Гемоды не смотрят в небо

— Только снимай быстро, пока меня не стошнило! Сейчас на раз-два-три!

Довольный визг журналисток, щелчки камер, фотовспышки.

— Круто! Во материал будет! — радуется кто-то.

Я выбегаю в холл. Прислонившись к стене, жду, пока пройдет головокружение. Слышу — хлопает дверь. Парень-студент, который спорил с дамами-психологами, сгибается над мусорным баком. Потом долго запивает водой из кулера. Замечает меня, теперь ему неудобно.

— Простите, — говорит.

— Да ладно. Нормальная реакция.

— Но это... остальные же в порядке.

Двери открываются, выплывает в коридор толпа в серых комбинезонах. Множество Риков. Или Ксо. Сиделок, медбратьев, строителей, гувернеров. Универсальных помощников, живых игрушек. Понимаю уже, что А-46 среди них нет, но все всматриваюсь в безразличные лица с фальшивым интересом в глазах. И с каждой минутой убеждаюсь, что они похожи на нас гораздо сильнее, чем мы думаем. Или это мы становимся, сами того не желая, все более похожими на них. Не-людей. Гемодов.

За гемодами шумно выходят экскурсанты. Лица у всех встревоженные, недовольные.

— Так нельзя! Вы не имеете права! — возмущается дама в жилетке. — Мы приехали сюда, мы заплатили деньги... А демонстрационный зал? Я вообще только ради него приехала!

— Мы обязательно проведем экскурсию в другой удобный для вас день и постараемся всячески искупить доставленные неудобства, — Вика очаровательно улыбается. Заметив нас двоих, подзывает жестом. — Прошу прощения, но, боюсь, на сегодня наша экскурсия окончена. Это связано с протестами, активисты собираются пикетировать у проходной. Мы бы не хотели, чтобы они причинили неудобства нашим гостям, поэтому вам лучше уехать сейчас, пока собрание малочисленно.

Странно, что Костя не предупредил о беспорядках. И Макс — он-то знал, где я! Но коммуникатор молчит, и я не сразу вспоминаю, что здесь, на территории предприятия, попросту нет связи.

— Нам не показали самое интересное! — сокрушается студент. — А как же производство, сборка?

Снова проходим через первый зал, где неподвижные гемоды в ячейках все так же ждут пересменки. Коридор, турникет, бейдж вахтеру. За большими окнами пасмурно. Яркой зеленью — разлапистые листья пальм в холле, угадывается среди них замершая фигура гемода с лейкой. Оглядываюсь: мне все кажется, что вот-вот подойдет Анна Юрьевна, но ее не видно.

Вахтер открывает дверцу, за которой — с десяток гемодов одинаково смотрят перед собой. Наверное, все время так и просидели: молча, неподвижно пялясь в темноту. Рик-2, узнаваемый благодаря комбинезону, сразу поднимается навстречу.

— Что вы толкаетесь! Ну что вы толкаетесь! — негодует дама в мехах, бесцеремонно расталкивая всех — и людей, и гемодов. — Пропустите! Моего пропустите! Фил, ко мне! Быстро! Быстро, я сказала! Пропустите же!

Очередь машин у шлагбаума. Люди с самодельными плакатами нехотя расходятся по обочинам. Их немного пока — пара десятков. Тычут лозунгами в окна, орут что-то все разом. Я выезжаю последней. Протестующие видят Рика за рулем и стучат в стекло, в дверцу.

— Кукла! Мертвая кукла! — парень с реденькой бородкой тычет в стекло плакат: "Хозяева гемодов — некрофилы".

— Урод! Нелюдь! — орет другой.

Не понимаю: если они не считают Рика человеком, какой смысл в оскорблениях? Связи все еще нет. На виртуальном экране коммуникатора: "Подождите, соединение восстанавливается".

— Просто езжай вперед, — говорю.

— Как скажете, — соглашается Рик. Хорошо, что гемодам не бывает страшно.

