Вышивальщица - 2

— Сказок юга я знаю мало, — пожаловался он негромко и доверительно, меняя тему разговора. — Разве легенду о великом ящере Вузи и его древнем враге.

— Их весьма много, песен и легенд о ящере. Наше племя поет о Вузи и черном выродке пепла, жгущем мир жарой, — сразу отозвался Вагузи.

— На севере, в Безвременном лесу, уцелела в общем плетении сказок песнь про бой сына песков Вузи и черного Аспида, — задумчиво сказал Ким. — Но, может быть, это неверное имя. Порой названия сильно меняются, когда их несколько раз передают на слух, не понимая полного и верного звучания.

— И не надо его помнить, — едва слышно шепнул Вагузи. — Вы гости, вы не понимаете, что говорите. Мы никогда не называем вслух его имя. Никогда! Он обитает там, в глубине жары. Сила его безмерна. В древности Вузи мог противостоять, но теперь...

Проводник смущенно развел руки в красивом, гибком жесте. Он не захотел словами обозначить поражение того, кому поклонялся его народ.

— Вузи дает нам жить тут, у берега. Но большего не может. Он ослаб, — сочувственно и виновато вздохнул проводник. — Его дети, ящеры вузиби, могучи, они могут идти через сушь и десять дней без воды. И даже пятнадцать! Мой таков, я растил его от первого дня. Но после и для лучших наступает смерть. Мы прижаты к морю. Когда Вузи проиграет последний бой, мы или покинем свой родной край, или высохнем, не согласившись расстаться с Арагжей.

— Кто помогает черному, если он стал так силен? — Ларна временно отбросил предубеждение к проводнику, заинтересованный бедами местных богов. — Может, пора мне опять начать поиски злодея-колдуна?

— Колдуна-злодея? Не знаю такого. Мы сами виноваты, — едва слышно и явно нехотя признал проводник. — Говорят, наши предки в неразумии своем принесли жертвы темному. Пели ему и даже дарили невест. Синеглазых, украденных за проливом. Сказали господину всех суховеев: возьми себе воду. Пусть наш дом не достанется врагу. Пусть никому не достанется. Они были злыми и не любили свой берег. Как можно предать того, кто защищает твой род? Наши предки предали Вузи. Он был тяжко ранен их подлостью и отвернулся от нас.

Проводник снова взмахнул руками, совершая ритуальный жест, словно плеснул в лицо воду и сбросил брызги... Снял один из браслетов и бережно погладил его узор. На ладони показал Киму, затем Ларне, не отдавая в руки: по браслету вился длинным сильным телом ящер, он рвал когтями лап и зубами многоголового змея. Противники тесно переплелись, бой их выглядел так, словно оба замерли в полном напряжении сил. Ящер передавил врагу шею, змей оплел хвостом тело ящера. Кто не выдержит и первым лишится сил? Вагузи виновато улыбнулся Киму.

— У тебя красивая невеста. Я вижу, она смотрит на тебя. Не сердись, я просто сказал: красивая. Я не буду танцевать ни во время, ни после дождя. В нашем народе есть те, кто носит браслеты с полным узором боя. Мы принадлежим Вузи. Мы ждем... Вдруг однажды он простит нас и согласится принять помощь... или хотя бы жертву. Но пока нет знака.

— Кто видит знаки? — заинтересовался Ларна. — Я вот искал колдуна лет десять. И тоже впустую. Потому что его нет.

— Я вижу знаки, — гордо сообщил Вагузи. — Таким родился. Нас сразу отличают: у нас взгляд от рождения осмысленный. Говорят, это страшно со стороны. Потом мы растем и для нас видна всякая дорога в пустыне. Потому все мы — проводники.

— Много вас сейчас? — нарушила молчание Марница, подъезжая ближе и склоняясь с седла, чтобы рассмотреть браслет.

— Двое, — отозвался Вагузи, поднимая повыше браслет на ладони. — О, я удивил тебя! Ты думала: в пустыне сошли с ума все. Высохли их головы, они каждый день дарят ящеру детей! Я знаю, на севере нас считают дикими и глупыми. Но мы не таковы. Мы правда видим знаки... только их нет. Но я в сомнениях. Нехорошо вести в пустыню синеглазую женщину. Может, ты вернешься к берегу? Знаков нет, но пески шумят и текут. Горизонт на юге полон тьмой.

— Так ведь ночь уже легла, — упрямо тряхнула волосами Марница.

— Темнота и тьма — разные. Но это твой выбор. Я проводник, — внезапно обиделся Вагузи, надел браслет на руку и ссутулился. — Мне заплатили пять золотых кархонов, и я веду. Три раза сказал: бесполезно. И старший Вагузи прежде говорил: врет ваш северянин, не был он в 'странном месте'. Но дело проводника вести, а не давать советы. Почему ничтожному в понимании песков Барте сказали идти в жару? Почему поверили ему, когда он вернулся? Постаревшие проводники моего народа, когда рождается новый ребенок с разумным взглядом, уходят в пески. И ни один не вернулся! Оттуда нет обратного пути. Но человек с севера лгал, а ему верили... Я учился у лжеца речи севера. Может, и я теперь лгу?

Проводник резким сердитым движением накинул на голову платок и закрепил его налобной повязкой. Кинул длинный конец так, чтобы закутаться до самых глаз— и окончательно погрузился в молчание. Ронга подобрался поближе.

— Все верят тебе. Просто надо попробовать. Понимаешь? Они в пустошах добыли из ничего целую гору с белой шапкой наверху. Никто таких сроду не видал! В той шапке вода. Может, и у нас есть гора с водой.

— Ты еще не взрослый, — вынырнул из своего платка возмущенный проводник. — Вода не бывает на горе! Вода стекает вниз! Она жидкая! Понимаешь? Сколько я рассказывал тебе легенд пустыни... Но ты усвоил только одну, про бой Вузи. И полагаешь, что мог бы ему помочь лучше меня! Ты — выр! Ты для песка не создан... Никто не слушает меня, когда серьезен. Зато все достают ножи и зло хмурятся, когда я в шутку предлагаю: давай потанцуем, синеглазая. Но стоит всерьез сказать: ваш северянин прикинется больным и не выйдет к нам... И вы меня не слушаете! Ничуть!

— Не страдай так. Скоро увидим, — утешил Ронга. — Все равно вышивальщикам надо пройти в пустыню. Я не рискну с вами туда двинуться. Но тебя я отпущу. Волей и правом ара, и пусть хоть все твое племя шипит и ругается под стенами замка, требуя оградить от бед их драгоценного Вагузи. Доволен?

— Да, — оживился проводник. — Правда отпустишь?

— Когда я-то врал? — поразился Ронга. — Сперва научи врать, а потом уж глупости спрашивай. Далеко еще нам бежать? Я слегка подсох.

— Быстро идем, — задумался проводник. — До зари будем на месте. Двойной переход сделали, потому что сменили ящеров.

Утром Тингали, с обычным для себя легким недоумением, рассматривала только что завершенную общую с Холом работу. Недоверчиво трогала нити узора и пыталась понять: кто вплел в рисунок ящера? Она таких и не видывала... Может, Хол? Молодой выр возмущенно щелкал своими маленькими клешнями, как раз годными обкусывать нитки. Зачем ему нужны ящеры в узоре? Он шил ночь, еще шил закат и рассвет, пески и ветер.

— Тинка, сошла бы ты за святую и вещую, если бы так не удивлялась сделанному, — насмехался Ларна. — Ты отвечала невпопад, но сама невольно слушала наш разговор и вплетала его в узор. Вот как я думаю. Еще мне кажется, даже Ким не может разделить, когда ты шьешь нитками души, а когда балуешься обычными. Платок сильный, в нем есть движение. Или я заспался и мне чудится невесть что?

— Может, и есть движение, — смутилась Тингали. — Мы старались. Пустыня тут необычная, в ней канва дышит и гнется, словно она непрочна. Хотя явных примет беды я не вижу. Ларна, где мы?

— На моей спине, — буркнул Ронга. — Было бы хорошо, если бы вы слезли оттуда. Я хочу облиться маслом и напиться воды. Досыта! Вагузи, где твои помощники? Я уже почти свободен...

Тингали покраснела от неловкости и сползла в песок. Отвернулась от выра, словно подглядывать за его мытьем невежливо. Познакомилась сознательно — последняя из всех — с проводником. Показала платок и спросила про ящера в узоре. Выслушала с еще большим недоумением: все точно, Вузи именно таким видится народу песков. Решительно замотала головой, отказываясь дарить и продавать платок.

— Один получил пояс — и теперь невесть где, то ли жив, то ли мертв. Второй, — всхлипнула Тингали, указав на Ларну, — в столице три недели кольчугу не снимал. Убить его норовят что ни день. Нет, не хороши мои подарки. Не проси.

— Все Вагузи живут только ради победы ящера в последнем бою, — проводник осторожно погладил край платка. — Наше имя что означает? Воины, созданные помогать Вузи. Я пою для него, я слежу за знаками и хожу в пески. Когда родится новый Вагузи, я отдам его семье своего ящера и уйду пешком в жару, искать последнюю дорогу. Понимаешь? Я живу ради Вузи. Если твой платок способен помочь ему...

— Тьфу на вас, все вы с ума сошли! — всхлипнула Тингали, торопливо оглядываясь и разыскивая Ларну. — Никому жизнь не дорога. Никому, кто мои вышивки берет. Не отдам! Живите, как жили. Не хочу я за всех отвечать и гадать, моим ли шитьем вы втравлены в беду.

— Она подумает, — рассмеялся Ларна, устраиваясь рядом. — Девицы — они такие, сперва 'нет' и 'ни за что', а потом как потанцуют под дождиком и песен послушают, так добреют и задумываются.

— Ларна!

— Тинка, ты вчера отвечала на вопросы весь вечер, и обязательно говорила невпопад, — усмехнулся злодей, хитро щурясь. — Шубу просила, таггу соглашалась пить, за Вагузи замуж идти была готова. Обещала усмирить бурю.

— Как — замуж? — глаза у Тингали стали огромными и испуганными. Она тряхнула головой, оглянулась в поисках помощи. — Маря, да что же это? Какую я таггу пить собиралась? Врут ведь! Этот злодей усатый всех подначивал, точно?

— Следующий раз шей молча, — фыркнула Марница. — Все точно. Таггу ты пообещала пить кружками, зеленую. Как раз я забавлялась и уточняла. Подумай про платок как следует. У парня в башке крепко засела мысль: надо найти этого их Вузи. Чего тебе, платка жаль для хорошего дела?

— А цена за тот платок какова? Я сама не ведаю! — Тингали опасливо глянула на узор. Взвесила вещицу на руке. — Тянет вниз и вес имеет немалый... Ох, чем же мы шили-то? Кимочка! Ким! Спасай...

Она наконец-то огляделась по сторонам, удивляясь в полную силу новому для себя месту. Песок, рыжий и неровный, до самого горизонта лежит однообразными пологими холмами. Последний язык жухлой травы скорчился под ногами. Лачуга прячется поодаль, в жиденькой тени кустарника. У порога сидит, упрямо поджав пухлые губы, маленькая стройная женщина. Голова гордо поднята, плечи развернуты. Роскошные волосы уложены в высокую прическу из множества косичек, украшенных палочками, бусинами, лентами и ракушками. Все это великолепие вздрагивает и покачивается, когда она очередной раз что-то упрямо отказывается делать. Ким сидит рядом и явно устал уговаривать. Ну вот: отвернулся, встал и пошел прочь от лачуги. К каравану.

— Кимочка! Они говорят...

— Врет, — сердито бросил брат, усаживаясь в тени под пологом, который по-прежнему удерживали на спинах страфы. — Плачет, глотает слезы и все равно врет. Дома её муж, а она сидит на пороге и не дает пройти. Говорит: болеет тяжело, нельзя беспокоить. Но лекарь не нужен... Что могу сразу сказать? Ходил он в пески. Довольно далеко. Но ничего странного не видел. Так я понимаю это вранье.

— Брэми Барта? — весело уточнил Вагузи. — Хоть кто-то говорит умные слова! Ходил и не видел, точно так! Выры сами виноваты. Сказали: или умри, или иди туда, в жару. И тоже умри! Он подумал и выбрал жизнь. Разве он не прав? По-своему прав. Не здешний он, за наши грехи платить ему не резон.

— Твоя манера произносить слова с отчетливым столичным выговором сводит с ума, — усмехнулся Ларна. — Выродер был родом не из деревни, явно. 'Не резон'. Ким, ты это слышал?

— Ронга, простите вы этого Барту окончательно, без условий, — взмолился Ким. — Он хоть на тот берег съездит и навестит родню. Наверняка в Усени осталась толпа близких, все его оплакали, и все будут рады внукам. Он устал от вранья. Как я думаю, жена его чем-то опоила, чтобы он не признался сгоряча и не был наказан. Дикая она и упрямая. Сколько мы сидели? Она все время твердила, какой муж хороший и как много ей сделал подарков. Красивая женщина и любит его, сразу видно.

Ронга согласно качнул клешнями. Тяжело вздохнул.

— Не хочу отпускать вас в пустыню. Нет мне покоя. Плохое решение... Это ведь я придумал: позвать младшего Вагузи, непоседу этого. Проводника, знающего дороги. Как услышал про гору с белой шапкой в пустошах, так и сошел с ума. Вдруг и у нас спрятана подобная? Вдруг имеется вода? Курьера еще из замка ар-Шархов послал и приказал настрого: обязательно вызвать Вагузи, сколько бы ни запросило его племя за работу.

— Мы углубимся в пустыню на три перехода, — осторожно уточнил план Ким. — Больше нельзя, Хол не выдержит. Если странное обнаружится, осторожно понаблюдаем и уйдем. Если нет — не обессудь.

— Здесь вас будут ждать, — твердо пообещал Ронга. — Я вернусь в порт и стану ждать там. Тяжело и мучительно это — ждать. Придется пахать много и глубоко, чтобы не сбежать в пески и не искать вас до пересыхания панциря. Вы поосторожнее. И пока отдыхайте, день — не время для странствий.

Вагузи просиял улыбкой, гибко поднялся и пошел выбирать страфов и вузиби для своего малого каравана. Начал разговаривать с соплеменниками, сортировать тюки с грузом — продуктами, маслом и водой. Тингали опасливо следила за движениями своего 'жениха'. С содроганием пыталась понять: как же это она согласилась на все перечисленное, и даже изъявила намерение пить таггу? Нашла руку Ларны и виновато уткнулась носом в сгиб локтя.

— Ты меня не отдавай никому, ладно? Мало ли, что я говорю, когда шью.

— Ты мой личный репей, — усмехнулся Ларна, обнял за плечи и повел к раскинутым поблизости пологам. — Пусть только сунутся поить таггой и звать в танец. Топор наточен. Спи спокойно.

— Ларна, с платком-то что делать?

— Вернемся из пустыни — решишь, — успокоил тот в ответ. — Спи, не вздыхай.

— Ты посидишь рядом? Вдруг этот вернется? Глазастый, с браслетами...

Ларна рассмеялся и кивнул. Даже подсунул руку под голову и позволил устроиться на ладони, как на подушке. Задумчиво пригляделся к сонному лицу. Отметил перемены последних недель. В замке ар-Бахта он шутил с девочкой, веселой и беззаботной, доверчиво распахивающей глаза навстречу всему новому. И вот поди ты — выросла... То ли лицо осунулось в сухости пустошей и юга, то ли так резко и быстро переменили её беды и заботы, спрессованные безумием последних недель. Но — стала взрослее, точно. Такую её вдвое жальче. На страфе сидит, горбится и закусывает губу: боится отстать и показать слабость. У костерков хлопочет, пытается хозяйствовать. Шьет, себя не жалея. Душу вкладывает в дело. Болью исходит, потому что все её шитье людям не обходится даром. Ларна попробовал осторожно вытянуть руку из-под головы Тингали. Та упрямо зашипела во сне и крепче впилась пальцами в запястье. Пришлось щекотать ниткой ухо. Помогло: завозилась, накрылась тонкой тканью, похожей на вышитый платок, и заодно отпустила руку. Стало возможно выбрать чуть в стороне место и устроиться отдыхать. Бешеное солнце казалось ярким и горячим сквозь двойной полог. Оно высушивало, насквозь прожаривало жалкую рукотворную тень. Горело алым пламенем под закрытыми веками, беспокоило, обещало беду. 'Ты здесь чужой', — кричало в полный голос солнце юга. И Ларна понимал его говор...