Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
ти! И нам нужен порт на Мурмане, чтобы развивать русский Север!
Купец говорил долго, основательно, поясняя свою позицию не только купеческой выгодой, а исключительно народными потребностями.
Канцлер искренне поблагодарил Сибирякова за горячую речь, а затем обратился к Анненкову:
— Скажите, Ваше Высокопревосходительство, Вы знакомы с отчётом коллежского советника Савримовича?
Благообразный седовласый генерал разгладил усы и сказал, что пока что не читал этот отчёт.
— А я читал, — недовольно пробурчал канцлер. — По моему заданию Савримович обследовал те самые местности в Маньчжурии, где предполагается укладка железной дороги. И знаете, что он установил? А то, господа, что природные условия Маньчжурии вовсе не способствуют сооружению дороги. Мне тут говорят, что мост через Амур будет больше двух вёрст, а знаете ли вы, господа, что если прокладывать дорогу в Маньчжурии, то нужно будет проходить через Большой Хинган? И что нужно будет пробивать тоннель в граните в три версты длинною? Я уже молчу про необходимость сооружения множества мостов через китайские реки...
Разговор перешёл в практическую плоскость. От эмоций перешли к голым фактам, которые говорили о том, что от замыслов Витте нужно немедленно отказаться. В конце совещания граф Игнатьев подвёл черту.
— Маньчжурская железная дорога будет только пожирать русские деньги. Все мы должны осознавать важность для России Амурской железной дороги, её колонизационное и базоустроительное значение. И я бы хотел охладить те горячие головы, которые грезят несбыточными фантазиями о колонизации Маньчжурии. На мою долю выпало провести границу между Китаем и Россией, а это десять тысяч вёрст. Нам не следует будить китайского колосса, который может причинить нам много неприятностей. У России нынче масса задач на Даль—
нем Востоке, в Восточной Сибири, в Корее...
* * *
По постановлению Дальневосточного комитета начиналось широкомасштабное переселение желающих из Европейской России на восток. В составе Министерства государственных имуществ создавалось Переселенческое управление, начальником которого был назначен молодой чиновник Земского отдела Кривошеин, получивший вне очереди чин статского советника.
Создавалось два района переселения, Западный — от Челябинска до Иркутска, Восточный — от Иркутска до Владивостока. Каждый из районов делился на переселенческие участки, в каждом из которых создавались переселенческие комиссии, имевшие землеотводные, гидротехнические и дорожные партии, агрономические отделы, школы и больницы. Устраивались казённые склады земледельческих машин для снабжения переселенцев сельскохозяйственными орудиями по крайне низким ценам.
Предусматривалось, что каждому переселенцу будет выделяться в собственность участок площадью до 15 десятин "удобной" земли и сколько угодно "неудобной". При этом каждой семье назначалось пособие в 200 рублей, и она перевозилась со всем имуществом на казённый счёт до места поселения. Все переселенцы на 5 лет полностью освобождались от каких-либо налогов.
Вдоль строящегося Сибирского пути силами военно-рабочих батальонов должны были строиться новые типовые посёлки. В каждом таком посёлке изначально предусматривалось возведение церкви и дома для священника, здания управы, дома полицейского урядника, школы, складов, а также жилых домов. Для нескольких посёлков лежащих недалеко друг от друга, предусматривалась строительство больницы.
Было принято решение в течение 1897-1898 годов открыть во Владивостоке Восточный институт, в Иркутске — университет, в Чите — медицинский институт, в Благовещенске — ветеринарный институт.
Во Владивостоке Александровские мореходные классы преобразовывались в мореходное училище.
В Иркутске, Хабаровске и Владивостоке создавались фельдшерские школы.
Кроме того, создавались сельскохозяйственные школы и две учи-тельские семинарии, а в Томске открывался земледельческий институт.
Отдельным пунктом предусматривалось строительство Корейской железной дороги, которая должна была соединить Сеул с Гензаном, а потом идти дальше на север, по побережью Японского моря, чтобы соединиться с Уссурийской железной дорогой. Разумеется, что железная дорога в Корее предусматривалась по русским стандартам, предусматривающим "русскую колею".
А в самом Гензане планировалось сооружение русского военного порта для Флота Тихого океана, с доками, складами, ремонтными мастерскими.
Вторая ветка железной дороги планировалась от Сеула к порту Мозампо на южной оконечности Корейского полуострова, где также предполагалось базирование русского флота.
Для охраны дальневосточных рубежей предлагалось сформировать 8-й пограничный округ в составе трёх пограничных бригад, Петропавловской и Амуро-Уссурийской флотилий.
