Третья ипостась. Часть 3

Блайкрафт, улыбаясь, кивнул, а Гварла вдруг выступила вперед и сообщила этаким заговорщицким тоном:

— Ваша ванна готова, госпожа! Вы...

— Ванна? Серьезно, ванна?

Я переводила взгляд с одного лица на другое. Ванна! О, да...

Я быстро закивала, всем видом обнаруживая немедленную готовность вот прямо сейчас нырнуть в горячую ванну, но все равно заметила, с каким многозначительным видом они переглянулись между собой. Будто я в очередной раз что-то им доказала.

Глава 9

Я — Э Т О Я!

За эти несколько дней, проведенных в Резиденции, я успела рассмотреть все здешние чудеса и красоты, проникнуться ими и полюбить каждый уголок этого потрясающего места. Все, абсолютно все, и хозяева, и слуги, были со мной приветливы и добры, а уж Гварла, та вообще стала моим добрым хранителем. На самом деле, когда Блайкрафт говорил, что многие любят и ждут меня, я не понимала этого, но здесь, в Резиденции, уверилась окончательно — я им не чужая.

Но сначала я испытала потрясение — у этой прекрасной четы не было детей. Я не могла постигнуть всю глубину несправедливости. Такие замечательные люди, они просто обязаны были быть обвешаны детьми и собаками. Но, оказывается, детей нет, а вместо собак только одно странное дружелюбное чудовище. Из-за этого большой дом во многом терял, он казался пустым даже при том количестве народа, которое населяло его. Может, именно поэтому они все так со мной носились?

Конечно, самыми прекрасными, ну, если бы мне предложили выбрать, я признала два места — моя собственная комната и замечательное озеро с маленьким водопадом, срывающимся с огромного камня. Это было... словно сказочное место, вход в которое был открыт только для меня. Я не очень хорошо плавала, но смело вошла в теплую чистую воду, сначала по колено, потом выше, моя короткая белая рубашка намокла, я немного побултыхалась у берега, пока Сорайя, сидевшая скрестив ноги на большом камне с плоским верхом, пристально за мной наблюдала. Пару раз я ловила на себе ее тоскливый взгляд. Какие же воспоминания вызывало у этой серьезной женщины мое неумелое плескание в мелкой воде? Она с такой грустью улыбалась, помахивая мне рукой, когда я привлекала ее внимание особо длительным заплывом на три гребка.

Когда я окончательно замерзла, сидящая на травке Гварла настойчиво позвала меня на берег, я выскочила, облепленная мокрой тканью, и служанка, торопливо содрав с меня рубашку, закутала в большой теплый халат. Я обула мягкие войлочные сапожки и пошлепала между двумя женщинами к боковой калитке замка.

А через несколько дней все изменилось. Утром за завтраком и Блайкрафт, и Сорайя выглядели напряженными. Они не говорили между собой, только тревожно переглядывались, будто ждали чего-то такого, что должно произойти обязательно, но не больно-то они этого хотели.

И они дождались. Со стороны главной аллеи послышался шум, Блайкрафт соскочил со стула, отшвырнув его с диким грохотом, от неожиданности рука моя дрогнула, из нее выскользнул стакан с яблочным соком, чуть розоватая жидкость мгновенно расплылась по белоснежной скатерти.

— Блай, ты ее пугаешь! — воскликнула Сорайя, но муж посмотрел на нее совершенно безумным взглядом, потом беспомощно глянул на меня и вылетел за дверь.

Я с отвешенной челюстью сидела, глядя ему вслед, а Сорайя тем временем спокойно промокнула губы салфеткой, встала, подошла ко мне и протянула руку. Я не без внутреннего трепета вложила в нее свои пальцы, она крепко их обхватила и чуть потянула, поднимая меня со стула. Мы с ней вместе вышли в ту же дверь, за Блайкрафтом и направились к малой гостиной.

Оттуда уже раздавались голоса.

— Здравствуй, Кир! А где Сорайя? Наконец-то вы добрались до собственного гнезда! Я соскучилась уже сорок раз, а вы все не приезжали. Родители рады до смерти, папа вспоминает о тебе постоянно! Ой! Я опять невозможно тараторю! Не говори маме, а то она снова...

Высокий нежный голосок частил словами, не давая никому вставить реплику, но вдруг смолк.

— Друг! Приветствую! Рад безмерно!

Низкий властный голос. Такой знакомый! Но чей? Так пристало изъясняться кому-то очень важному, знатному, чуть ли не Королю...

— Это то, о чем я думаю?

Если бы медведи умели говорить, таким голосом ревел бы самый матерый самец. Явно кто-то большой, и болтать, скорее всего, не привык.

— А о чем ты думаешь, Руб? — это Блайкрафт, и он почему-то рассердился.

А кого там называют Киром?

Сорайя сжала мои пальцы так, что чуть косточки не затрещали, но, судя по ее неподвижному взгляду, она даже этого не заметила. Мы с ней замерли в коридоре перед приоткрытой дверью, будто и не собирались входить, а только лишь решили подслушать разговоры новоприбывших. Кто бы это ни был, меня им представлять не спешили.

— Где?... — выдохнул женский голос, не такой звонкий, как первый.

А потом раздалось сразу несколько криков:

— Нет!...

— Куда?!...

— Постой!...

Но быстрые шаги приближались к открытой двери, и вот в нее выбежала, взметнув бархатные занавеси, светловолосая воспитанница Королевского дома Верейны. Вблизи девушка выглядела еще более хрупкой, почти невесомой. Из толпы не разглядеть, насколько прекрасными были черты ее лица. Я по праву считалась красавицей, но рядом с ней выглядела обычной простушкой, и, что больше всего меня поразило, мысль эта показалась мне не новой. Словно я всегда это знала, хотя в первый раз увидела ее так близко. И всегда воспринимала спокойно, без ревности или обиды, а просто как данность.

Девушка обвела комнату лучистым серым взглядом, выхватила знакомое лицо Сорайи, глаза расширились, узнавая, по губам скользнула улыбка, но вот взгляд соскользнул на меня и лицо удивленно вытянулась. Это выражение, собственно, и было последним, что я запомнила до.

"Ах ты ж.......................................................................!", истошно орал что-то совершенно непотребное голос.

Все исчезло. Только взгляд серебристо-серых глаз держал меня. Где держал? Нет опоры, нет верха и низа, стены тоже куда-то запропастились. А я боялась моргнуть, потому что знала уже — ее держит мой взгляд. И тут...

Меня чуть не раздавило. Судя по всему, девушку терзали те же проблемы, так напряглось ее нежное лицо. На этом мне пришлось немного отвлечься, думаю, многие согласятся со мной, трудно изучать кого-то с подобающим моменту вниманием, когда все тело внезапно охватывает обжигающее пламя. И хотя я в то же мгновенье поняла, что огонь воображаемый, жгло меня вполне даже натурально. Жаркие всполохи заставляли корчиться от невыносимой муки, и вместе с ним меня пожирал страх: не успею, вдруг не успею?! Что тогда будет с ними? С кем? Да с ними же, с ними! С ними-и-ии-и-и-и-и-и-и-и-и!...

Я все еще горела. В голове билась теперь единственная мысль: "Жить, жить, хочу жить, господи, как хочу жить!..."

В грудь ударило так сильно, что я несколько мгновений беспомощно разевала рот, но не могла сделать ни одного глотка воздуха, поэтому почти уже задохнулась, и это было странно, ведь мне совсем не обязательно дышать... Почему это? Ну, как же, ведь мне Кир говорил, какие-то там функции включаются постепенно... какой Кир? Что за функции?...

Это своеобразное разделение сознания привело мысли в совершеннейший разброд. Я не могла объяснить сама себе очевидные вещи. Я знала об этом и... не знала.

А потом...

Меня будто лавиной накрыло. Я думала о снежной лавине, и уж о таком явлении маленькая Феникс точно не могла знать, потому что в Руре не было снега. Но и лавина эта оказалась вовсе не снежной, это были мои воспоминания. Все, что я пережила перед огнем.

Я теперь помнила все. Каждую мелочь. Каждую деталь. Каждый миг моей жизни: до двадцати двух лет и после... шести тысяч. Следом шли только мимолетные семнадцать безмятежных лет благостного незнания, но они кончились, так же безнадежно кончились, как и всегда кончались краткие мгновения моего счастья.

Я приготовилась к чему-то... Боль... она куда-то подевалась, даже клубка не было на своем законном месте. И где же это мое мучение? Без него как-то скучно даже.

Я поняла, что лежу на полу, свернувшись калачиком. Так легче обычно переносить боль, я давно это знаю. Но боли больше не было, поэтому я медленно перевернулась на спину, потянулась немного, а потом наконец поняла, что вспомнила.

Я вскочила так, будто оттолкнулась от пола всем телом, и вот уже стою, слегка согнув ноги в коленях, голова развернулась на триста шестьдесят градусов, мгновенно оглядев всю комнату. Все присутствовавшие замерли, будто застыли в янтаре, начав какое-то движение, каждый по-разному, одинаковые только в одном — глаза у всех были широко раскрыты. А я подняла свою руку и оцепенела, разглядывая розовую кожу... Она не должна быть такой, это обман, галлюцинация, часть того сложного бреда, в котором я сгорела, пытаясь спасти мир Купола от взрыва ядерной бомбы. Или это все-таки произошло?

Я не сразу поняла, что кручусь вокруг своей оси, судорожно копаясь в одежде, пытаясь обнажить все новые и новые участки кожи, освободить их от платья, чтобы убедиться в том, что вся она теперь такая же розовая, что я наконец совсем ничем не отличаюсь от человека, что они смогут принять меня за свою... Со стороны, наверное, то еще зрелище — девица со снопом тонких афро-косичек на голове кружит вокруг себя, как собачка, пытающаяся цапнуть себя за хвост.

Я остановилась, не в силах отвести взгляда от своих ладоней. И мгновенно забыла о них, услышав истошный крик:

— Ви-и-и-ита-а-а-а-а!...

Резко развернувшись, я увидела источник шума. Наталья. Она уже летела ко мне, и через мгновение повисла на шее, как всегда, вышибив из меня дух. Вот хохма, а я ведь минуту назад ее не узнала. И раньше... Погодите, а на каком основании она не серебряная? Я крепко стиснула ее спину, все еще размышляя на эту тему, пока снова не вспомнила о своей изменившейся коже. Неужели все кончилось?

На этой детской мысли она, наконец, оторвалась от меня и посмотрела в глаза.

— И чего бы я так орала! — улыбаясь, проговорила я.

Все еще не веря, Наталья прошептала удивленно:

— Но... мы живы, Вита! Почему? Это же было не предусмотрено! Нам ведь говорили, что вряд ли... Да не вряд ли, а наверняка! Ничего не понимаю! И... — черты ее вдруг окаменели, она оглянулась на остальных, их потрясенные лица были обращены к нам, — ребята, как вы могли?

Ее тихий шепот был адресован Аурелию и Тивизе, которые выглядели так, будто они давно, с нетерпением, но и одновременно с ужасом, ждали этого момента, каковое противоречие привело обоих в полуобморочное состояние. Наталья прикрыла ладошкой изумленно приоткрытый рот. Я отвернулась и отошла к Кириллу. Он слабо улыбался. Так выглядел мой племянник в сорок лет. Конечно, вряд ли таким атлетичным, ведь он был ученым, в отличие от своего клона-воина. Я порывисто обхватила его, попав в железные объятия. Потом посмотрела на Сорайю. Годы не были к ней благосклонны, но наделили властным взглядом. Такую женщину хотелось назвать королевой-матерью. Я приникла к ее плечу. Ласково коснувшись моей спины, она успокаивающе похлопала по ней ладонью.

Руб. Он ухмылялся, помня мой резкий подскок с пола и, наверное, думал о том, что я не растеряла навыков, усердно вдалбливаемых им в мою голову.

И вот самое трудное. Мой любимый и моя подруга. Я только глянула на них, неловко отводя глаза, и... я не знала, как поступить.

Это напомнило мне одну штуку из моей совсем-совсем первой жизни. Если человека признают умершим, когда он надолго пропадает при странных обстоятельствах, открывается его наследство, все получают причитающееся и живут долго и счастливо. Уж мне-то как никому было об этом известно, потому что подобное произошло с моими родителями. Но бывает и по-другому. Бывает так, что умерший неожиданно возвращается. Ну там, память он потерял (м-м-м-да, звучит знакомо!), или был в плену (всякое бывает!). И тогда уже состоявшиеся наследнички решают трудную задачу — то ли прыгать от радости, ликуя, что безвременно сгинувший родственник все-таки жив, то ли рыдать, ведь наследство-то придется возвернуть, откуда взяли, по крайней мере то, что осталось "в натуре". Прямо как в кино: человек годами гнил на необитаемом острове, и только мысль о возвращении в свою жизнь спасала от безумия, а когда это произошло, оказалось, что жизни его давно уже нет, а жена даже снова вышла замуж! Охренеть, как смешно!

Я стояла и несколько раз открывала рот, пытаясь сказать хоть что-то, хоть глупую шутку, да только в голову ничего не приходило, я и слова произнести была не в состоянии.

И тут начался второй сеанс. Перезагрузка, блин, синхронизация, мать ее, а как еще назвать такой процесс в мозгах, когда на уже имевшуюся память накладываются воспоминания последних лет, когда я себя не помнила. Детство Феникс, ее родители, жизнь в закрытом мирке большого дома, редкие выезды в общество, мимолетные известия, получаемые ей о тех людях, которые раньше были мне близки. Вот почему они казались ей знакомыми. Она на самом деле их знала, будучи в то же время и мной. И голос, звучащий в ее голове, отголосок моей настоящей памяти, знающей страшное слово "комбайн"...

Я чуть не заорала. Потому что поняла еще некоторые вещи, казавшиеся ей неразрешимой загадкой и покрытой мраком тайной. Фанатики Горной Девы, убившие моих родителей и еще уйму народа — Ташины воспитанники, слишком серьезно воспринявшие ее учения. Я зарычала от ненависти. Я знаю, где их гнезда! Я разорю их, подобно жестокому трутню, потому что и они не трудолюбивые пчелы, они... они уже просто мертвые люди, и плевать мне теперь, что я должна их спасать! Я уже умерла однажды за них, а все, чем они мне отплатили — предательство любимого и убийство самых дорогих мне людей. Поэтому никаких мук совести, я вырежу их всех, и пусть я встану на "темную сторону силы", я сделаю это! Я продолжала хрипло рычать, глядя в пол, ведь я не хотела видеть сейчас ни одного лица...

И снова перезагрузка, во время которой я немного потерялась, но выплыла-таки из довольно вязкого тумана, и...

В этот раз я не удержалась и заорала во весь голос, заорала от страха, от настоящего дикого страха, который, как я много уже раз думала, не испытаю больше никогда, но нет, вот он, родимый, тут как тут!

Я вспомнила одно происшествие на ярмарке, на последней ярмарке в Городе Верейнских Королей. Я... Феникс... потерялась, она испугана, она в толпе, она вырывается, она падает, она... не упала, поддерживаемая сильными руками неизвестного молодого человека... как она его потом называла — синеглазый? Но ведь Феникс родилась под Куполом и никогда не видела неба, его прозрачной глубины, его чистой лазури... она знала только синий цвет. И только так она могла назвать глаза цвета бесконечного неба, смотрящие на нее с такого дорогого мне лица, лица, которое я не видела уже больше шести тысяч лет. Я даже мысли не допустила, что это просто кто-то похожий на н е г о, потому что с такой мукой и такой страстью на меня мог смотреть только о н... только Глеб. Он здесь. В Руре. Под Куполом. Спустя тысячелетия он снова появился в моей жизни, и я не знаю теперь, как мне сдержаться и не сойти с ума от одной только мысли...