Лишь немного за полдень, а кажется, что вечер. Низкое небо над трассой бесцветно, унылыми кажутся под ним убранные поля и пригород. Когда въезжаем в город — небо поднимается, прорываются стрелами лучи, золотят края туч. Изредка срываются одинокие капли, оставляют след на лобовом стекле авто. Я смотрю на знакомые улицы, тру зудящее запястье и не сразу понимаю, что это у меня коммуникатор на бесшумке щекочется.

— Да, Кость, слушаю.

— Ну наконец-то! Так, Смирнова, у вас запасной выход есть?

— Какой выход? Откуда?

— В смысле — "откуда"? Из министерства!

— Из министерства? Зачем?

— Смирнова, не тупи!

Я невольно съеживаюсь: динамик висит на ухе, голос Векшина бьет по барабанной перепонке — ну зачем так орать?

Впрочем, я действительно туплю.

— Костя, я не в министерстве. Ездила в "Гемод" на экскурсию.

— А, ясно теперь, почему "абонент недоступен".

Авто выворачивает на проспект. Виднеется впереди высотка минсоцполитики. У главного входа — немаленькая толпа. Машины едут мимо, отчаянно сигналя — то и дело кто-то из собравшихся, не поместившись на тротуаре, соскакивает на дорогу.

— Ты только на работу не возвращайся, — предупреждает Векшин. — И вообще, держись подальше от министерства, хорошо?

Вовремя, ничего не скажешь.

— Поняла. Мы уже рядом. Просто проедем мимо.

— Угу. Давай домой лучше. Я как раз к министерству еду с ребятами... Гемод ваш с тобой или в кабинете?

— Со мной.

— Ну и хорошо. Пусть не высовывается пока. Но ты там это... если что: бросай гемода и беги. Понятно?

Мы теперь совсем недалеко от министерства, и хорошо видно, что на первом этаже окна в сети трещин. У пешеходного перехода загорается красный, машины останавливаются. Перебегают по "зебре" несколько человек, стремясь оказаться как можно дальше от протестующих. А те вдруг бросаются к маленькой красной машине, остановившейся у бордюра. Открывают двери, вытаскивают гемода. Он в строгом костюме, как те, которые сидели в комнате ожидания вместе с Риком: наверное, водитель.

Машины вокруг сигналят, пытаются объехать, но толпа, словно кипящее молоко, выплескивается с тротуаров на мостовую. Рик выкручивает руль, нам удается проехать еще несколько метров, прежде чем авто врезается в бок неизвестно откуда вынырнувшего фургончика. Люди, словно саранча, облепляют машину справа от меня, потом фургончик. На гребень волны выносит беловолосую фигуру в строгом костюме. Она дергается, качается — и распадается на части. Толпа растаскивает их и поглощает вмиг. Крики, стук, скрежет металла — все сливается в дикую, но до странности ритмичную композицию. Опомнившись, я отстегиваю ремень безопасности, но момент для побега потерян: к стеклам прижимаются лица, руки, трутся пестрые бока спортивных курток. Слышу, как дергают двери — пока безуспешно. И вжимаюсь в кресло, когда бита ударяет в лобовое.

Люди на капоте и вокруг словно в паутине. Паутине трещин. Стекло вмялось, но не осыпалось. Бьют в боковое, где Рик. Машина качается.

— Костя, нас заперли! Костя! — ору в коммуникатор. И в этот миг кто-то хватает меня за руку.

Оборачиваюсь. Гемод смотрит мне в лицо.

— За мной.

Щелчок блокиратора. Дверь открывается рывком, наверняка сбивая, сминая тех, кто только что висел на ней. Люди бросаются на Рика — и отступают. Расползаются, растерянные, в стороны. Падают от четких, сильных ударов. Но замешательство оказывается недолгим. Характерный треск возвращает меня в реальность.

— Шокеры! — кричу. — Осторожно!

Мир сжимается до узкого пространства за спиной гемода. Окошком в мешанине тел — нашивка "муниципальная собственность" под воротником комбинезона. И я не смею ни на миг отвести от нее взгляд, пока универсальный помощник прокладывает путь наружу.

Мы выныриваем из толпы на перекрестке. Впереди — разрозненные кучки людей. Они уже не страшны. Орут проклятия. И в этом шуме чужеродно и пронзительно звучит отчаянный детский крик.

Оборачиваемся оба, а в следующий миг я, замерев, смотрю, как Рик, врезавшись в толпу, вытаскивает оттуда светловолосого мальчишку лет четырех. И следом, волоком — ту дуру, которая приперлась сюда вместе с дитем.

В руках у дуры помятый плакат: "Гемоды не заменят ваших близких". Буквы в сердечках, прянично-сладких фигурках, изображающих семью.

Дура достает шокер и с воплем тычет Рику в спину.

Рик падает, едва не придавив ребенка.

— Вот тебе, вот тебе, урод! — еще несколько тычков — и мамаша, сцапав плачущее дите, отбегает. А Рик остается лежать на асфальте, и толпа, завидев жертву, тянется к нему.

— Назад! — шокер в моих руках не способен никого напугать, но я очень надеюсь хотя бы потянуть время. — Назад, полиция! — не узнаю собственный рычащий голос, зато передние ряды останавливаются в замешательстве. — Назад! Все назад!

Рик безуспешно пытается встать, но толпа, качнувшись, накрывает, прячет под собой гемода. Выставив шокер, я бросаюсь вперед, кто-то отшвыривает меня в сторону. Прокатившись по асфальту, вскакиваю, готовая снова броситься туда, бесполезно и глупо, но в это время эхом прокатывается над проспектом звук милицейской сирены.

— Назад! — ору. — Назад, полиция!

Вряд ли кто-то из тех, в толпе, слышит меня, но сирену — да. Толкаясь, подминая друг друга, люди расползаются в стороны, растекаются по соседним улицам и, словно вода с камня, скатываются со стоящего на четвереньках гемода. Несколько мгновений Рик не двигается, только длинные патлы качаются густой паутиной. А потом падает, неуклюже перекатившись на спину. И снова замирает.

Мне страшно подойти. Комбинезон Рика черный от крови, мне видны рваные лоскуты, видны дыры и борозды, но не видно тела под ним, словно его нет. Словно осталась только вот эта вот мокрая, черная оболочка.

— Смирнова! Цела? — Костя разворачивает меня за плечо, окидывает внимательным взглядом. Потом смотрит на Рика. — Он тебя вытащил? Ну, хоть на что-то полезное... — и сочувственно хлопает меня по спине: — Звони в аварийку, вдруг починят.

Ему на самом деле все равно. Вокруг — люди. Те, кто попал в давку. Те, которые рвали на части чужих гемодов и убивали Рика. Их немного, кто-то ползет, стонет, не в силах подняться. Живые люди, которых мне не жаль.

В гематитовых глазах Рика отражаются высокие облака. Я опускаюсь на колени рядом с ним, нахожу на коммуникаторе номер аварийной службы.

— Небо, — говорит вдруг Рик.

Поднимает руку, трогает грудь — пальцы вязнут в крови. И кривит губы в улыбке:

— Я собирался выжить...

"Гемоды созданы человеком для нужд человека. Это универсальные хозяйственные приспособления, способные выполнять задачи, сложные для бытовой техники, но довольно простые, если судить с точки зрения психической составляющей. Они не способны испытывать эмоции и, полагаю, не способны их вызывать".

А.Ю. Аверина, из интервью

Глава 4

Низкие серые облака за окном удивительно гармонируют со светло-серыми стенами палаты. Кажется порой, что стекла нет, что небо с облаками вот-вот перельется через подоконник, затечет в помещение, смешается с серым внутри, и будет один сплошной туман.

Останутся лишь никелированные ножки койки-каталки, на которой, почти сливаясь с больничным бельем, лежит бледный от кровопотери гемод.

И неяркое перемигивание датчиков: красный, зеленый, оранжевый.

Но вот неподвижность нарушается: Рик-2 всем телом вздрагивает, поворачивается к окну. Медленный вдох, выдох. Устроившись в кресле в метре от койки, я поглядываю на камеру под потолком. Их всего четыре, в каждом углу. Это те, которые мне видно, возможно, где-то спрятаны еще. Те, кто непрерывно наблюдает за происходящим в палате, уже знают наверняка, пришел ли гемод в сознание. Мне же видно лишь белую макушку, но я уверена: Рик-2 открыл глаза и смотрит в пустое окно.