* * *
После формирования военно-рабочих частей ситуация на строительстве Великого Сибирского пути стала улучшаться. Шесть военно-рабочих бригад были направлены для строительства железнодорожных путей, мостов и станций.
Три военно-рабочие бригады занимались строительством новых посёлков и казарм, мастерских и складов, заготовкой строевого леса, добычей щебня и камня.
Ещё три бригады были заняты дорожным строительством, ибо знаменитый Сибирский тракт был в таком состоянии, что не выдерживал никакой критики.
Более 80 тысяч военных рабочих было задействовано на сибирских стройках. В военно-рабочих батальонах была установлена строгая военная дисциплина, действовали дисциплинарный и строевой уставы, а нижние чины были подсудны военным судам, что способствовало добросовестному труду. Правда, контингент оставлял желать лучшего, но что поделать, ежели лучших нет? Военно-рабочие части комплектовались по призыву иудеями, разного рода отказниками, не желающими брать в руки оружие, негодными к строевой службе, неблагонадёжными элементами, а также теми, кто по каким-то причинам не попал в строевые части.
Нижние чины были облачены в серые рубахи с чёрными погонами, и единственным их оружием были лопаты, кирки, топоры и ломы. А вот все офицеры и сверхсрочники, носившие форму инженерных войск, были вооружены револьверами, как и чины военно-полицейских команд, которые формировались в каждом батальоне для поддержания порядка.
Работа в тяжёлых природных условиях, по двенадцать часов в день, была изнурительной. Многие рабочие не выдерживали такого напряжения. Особенно страдали иудеи, не привыкшие к суровому климату, и славные представители русской интеллигенции, вынужденные сменить уют тёплых петербургских и московских квартир на холодные бараки и казённую похлёбку, довольно сытную, но не очень вкусную.
В 15-м военно-рабочем батальоне, который предназначался для строительства Кругобайкальского участка, изначально было собрано около тысячи бывших студентов, изгнанных из университетов и институтов за участие в беспорядках. Буквально за год более сотни вчерашних студентов попали в лазарет, с обморожениями, расстройством желудка, переломами рук и ног. Несколько человек погибли при проведении взрывных работ.
Бывшие студенты Валерий Брюсов и Николай Бердяев не выдержали тягот службы и покончили с собой. А некто Всеволод Мейерхольд, которого в 1896 году исключили из Императорского Московского университета, был осужден бригадным военным судом за мужеложство по статье 777-й Уголовного уложения о наказаниях к шести годам пребывания в исправительном арестантском отделении.
Глава 30
После утреннего чая Императрица проведала дочку. Там ей не-ожиданно пришлось разбирать конфликт между кормилицей Воронцо—
вой и английской няней мисс Орчи. Высокомерная и властная лондонская дама, присланная лично королевой Викторией, искренне полагала, что только одна она знает, как правильно нужно обращаться с младенцами. Аликс, которая терпела властную няню только из уважения к бабушке Виктории, получала истинное удовольствие, видя, как простая вологодская крестьянка доводит до истерики лондонскую грымзу.
Затем Императрица направилась в свой кабинет. Она привыкла уже работать в кабинете покойного мужа, но иногда её тянуло в собственный, который был гораздо просторнее и светлее, а окна выходили на Дворцовый мост. Стены, затянутые жёлтым шёлком, украшенным рисунком с венками, камин белого мрамора, рабочий уголок красного дерева — всё это создавало необычайно уютную обстановку.
Зайдя в кабинет, Императрица долго смотрела в окно, любуясь видами Северной Пальмиры. За окном было довольно тепло, снег на улицах почти весь сошёл. Вошедший флигель-адъютант князь Оболенский,бывший в этот день дежурным, доложил, что пришла Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна. Этот бравый конногвардеец пользовался большим вниманием Александры Фёдоровны, не забывшей, как в 1889 году, когда она приезжала в Петербург на смотрины и была забракована как невеста Цесаревича, то единственным кавалером, который по сему случаю от неё не отвернулся, а напротив, удвоил к ней внимание, был князь Николай Дмитриевич Оболенский. Императрица одарила его улыбкой и любезно приказала просить сестру.
Вошедшая Элла была бледна, под глазами явно проступали круги, свидетельствующие об усталости.
— Что с тобой, милая? — спросила Аликс. — Ты, извини, ужасно выглядишь сегодня. Посмотри на себя в зеркало, на тебе просто лица нет!
— Я не сомкнула ночью глаз. Дети капризничали, у Дмитрия был жар, но сейчас, слава Богу, всё в порядке. Да и Сергей не тоже спал, а с утра уже умчался на службу, даже не знаю, как он выдержит до вечера. Я буду в большой претензии к тебе, ибо после нашего переезда в Петербург из-за тебя я не вижу мужа дома...
— Ты же знаешь, моя милая Элла, что я сама любительница по-спать, привыкла просыпаться не раньше девяти. Но теперь мне приходится быть... ранней пташкой... Видишь, я делаю успехи в русском...
Удобно разместившись в изящном кресле, Элла поинтересовалась:
— У тебя ведь есть твой несравненный канцлер, зачем же ты всё взвалила на себя?
Александра Фёдоровна замечала, что сестра почему-то явно недолюбливала графа Игнатьева.
— Ты знаешь, я иногда устаю от него, — сказала она. — Николай Павлович полон энергии, всегда у него куча всяческих прожектов, и мой женский ум не всегда успевает за ним поспевать... Но я — русская царица, и мой долг не просто восседать на золотом троне, но самой работать неустанно.
— Ох, уж, эти прожекты, — продолжила Элла. — Я тебе уже говорила, что в высшем свете считают его прожекты фантастическими, а самого Игнатьева именуют не иначе, как menteur-pacha или le roi du mensonge.
— А что говорит Сергей об Игнатьеве?
— О, он в нём души не чает, — недовольно поморщилась Элла. — Игнатьев умеет очаровывать, и мой муж стал таким же сумасбродом. Он и дома сидит со своими бумагами, что-то пишет, потом перёчеркивает... Нет, в Москве было гораздо спокойнее.
— Ну а как ты хотела? Я ведь тоже никогда не думала, что мне придётся заниматься делами государства. А теперь я стала "каторжником Зимнего дворца". Ты знаешь, я даже не помню, какое сегодня число...
— А сегодня двадцать третье февраля, моя милая. И тебе неплохо было бы почаще бывать на улице. И побольше времени проводить рядом с Ольгой! Кстати, там тебя дожидается Ливен, она желает по—
благодарить тебя за пожалованный орден.
Александра Фёдоровна позвонила в колокольчик и приказала пригласить начальницу Смольного института.
Вошедшая княжна Ливен, крупная женщина с белокурыми воло-сами и синими глазами, отличалась большим природным умом и тактом. Известная своей гордостью и прямотой, она никогда не шла на какую-нибудь интригу. Монархистка не только умом, но и сердцем, она умела окружать себя просвещёнными и культурными людьми, которые ценили её общество. Именно потому канцлер настоятельно рекомендовал Императрице приблизить к себе княжну, которая, к тому же, приходилась младшей сестрой Государственному секретарю. Дружба с такой яркой представительницей высшего света могла пойти на пользу Императрице.
Начальница Смольного института, получившая орден Святой Екатерины, искренне благодарила Императрицу, а затем пригласила посетить своих воспитанниц. Александра Фёдоровна приложила все силы, чтобы вести великосветскую беседу и выглядеть крайне любезной. Она поблагодарила за приглашение и пообещала в ближайшее время наведаться в Смольный институт. Милое общение было прервано князем Оболенским, который принёс телеграмму из Джибути.
Императрица несколько раз перечитала телеграмму. Сестра и княжна Ливен молча наблюдали, как изменяется выражение лица Александры Фёдоровны. Недолгое недоумение в её глазах сменилось удивлением, а затем радостью.
Глядя на сестру Императрица довольно сказала:
— А ведь Николай Павлович оказался прав! В минувшее воскресенье абиссинская армия разгромила итальянцев в бою у Адуа. Итальянцы трусливо бежали, оставив Менелику массу пленных и трофеи, а вчера харарский вице-король Маконен занял часть итальянской Эритреи и занял Рахейту. Вместе с абиссинцами в Рахейту вошёл отряд русских волонтёров Леонтьева. А я считала его легкомысленным авантюристом...
* * *
Графа Игнатьева и морского министра Ломена, прибывших по вы—
зову, Императрица с ходу встретила вопросом, знают ли они о сокрушительном поражении итальянцев, и что принесла России победа абиссинцев?
Морской министр ещё ничего не знал о сражении при Адуа и потому оказался не готов к ответу. А вот старый волк дипломатии граф Игнатьев сразу же доложил, что ещё ночью получил сообщение от русского консула из Каира о сокрушительной победе абиссинцев, и хотел доложить Императрице при докладе. А вот что касается выгоды, то Россия теперь же, не медля, должна принять меры для того, чтобы закрепиться на африканском берегу.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |