Дорога в никуда,

А Петька, подняв полные слез глаза, добавил:

-Видел я уже, что они с Димкой делают, другие дядьки так же станут?

-Ну да! И мы их спасти никак не можем. А нам с тобой в Россию надо попадать, до зимы, иначе околеем где-нибудь. У тебя там, дома есть кто? Ну папка, баба, дед?

-Дед Коля, он пьяница, но меня не обижал, ещё... — Петька подумал, — Шурик, теть Лида и теть Наташа баушки Галины — подружки. А баушка Галя, она... — у него задрожали губы, он заревел, — она умерлааа.

Он ревел, тихонько поскуливая, как маленький брошенный щенок, а Валик только горестно вздохнул.

-Вот, к деду твоему и станем пробираться. У меня-то никого нет! Как думаешь, дед твой меня не выгонит?

-Нет, я упрошу, он меня послушает!! Ты совсем-совсем один? А как же папка?

-Папка? А кто его знает, кто у меня папка. Ладно, слезы лить хорош, все это мы здесь и спрячем!

Валик ловко завернул паспорта и деньги в пакет, потом в тряпки и спрятал в камнях.

-Ты ничего не знаешь, от меня никуда не уходил! Мы с тобой, вон, пастушим. Не дрейфь, Петька!

ГЛАВА 11.

Маринка очухалась только часам к трем дня. Болело все, мутило страшно, еле встала, по стеночке пошла попить водички, случайно взглянув в зеркало — ужаснулась, если бы её волосы не стояли дыбом, сейчас точно встали..

Опухшая, мерзкая, как у пропитушки-бомжихи рожа, шея синяя??

-Синяя??

Маринка распахнула какой-то страшенный халат, надетый на голое тело, и охнула — она вся была в синяках и укусах, внутренняя сторона бедер в засохшей сперме и отпечатках пальцев.

-Мама! Мамочка моя! — Маринка сползла по стеночке.

Мутило, голова кружилась, но она смутно вспомнила, как Димка подсовывал ей сигареты с травкой, как смеялись сидящие возле неё жутковатого вида, сплошь бородатые мужики. А ещё она урывками вспомнила... вот она сидит у этотого страшноглазого на коленях, а он кусает её за грудь... вот в одних трусах она танцует на столе, а кто-то из бородатых гладит и щиплет её за задницу — она же визгливо смеется... вот кто-то из них... трахает её, второй сует ей в рот... а Димка, муж её, который не уставал повторять, что она самая любимая, самая-самая — Димка, с удовольствием смотрит на все это и похахатывает.

-Мама, мамочка моя, куда я попала??

Опять напрягла свои мозги и... вспомнила... вот тут ей совсем стало плохо, еле успела добежать до помойного ведра, её долго выворачивало, обессиленная, еле доползла до расшатанной табуретки...

-Значит, продал меня этот козёл?

Вспомнила она, как при очередном трахе, когда её куда-то тащили голые, заросшие шерстью повсюду бородачи, сидевший за столом муж её-сволочь, считал деньги, явно не одну пачку.

-Дууура, стервааа!! — завыла в голос Маринка.

А потом испугалась до онемения.

-Сын? Петька? Мамочки! Если меня так, то пацана-то?? — она опять обреченно завыла, вспомнила она теть Лиду, на которую была смертельно обижена, там, в далекой теперь и недоступной России.

-Господи!! Господи, помилуй! — Она подняла залитое слезами, страшное лицо к небу. — Господи, миленький, помилуй моего сына, спаси его, Боженька! — разом вылетели из её головы все намазы, она сползла на колени и уткнулась головой в грязный пол.

Нарыдавшись, еле встала, пошла искать свою одежду, порванный лифчик, грязная тряпка вместо трусов — видимо, подтирались эти — её опять затошнило.

-Вот и получила ты, Марина Николаевна, сексу улетного и много любви! — горестно подумалось ей. И опять похолодела — четко так вспомнила слова теть Лиды, она в отличие от теть Наташи, говорила прямым текстом всегда:

-Увезет тебя, дуру к себе и будут пользовать всем кишлаком, а ты вякнуть не сможешь, там женщина -никто!!

И её, Маринкины вопли:

-Не Ваше дело! Вы сами одинокая, просто завидуете мне! У Вас-то никого нет, кто на Вас, такую, польстится?? — и такой спокойный ответ теть Лиды:

-Ты ещё дурее, чем я думала. Счастье, что мать твоя не дожила до этого!

Маринка тогда чего-то ещё орала в пиликающую короткими гудками трубку.

-Тетечка Лидочка, как же ты была права.

В перерытом и почему-то почти пустом чемодане — исчезли почти все её кофточки, лифчики-трусики, нашла трусы, натянула старенькую, но такую любимую безразмерную футболку — дома в ней щеголяла, и пошла было на выход, трясло её знатно, но Петьку надо было искать.

В чужой стране, не зная языка — а все старались говорить на своем, изредка говоря сальные комплиметы на ломаном русском — вспомнила и такую подробность, сынок не должен уйти далеко.

Опять похолодев до мурашек, подумала — если не увезли куда и не надругались...

Она заскулила от страха, а к дому подъехали старенькие "Жигули", и выскочил сияющий довольный Димка. -Какой он на хрен Димка? — самой себе ответила Маринка. — Чурбанская рожа, как папа обзывался! Папа?Ох!

-Ты встала? — удивился Дильшот. — Я думал, спиш?

-Где мой сын?

-Син? — пожал плечами этот... — Ни знаю, можит, пагулят пашёл. Пайдем, миляя, сабиратса будим.

Маринка, еле передвигая ноги, пошла в дом, болело все — видимо, пошел откат — кому, как не ей, медсестре со стажем, не знать о таком.

Дильшот, не рассчитав силы, подтолкнул её.

-Сабирайс бистро!

Маринка налетела на стол с остатками вчерашней жратвы, и тут её накрыло — она развернулась к нему.

-Почему у меня нет вещей в чемодане? Зачем ты, так сильно любящий меня, отдал этим? — её передернуло. — И где мой сын??

Дильшот заюлил, она успела изучить его натуру:

-Панимаиш, давай, Марин, закурим! — он шустро раскурил две сигареты с травкой, Маринка, едва учуяв запах, рванулась к ведру. Её опять зверски тошнило, одной водой, но вместе с тем пришла дикая злость.

Она прошла к столу, опираясь на край, опять повторила свои вопросы. Он как-то нервно поглядывая на новые часы, торопливо забегал по комнате, собирая и кидая в открытый чемодан все её и сына разбросанные по комнате вещи.

-Сабирайс, я велел!!

-Кто ты такой, чтобы велел?

-Я — тывой мужь!! — в гневе заорал Дильшот.

-Муж? Сука ты позорная, а не муж, ты ж, тварь, продал меня этим, насильникам.

-А ты сама хотел много секс!! — когда Дильшот нервничал, он всегда плохо говорил по русски. — Эт там ты бил жина, надо же мне иметь хороший... замичателно — и жилье ест, и хазайка горячий. А здэс у мине есть жина не праститут, верный и послюшний! — заорал Дильшот, этот чужой и хитровыделанный мужик. — Мине не жалк твоя... сама хотел сильный мужик. Эт там, в твой Расия я бил послюшный, а здес ты никто, праститут! Пилевал я на штамп, паспарт утиряю, и нет никакой жина! Жина, ха-ха, такой жина у мене три раз бил!

-Мужик, но не мужики, грязные вонючие! — заорала Маринка и запустила в него кастрюлю с остатками плова.

Попала удачно, прямо в рожу... Успела порадоваться, что на морде будет знатный синячище. И тут начался ад, озверевший Дильшот в одно мгновение подскочил к ней и ударил её в грудь. Охнув, она отлетела в угол, и уже не смогла подняться, а муж — любовь всей жизни, бил её куда попало, обзывая русской проститукой. Маринка сжалась в комочек, закрывая голову руками, озверевший таджик начал пинать её ногами, крича что-то на своем языке.

-Господи, пусть я сдохну! — пришла мысль, и Маринка потеряла сознание.

Дильшот же, пиная её, не услышал, как подъехали Зверь со товарищи, и когда его ухватили за шиворот и с разворота впечатали в разбитую кастрюлей рожу приличный кулак, отлетел к противоположной стене.

-Так?? — голосом, которым можно было заморозить воду, протянул Зверь, брезгливо вытирая кулак о какую-то Маринкину тряпку.

