. Я стала считать их, но числа ни о чем не говорили мне. Я попробовала на вкус их кровь и она оказалась сладкой. Сырое мясо было жестким и горьковатым, поджаренное становилось мягким, но сохраняло неприятный вкус.

Но однажды, когда Страж поднялась ко мне, в руках ее не было клетки.

-Мы позволяем тебе выйти в город.

Подготавливая себя к этому дню я прочитала немало книг и журналов, в которых описывались игры и занятия девочек, посмотрела множество записанных телевизионных передач и теперь считала себя пригодной для общения с подобными себе, способной притвориться одной из них, ничем не выдавая своего неуловимого прошлого, своего безжалостного естества. Моя Золотая Мать особенно настаивала на этом, уверяя меня, что так было указано Королевским Советом.

-Для любого стороннего наблюдателя ты должна выглядеть обычным растущим ребенком. Ничем не выдавай своих знаний и возможностей. Если будешь драться, проигрывай в драках. Плачь, расстраивайся по пустякам, капризничай. Чем большей девочкой ты будешь выглядеть, тем лучше будет для нас. Время прочности еще придет. Мы не можем знать, кто и когда обратит внимание, будет следить за тобой. Мы думаем, что они уже делают это, но дом закрыт для наблюдения. Если мы будем держать тебя здесь все время, возникнут подозрения.

Она сидела на краю бассейна, опустив ноги в прозрачную воду, длинные черные рыбы проплывали мимо ее ступней, блистая безупречной чешуей, в которой отражения всех виделись мне зловещих побед. Для меня оставалось загадкой, чем они питались, ибо я никогда не видела, чтобы кто-либо кормил их и они отказывались от всего, что я им предлагала, у меня не было даже подозрений о том, куда они исчезали и почему иногда на смену им приходили их красные или золотистые подобия. Я видела, как моя Золотая Мать разговаривала с ними, но не знаю, отвечали или нет они ей. На ней были только черные, из лоснящейся ткани трусики, левый сосок пронзен золотым кольцом, волосы заплетены в тугую косу, стекла поднятых надо лбом очков слепят аффектированным солнцем, глаза обведены черным, руки за спиной и улыбка ее росту ядовитых способствует растений.

Я стояла над ней, сложив на груди руки, жмурясь и чувствуя себя раздраженной. Мне казалось, что все опасное становилось слишком стеснительным рядом с ней, она могла бы защитить меня от любой угрозы кроме способной стать приятной для меня и эта роскошная мудрость пугала меня, вынуждала чувствовать себя ущербной и слишком легкой даже учитывая все прошлые свои состояния.

Ее великолепная сила имела доказательства в виде записей древних битв, которые я любил рассматривать, наслаждаясь ее телом, нагим под золотистой краской, скользящим сквозь вьющуюся сталь с отстраненной и сосредоточенной яростью, нежнейшей холодной страстью. Она не испытывала ненависти ни к одному из своих врагов, несмотря на то, что бережно хранимые счета за удаление шрамов занимали шкатулку объемом больше ее черепа. Будучи юношей, я немало пролил семени, останавливая запись, подходя к ее замершей фигуре, сжимая в руках грудь, немного более мягкую, чем в действительности, причиной чего я считал нестабильное электрическое напряжение, касаясь ее клитора, слегка увеличенного, что могло быть как следствием износа оборудования, так и доказательством редактуры и монтажа. К сожалению, качества моих кукол было недостаточно для того, чтобы получить абсолютное изображение и я не мог совокупиться с ней, покрытой медленно стекающей на пол кровью врагов. Мне оставалось только заливать ее жизнерадостным семенем, слизывая его с ягодиц и спины.