Стальной Сапог.

— С этой минуты в Дальнем больше нет рабов. На территории Империи рабства нет, и оно запрещено...

...Гробовая тишина не верящих собственным ушам людей...

— ...Все жители Дальнего отныне равны по происхождению и являются вольными людьми Империи, обязанными исполнять три её принципа — не воруй, не лги, трудись усердно. Далее — все прежние налоги отменяются, как и долги. Отныне вводится единый налог — десятая часть от дохода, подлежащая уплате в конце каждого месяца...

— А если дохода нет?

Осмелился выкрикнуть кто-то из толпы. Спокойно улыбнулся толмач, прервав чтение свитка.

— Такого не бывает. Ибо в Империи трудятся все, кроме тех, кто уже стар или немощен. Если у кого нет работы — приходите к дому коменданта. Мы дадим вам возможность честно трудиться, зарабатывать деньги и кормить себя и своих близких. Сейчас в Дальнем и в округе будет большая стройка. То, как вы живёте, называется выживание. Вы хотите жить или существовать?

Возвысил слав голос.

Народ взревел:

— Жить!

— Вот и отлично. Но запомните, что для того, чтобы хорошо жить, надо много трудиться. Как будете работать, так и станете жить.

Усмехнулся:

— Праздность в Империи запрещена законом. Поэтому работать должны все. Далее — все обязаны знать грамоту...

И вновь тишина на площади.

— Поэтому каждому, мужчине или женщине, неважно, вменяется в обязанность посещать каждый вечер специальную школу. Все дети же обязаны посещать школу в установленное время — с утра и до обеда. О начале занятий до вас доведут особо. Обучение же в Империи — бесплатное...

...Люди слушали и не верили своим ушам — неужели Будда услышал их молитвы и решил устроить царство небесное на грешной земле? Правда, были те, кто недовольно кривил губы или смотрел и слушал толмача с откровенной ненавистью — местная знать. Только плетью обуха не перешибёшь... На следующий день возле дома наместника стал собираться народ. Оборванный, голодный. Многие сомневались. Но в установленный час из здания вышли люди, стали называть тех, кто требуется — землекопов, плотников, каменщиков, кузнецов. Разбивали толпу на группы. Уводили на работу. Строить действительно предстояло очень много: укрепления, здания, порт, дороги. Дел хватало всем. И — первый шок. Людей на работе кормили... Причём так, как почти все никогда не ели в жизни. Приезжали повозки, всех выстраивали в очередь, оделяли пищей. Без отказов давали и добавку. Причём — бесплатно. Стройка ведь государственная? Значит, кормит и платит Империя. Прослышав о чудесах, прячущиеся в окрестностях беженцы из других мест и уцелевшие из Согёна приходили в Дальний, просились под руку Империи. Доброга не отказывал никому. Рук и так не хватало. А народ никак не мог поверить...

— ...Марк! Груз готов!

— Отдать швартовые концы!

По этой команде воины отпустили привязные тросы, и, качнувшись, корабль начал плавно подниматься. Сто пятьдесят пудов груза. Пятьдесят пудов бомб, разрывных и зажигательных. Фыркнув, запустились винты.

— Рулевой, курс на Полночь.

Беззвучно закрутился штурвал в сильных руках, перекладывая рули.

— Идём на Сакчжу.

Молчаливый кивок. Дорога знакомая. Уже бывали там. На карте отмеченная. Механик позади турбины завозился, потом высунулся, доложил:

— Командир, можно добавить скорости.

— Не надо. Хочу прилететь к ним ночью, чтобы не видели монги. Больше шума будет. Лучше обратно на всех парах полетим.

Тот кивнул согласно. Ушёл к себе. За валами, приводящими в движение воздушные винты надо следить постоянно, чтобы не перегрелись. Засёк направление, вставил метку для рулевого. Двинули!..

...Земля Корё проплывает внизу. Люди задирают головы, провожая летающий корабль взглядами. Поначалу пугались страшно, до потери сознания и разума. Потом, поняв, что небесный дракон не причиняет вреда — перестали. Но по-прежнему валятся на колени, прикрывают голову. Иногда попадаются повозки, и даже небольшие караваны. Жизнь, несмотря на вторжение, продолжается. Людям нужны товары, и отчаянные смельчаки везут, пусть и смертельно рискуют жизнью... Вскоре начинает темнеть, и Марк достаёт особый прибор, чтобы вести дальше свой воздухолёт по звёздам. Час за часом, ровный шелест двигателя и гул рассекающий воздух винтов. Им невероятно везёт — ни ветерка. Знать, довольна их делами Троица Жизни... Иногда попадаются огни внизу, в сплошной черноте. Крохотные и слабенькие. Это освещены нищие дома корёсцев, либо жгут костры бездомные или редкие отряды воинов, идущие неведомо куда...

— Поправка на треть оборота руля...

Вновь шевелится штурвал в сильных руках. Звёздный узор плывёт, меняясь и приходя в положенный рисунок... А вот и осаждённая крепость. Море костров вокруг неё. Это лагерь монгов, осаждающих укрепление. Интересно, знают ли корёсцы о падении Согёна? Вряд ли. Ещё и сами монги не знают. Ну, задерживается гонец от Саратая. Бывает всякое в пути...

— Стоп машина.

По сигналу механик останавливает винты, и некоторое время громадный брус корабля плывёт по инерции. Наконец замирает. Плохо, что нельзя бросить вниз швартовые концы. Придётся быть настороже. Переводчика с ними сейчас нет, они в Дальнем на вес денег, а осаждённые могут перепугаться, поддасться панике. А это славам не нужно никоим образом. Так что придётся работать ювелирно... Макс сам становится к штурвалу, переводит управление винтами на себя. Три четверти мощности. Винты разворачиваются к небу, прижимая корабль к земле. Огоньки внизу приближаются. Медленно, но верно. Хватит.

— Спускаем груз!

По команде члены экипажа быстро режут привязные концы. Рывок! Но опытная рука удерживает аппарат на прежнем уровне, компенсируя динамический толчок. Дождавшись, пока машина перестанет колебаться и успокоится, командир добавляет оборотов винтам и массивная туша проседает ещё больше.

— Есть касание!

Это рулевой. Он сейчас свободен. Внизу — суматоха. Корёсцы видят тюки, но не знают, что им делать. Слышны гортанные голоса — видимо, зовут старшего.

— Режь!

Синхронный, отточенный сотнями тренировок удар по тросам, Макс разворачивает винты в транспортное положение, и облегчённая машина вновь прыгает ввысь. Снова колебания, рывки. Наконец аппарат успокаивается. Всё-таки опыт — огромная сила. Да и талант... Не зря в школе он считался одним из лучших учеников...

— Ратибор, к штурвалу. Кулькан — пошли!

Воздухолёт плавно трогается, описывая разворот по гигантской дуге. Вот и лагерь монгов. Макс дёргает рычаг. Мгновение ничего не происходит, и вдруг внизу расцветает огненный цветок. Первый, второй... Взрывы и вспышки следуют почти непрерывно. Монги выскакивают из шатров, мечутся — к ним с неба пришла смерть. Огненная смесь пылает так, что её ничем не погасить. В её огне плавится даже сталь, что же тогда говорить о хрупкой и нежной человеческой плоти? Взрываются чугунные бомбы, разнося всё на своём пути. Срывается с места, обезумев от ужаса, табун лошадей, но их никто не пытается преследовать — завоеватели в панике. Ударь по ним сейчас корёсцы, и победа обеспечена. Увы. Они сами сейчас в ужасе наблюдают за тем, что творится в лагере монгов. Однако... В свете пожаров Макс замечает, что ворота крепости открываются, и из них плотными рядами выходят воины и выезжают всадники. Их немного. Но это всё, что есть у осаждённых... Но смотреть на развернувшуюся внизу резню некогда. Им ещё предстоит вернуться. Командир прокладывает курс обратно, в Дальний, механик устанавливает максимальные обороты, и небесный корабль рассекает воздух, спеша на базу... Всё прошло успешно. Правда, неизвестно на сколько. Но приказ Доброги исполнен от и до. Груз оружия доставлен. Лагерь монгов подвергнут бомбардировке. Теперь домой. Днём — отдых, пока обслуга осматривает воздухолёт и готовит его к новому выходу, а под вечер новый полёт. Теперь надо помочь остальным осаждённым...