-Я, эт, хател проучит, чтоби послушный стал! — забормотал Дильшот, вытирая разбитую морду и кривясь от боли.

-Что там? — спросил Зверь наклонившегося над Маринкой бородача.

-Хреново, избита до полусмерти, скорее всего, есть переломы, на руке, вон, точно, да и тело все синее.

-Выживет? — отрывисто спросил Зверь.

-При здешней медицине? Вряд ли? Скорее всего, окочурится, тут много факторов, травка непрерывная, секс-марафоны и жестокое избиение, думаю, не потянет, а если и оклемается... Горячей женщины уже не будет.

-Вколи ей что-нибудь из аптечки.

Бородач кивнул:

-Обезболивающее и антибиотик, сделаю. Жаль, этот козлина говорил, медсестра со стажем, нам бы она и в постели, и в больничке пригодилась.

Мужик шустро выскочил, полез в машину, вернулся с каким-то баулом и наклонился над безжизненным телом Маринки.

Зверь не мигая смотрел на Дильшота, и тот, поняв, что пришел ему трындец, испуганно забился в угол.

-Саид! — не отрывая от него глаз, позвал Зверь.

-Да, Зверь?

-Ты у нас любитель мальчиков — забирай! Но предварительно вытряси с него деньги за испорченный товар.

-Но есть же ещё щенок, малчик маленкий, пачему не береш за мой долг!! — заблеял Дильшот.

-Ах ты тварь, этот щенок полудохлый, его на один раз не хватит! Ты, урод! Саид, не жадничай, дай другим попользоваться!

Саид кивнул и потащил орущего, пытающегося дотянуться до берцев на ногах Зверя, чтобы выпросить милости. Тот брезгливо скривился, пнул в бок вопящего, как поросенок, Дильшота, и, сплюнув, сказал одно только слово:

-Мерзость!!

-Ты скоро? — спросил колдующего на Маринкой мужика.

-Зверь, надо бы, чтобы кто за ней присмотрел. Если выживет — медсестра нам сгодится всегда.

-Хмм, — Зверь на минутку задумался, потом шумнул:

-Лутфулло? Садись в машину этого, отвезешь её, — кивнул на Маринку к бабке Мухе (Мухобат с его легкой руки превратилась в Муху). Скажешь, я велел, присмотреть, если выживет, пригодится нам. На вот! — он вытащил из кармана какие-то купюры. — Отдашь ей.

-Саид, ты с нами или поедешь до бабки??-

-С твоего разрешения, Зверь, я бы доехал до неё, кой-какие инструкции бы дал, — ответил бородач явно славянской внешности.

-Только недолго! Пошли отсюда!

Когда пацаны пригнали овечек, возле дома, где была Маринка, стояли, переговариваясь, несколько человек, из местных.

Валик прислушался, шустро загнал овечек, велел Петьке сидеть не высовываться в их жилье, сам же побежал узнать, что и как.

Вернулся мрачный.

-Петь, ты это... Дильшот мать твою сильно избил, её увезли на лечение. Сказали, что не скоро поправится, нам надо в ближайшую неделю рвать отсюда. Одно радует, Дильшот теперь девочкой стал!

Петька, съежившись, горько всхлипывал.

Валик обнял его:

-Не плачь, братуха. Мы с тобой теперь точно братья, насовсем. У меня никого, один ты, и у тебя пока тоже. Вот выберемся если, Бог даст, тогда и дед у нас с тобой точно будет. Ты это, поплачь пока, но точно скажу — больше слезы свои никому не показывай, слабаков всегда обидеть быстрее. Петь, надо в дом сходить, вещи твои, пока не растащили, хоть что-то забрать, ты пока посиди, я сгоняю!

Петька так и сидел, сжавшись в комочек, горько всхлипывая, никак не укладывалось в его голове, что он остался один, и так далеко его настоящий дом, где есть и ванная, и туалет, и школа, и секция, и ребята, и дед.

Дед в это время осунувшийся, сильно похудевший и совершенно трезвый разговаривал с Лидой и Натальей — очень просил их приехать, поговорить.

-Девки, вы меня простите. Я знаю, что скотиной стал, после Галинки, девки, но я с ума схожу от неизвестности. Ведь я её, суку за внука... — он зажмурился и судорожно вздохнул. — Верите, спать не могу, жрать не могу, Петюня перед глазами стоит! Десять лет ведь всего!! Я, козел полупьяный не понял, когда он звонил из аэропорта, что беда. Девки! — он поднял измученные глаза. — Вы хоть меня не бросайте!! Я жить не хочу — одно только и держит — может, что прояснится про Петюню.

Девки, горестно смотревшие на него, обе не сдержали слез.

-Коль, Володя постоянно тормошит своих, но чужая страна, одно только и сообщили, что проверка по городам результатов не дала — не появлялись Носова Марина и Тарасов Петр в них, скорее всего, сразу в горы увезли, а там... Надеемся, Коль, что мозги включит Маринка, она у тебя девка кредитная, может, извернется как.

Что можно было ещё сказать?? И Маринка, и Коля, оба виноваты в случившемся, но добивать этого, убитого горем и неизвестностью мужика, совсем не хотелось.

-Я, девки, выгнал на хрен всю черноту из квартиры съемной. Вещи вышвыривал в окно с пятого этажа, опечатали с участковым её. Пусть сука только сунется. Муж, я ему устрою мужа! — вскинулся было Коля и опять горестно поник. — Петюня мой, Петюня!

Валик притащил немного — остались старенькие джинсы, спортивный костюм и два стареньких же джемперочка — в кои-то веки скупость Маринки пошла на пользу, те, кто прошарил в домике, забрали все новое, ношенные вещи не тронули. Петька горестно вздохнул.

-Не горюй, Петь, я ещё успел самые нужные принести, утром там не останется ничего, местные все утащат, знаю я их. А ношеные вещички, они в глаза совсем не бросаются! Так, — Валик о чем-то глубоко задумался, потом вскочил. — Пошли-ка к бабке Шуре добежим, посоветуемся.

Пошли опять задами, Валик ловко перелез через какие-то колышки.

-Вон тут дырка, лезь в неё.

-Баб Шура, приветствую тебя! — заходя в маленький домик, сказал Валик.

-Валик, ты почему долго не заходил? — довольно сносно спросила по-русски маленькая, сухонькая старушка.

-Дела были, вот привел братика своего найденного — Петьку.

-Слышала-слышала! — старушка погладила морщинистой рукой Петьку по голове. — Ай, беда большая!

-Баб Шура, Шухрон-апа, — низко поклонился ей Валик, — пришел к тебе за советом и помощью. Ты сама говорила, училась и жила в другой стране — СССР, где все были братьями и не делали различия по национальностям. Помоги советом мудрым!!

Бабуля заулыбалась:

-Валик, ты оказывается умеешь вежливым быть?? Чем я могу тебе помочь, старая и одинокая?

Валик совсем тихонько сказал ей, что собираются уходить в Россию.

-Там у Петьки дед остался и папка есть, я давно уже собирался на родину, сейчас вот надо больного пацана туда попытаться довести, пропадет ведь здесь, сама знаешь! — шептал Валик, а Петька, умученный и зареванный, положив голову на стол, крепко спал.

-Слабак ведь, да ещё и астма у него, дышит, вон, как побыстрее пойдет, как свисток внутри у него. Чё скажешь?

Старушка погладила его по голове.

-Славный ты мальчишка, меня вот не бросаешь, и этому мальчику хочешь помочь. Первое, его надо покрасить в черный цвет, пока идете, загорит, волос темный, не так будет в глаза бросаться всем, а что глаза светлые, так на Памире полно таких, говорят, что это идет ещё со времен похода Македонского на Персию — сколько веков рождаются светлоглазые и рыжеватые таджики, что в горах живут... Подумаю я крепко, давай до завтра?

-Да, баб Шур, обещаю, доберемся если — денег тебе заработаю и пришлю, ты только дождись, не помирай, ты же мне настоящая бабушка стала.

-Хорошо, внучек! — печально улыбнулась Шухрон-апа, — дождусь!

Поутру Валик с Петькой опять погнали овец... а бабулька полезла в свои стародавние запасы, нашла два пакета иранской краски, от одного чуток отсыпала, развела и нанесла на свои седые волосы, цвет получился что надо, жгуче-черный.