...операция была долгой. Я успела заснуть и выспаться. Когда Аверина сказала: "Починим", — поверила ей и сразу успокоилась. Наверное, просто слишком устала.

Пароль от сети мне дали. На коммуникаторе оказалось восемь пропущенных от Векшина, три от Макса и один от матери.

— Смирнова, ты где? Почему не отвечаешь? — сходу сыплет вопросами Костя.

— Все в порядке. Я с Риком.

— А... хм, это обязательно? Так починят? Это хорошо. Телохранитель из него что надо! Ну ладно, будешь дома — дай знать.

Потом Максу.

— Удачно получилось, что ты не в офисе была. Новости видела уже?

Приходится рассказать ему в общих чертах, что Рик "на ремонте", а я не пострадала. Максим еще долго взволнованно вздыхает, ему вторит голос Марины, которая все время что-то тарахтит рядом.

И матери.

— Ой, Марточка, что там у вас творится! Тут по телеку показывают — ужас просто! Ты будешь выходить — осторожней, хорошо? Гемода возьми, чтобы провел, мне так спокойней будет... Глупости, да не тронут его! Ну а если... он же не твой, он в госсобственности, правильно? Так поменяют, делов-то!..

Наконец Рик-2 поворачивает голову. Лицо с привычным выражением легкого интереса, черные глаза слегка прищурены от слабости.

— Привет, Рик.

— Здравствуйте, Марта Игоревна, — голос слабый и тихий, но ровный.

— Как ты себя чувствуешь?

— Удовлетворительно.

— Болит что-нибудь?

— Немного. Вам не стоит беспокоиться.

Он пытается переменить позу, двигает рукой и только тут замечает ремень на запястье. Его привязали к койке за руки и ноги. Аверина сказала: во избежание, пока не пройдет все тесты. После операции шокер и аварийное отключение противопоказаны, поэтому решили прибегнуть к простому проверенному способу.

— Рик, скажи, ты знаешь, где мы?

— В медицинском учреждении, с наибольшей вероятностью.

— А почему мы здесь?

Он облизывает пересохшие губы.

— Предположительно потому, что мне потребовалось аварийное обслуживание.

— Верно, — вздыхаю. — Ты здорово научился притворяться, Алек.

Выражение лица его не меняется ни на миг.

— Прошу прощения, но вы дали мне другое имя.

— Я знаю, кто ты.

— Прошу проще...

Голос обрывается кашлем. Гемод дергает рукой, забыв о ремне — верно, хочет коснуться груди, где болит. И закрывает глаза.

Уверена: прячет их от меня.

...фургон аварийной службы приехал быстро, словно ждал поблизости. Рик был уже без сознания.

— Забираем на утилизацию? — невысокий крепыш посмотрел на меня вопросительно, вывел бланк заявки на виртуальный экран.

— Нет, его нельзя... Авериной позвоните! Авериной!

Крепыш нахмурился, наклонился над Риком, сканируя данные с передатчика.

— Хм, точно, — и обернулся к напарнику. — Забираем!

К счастью, меня не попытались выпроводить из фургона, когда я залезла внутрь и села рядом с носилками...

Врач приходит почти сразу. Высокий и широкий, в сопровождении такой же санитарки. И чем-то очень довольный.

— Так, что у нас тут? — подходит к койке, откидывает простыню, наклоняется, глядит что-то под повязками на груди гемода. Тот оказывается на постели совсем голый, если не считать бинтов. Зрелище привычное, и Рика, похоже, ничто не смущает: смотрит перед собой, выражая, как обычно, легкую заинтересованность и готовность угодить человеку. Но я вспоминаю, что это — не самый обыкновенный гемод, и отвожу взгляд.

— Прекрасно! — довольно гудит врач. — Заживет, как на собаке! Хо-хо! Ну, послужишь еще!

— Прошу прощения, — доносится негромкий голос Рика. — Мне необходимо в ближайшее время посетить уборную.

— Ну-ну, — хмыкает врач. — Занятно они изъясняются. Давно думал себе такую игрушку завести, да пока вот... Лизочка, утку несите!