...День за днём. Вылет за вылетом. Продовольствие и оружие. Разведка. Составление карт... Вернувшись — короткие часы сна. Лихорадочное обслуживание корабля, и снова в полёт... Макс почернел, осунулся от недосыпания. Но вот и радость — в бухту вошли транспорты. На их палубах — воины. В трюмах — новые небесные корабли... Совет механиков обследовал воздухолёт Мауберга и пришёл в ужас — аппарат изношен до предела, и ремонту не подлежит. Отлетал своё. Нового, на замену, пока нет. Увы. Слишком дорого стоят такие машины. Так что, парень, давай, передавай свой опыт новичкам, расскажи ориентиры ко всем своим точкам назначения, слетай по паре рейсов, чтобы показать всё на местности, и — домой! Ну, не совсем домой. На Острова. Ты честно отдал свой долг. Там отдохнёшь, отоспишься, получишь жалование и боевые, новые награды. Снова станешь похожим на человека, и так полгода уже безвылазно в небе, почитай...

..Треск сходни, ударившейся о каменный пирс. Чуть пошатывающаяся походка человека, долго не сходившего с палубы корабля. Не важно, какого — морского или сухопутного. Солёный ветер в лицо. Отошёл чуть в сторону, сладко потянулся, до хруста в суставах. Хорошо! Четверо суток, что плыл из Дальнего в Ниппон, спал. Правда, в последний день добрёл до столовой, набил молодое брюшко до отказа, и снова в постель. Жаль даже немного, что путь так короток. Оглянулся — экипаж стоит рядом. И тоже с ещё не проснувшимися окончательно лицами.

— Что, други? Коней на станции возьмём, или на повозке?

Кулькан пожимает плечами. Ратибор молчит. Прокша тоже. Ну, ладно.

— Давайте лошадей возьмём. Нечего ежа за хвост таскать. Приедем в лагерь — там отоспимся. Уже дома.

...Все согласны. В портовой станции взяли скакунов, навьючили личные вещи, и — гой-да! Только стучат копыта, да меняются кони на свежих. К обеду добрались до городка. Командир лагеря доволен, что его ребята вернулись. Доброга не поленился и не забыл — в самых лучших словах отписал, как действовали подчинённые ему воздухолётчики. Благодарит, что выучили таких бойцов. Так что радость пожилому инке, летавшему ещё на первых кубах — его ученики не подвели! Посмотрел на ребят — отдал приказание: идти спать. Трое суток на сон. Потом — отдых окончен. Будут обучать молодёжь, благо прибывает пополнение из Империи. Воину обсуждать приказы командира не положено. Спать, значит спать! Шагом — марш! Раз-Два...

...Пришёл в столовую, взял на раздаче поднос с едой, устроился за столом, наворачивает борщ так, что за ушами трещит. Поел — понёс посуду на мойку. Стал с подноса выгружать — чуть не ахнул: знакомое личико! Ну-ка... Едва дождался вечера, когда занятия с молодёжью закончились, ноги сами к столовой понесли. Приплясывая от нетерпения, ходил кругами вокруг здания, ожидая, пока не появится та, что хотел встретить. А как вышла — так и не решился подойти, заговорить, хотя пока был в Дальнем, слов нахватался. Ну, по крайней мере, почти всё понимал. Почесал затылок, побрёл домой. А знакомая фигурка в ту же сторону идёт. Удивился, но так не осмелился к девушке подойти. Постеснялся. Это же не с монгами в рукопашной схватке рубиться?.. Правда, Чжи Вон сама к нему подошла на следующий день. То ли узнала, то ли подсказал кто. Явилась к столу, за которым он ужинал, покраснев, поинтересовалась, не он ли тот воздухолётчик, что недавно прибыл с её Родины, Корё. А получив утвердительный ответ, едва не расплакалась, начала жадно расспрашивать, что твориться в стране. И слушая её голосок, выговаривающий слова славов с милым акцентом, Марк почему то млел от удовольствия. В общем, договорились вечером, он после службы, она — после работы, встретиться у ворот лагеря и поговорить об этом. Но пока утешил, что жизнь налаживается — монголов громят в хвост и гриву, крепости, благодаря помощи славов, успешно держатся, и почти все освобождены от осады. В Дальнем строится мощная крепость славов, да и в других местах тоже ставят укрепления. Народ доволен. Не весь, конечно, только простые люди... На том расстались пока. А вечером, как договорились, встретились. Тут пошли в ход более подробные расспросы. Поведал ей воин, что было, как воевали. Что видел. Проводил до калитки. На том расстались. На следующий вечер опять встретились. И опять. Благо по пути им домой возвращаться, и заканчивают дела оба в одно время. Так и вошло в привычку встречаться и идти вместе. Чжи Вон о своей жизни в Ниппон рассказывает, о прошлом. Жалеет госпожу, что осталась беременной без мужа. Куда бедной деваться с тремя детьми? Знать, злая судьба ей выпала...В день Деда Мороза вместе сидели за столом в столовой, где устроили празднество. Приехали гусляры да скоморохи, выступали и кабуки*(* — традиционный японский театр), показывали пьесы и классические и новые. Смеялась беззаботно девица над шутками, раскрасневшись, отплясала вместе с пилотами в кругу, а Марк незаметно наблюдал за ней и думал, насколько же она изменилась и расцвела по сравнению с той забитой и запуганной рабыней у себя в Согёне...

Глава 10.

— Приказ пришёл, Марк.

Встретил молодого сотника утром старый Шочи, командир его отряда. Воздухолётчик насторожился:

— Что пишут, командир?

— Приказано тебе через месяц собираться домой. В Империю. Отзывают.

— Отзывают?

Нахмурился воин, а старик понять не может — с чего бы он так? Радоваться надо — домой съездит, родителей навестит. Ведь отпуск ему вначале полагается, перед тем, как на новое место службы ехать. А тот молчит, только лицо туча тучей.

— Чего кручинишься?

Махнул тот рукой:

— Дела свои имеются. Теперь вот думу думать.

Улыбнулся старый инка — понял, что тот имеет в виду. Не один раз видел, как уходил тот с молодой корёской-беженкой бок о бок из городка военного.

— Я тебе не советчик. Но тут скажу так — не молчи, а спроси своё сердце. Хочешь ли ты этого? Если да — задай вопрос тому, о ком думаешь. Ну а коли оба согласны — принимайте решение вместе. Иди, Марк. Думай. Сегодня у тебя учёбы не будет. Подменю.

Просиял улыбкой слав, умчался в столовую. Вбежал в зал, а Чжи Вон увидев парня, расцвела улыбкой. По сердцу ей воин. Добр. Ласков. Подарки дарит. Пусть не дорогие, но от чистого сердца. Не привыкла корёсска к доброте. Всю жизнь, сколько себя помнит, рабыней была. И всякое испытать пришлось — и плети, и голод, и работу без сна и отдыха, пока к госпоже не попала. Да и там поначалу тяжко пришлось, пока не привыкла к столичным правилам, да не освоила мудрёную науку. А Марк её увидел, улыбнулся коротко, да мимо пробежал. Не поняла девушка, что с ним. Всегда подходил прежде, здоровался, а тут, словно ошпаренный, мимо, да ещё к её начальнику. Ёкнуло сердечко. Неужто наплели что про неё? Но тут и пяти минут не прошло, вышел Мауберг, и уж теперь то к ней направился. Подошёл, улыбнулся смущённо, поздоровался. Прощения за спешку попросил, а потом и удивил:

— Собирайся, солнышко. Пойдём на улицу. Поговорить бы нам надобно. О деле очень важном и неотложном. Отпустил тебя главный. Я упросил.

Снова сердечке девичье дрогнуло — случилось что? Да. Случилось. Только, видно, хорошее. Потому как чувствует, что воин радостен. Быстро в комнатку, где одежда хранилась, помчалась, сменила рабочий наряд на уличный, к зеркалу метнулась, поправила скромные краски на лице. Волосы расплела, потому как нравилось Марку, когда те по плечам её свободно распущены, ещё раз в зеркало глянула, довольна осталась. Тогда только вышла. А он стоит, дожидается. Как увидел — ещё больше улыбка стала. А Чжи Вот краской залилась. От радости. Подошёл, под руку взял. Впервые, за всё время знакомства. Прочь из залы повёл, на улицу. Идут оба неспешно, молчат пока. Она — потому как ей просто радостно с воином рядом идти. Он — да по той же причине, что и у девицы. Долго ли, коротко ли, вышли за пределы городка, к речке неширокой, что протекала рядышком, пришли. Было там у парочки местечко укромное: вокруг кусты растут, рядом поле, и бережок чистый. Ветерок гнусь летучую обдувает, так что можно сесть на брёвнышко рядышком, да поговорить спокойно. Усадил парень девицу, сам рядом присел. Помолчал немножко. Потом молвил: