Никому не дано избежать в жизни печалей. Никому не дано уйти от боли потерь. Драконус достаточно мудр, чтобы понять.
Мир можно выковать. Лишь дурак жаждет гражданской розни. Сыны и дщери Тисте отдали жизни в защиту королевства; пролилась кровь каждого Дома и Оплота, и великих и слабых. Кто посмел бы повернуться к прошлому спиной?
Командор Келларас хранил молчание, скача рядом с капитаном из Хастов. Он слышал бормотание из ножен черного дерева, что висят на боку Галара, и звук вызывал зябкую дрожь, словно касание трупа. Он слышал много сказок о зловещем легионе и заклятом оружии, но лишь теперь надолго оказался в обществе солдата из Хастов.
Путешествие от Харкенаса, проезд вдоль Дорсан Рил по равнине Горнила, что слева, а теперь по останкам испорченного леса, прежнее название коего не выговорить без капли иронии, сопровождалось лишь кратчайшим обменом словами. Ничего напоминающего беседу; Келларас начал верить рассказам Хранителей Цитадели, которые все до единого были ветеранами легиона Урусандера. Хастовы мечи прокляты, сочат яд в души владельцев. Теперь в этих мужчинах и женщинах есть темнота, но не чистая, как у служителей Матери Тьмы: она сумрачна, пронизана чем-то нездоровым, словно заражена хаосом Витра.
Ладони Келлараса стали влажными внутри перчаток. Его подавляла сила рядом — офицер Легиона Хастов с несмолкающим мечом, сердцем некоего клубящегося недоброжелательства. Внешне капитан Галар Барес выглядит слишком юным, чтобы нести бремя прошедшей войны; черты его лица мальчишеские, словно он никогда не сдастся возрасту — Келларас подозревал, что Галар станет таким же взрослым, как он сам, лет через триста или пятьсот. Однако... такие лица обыкновенно принадлежат неистощимым весельчакам и оптимистам. Такие лица готовы улыбнуться, улыбнуться открыто, заливаясь смехом при каждом повороте приятной беседы.
А Галар выглядит мужчиной, забывшим о радостях и заблудившимся в тенях. Плохой выбор для связного, представителя Легиона Хастов перед офицерами Харкенаса — его никто не любит, его редко приглашают на рауты. Насколько знал Келларас, капитан проводит личное время в одиночестве. Что его интересует? Никто не смог бы сказать. Что доставляет ему радость? Как написал однажды Галлан, "закрытая дверь не скрипит". Никакой жизнерадостности. Он не может и вообразить, как входит в комнату капитана, ища знакомства. Да и никто, кажется, не может.
В лесу пней было не меньше, чем живых деревьев, да и те немногие выглядели плохо, листья скорее серые, нежели блестящие чернотой. Не видно было мелких зверей в подстилке, среди сухих листьев, и редкие птичьи трели звучали жалобно и уныло, словно на них никто не отвечает. Пусть солнечный свет лился в дыры полога крон, Келларас ощущал, что душе его неспокойно.
В пенале посланника он вез письмо от господина, лорда Аномандера. Ему поручено передать письмо лично в руки Хаста Хенаральда и дождаться ответа. Это не требовало сопровождения; Келларасу начало казаться, что настойчивое желание Галара присутствовать означает недоверие или даже подозрение. На деле это... оскорбительно.
Однако Сын Тьмы не против Легиона Хастов, даже наоборот, так что Келларас не готов был бросать какой-либо вызов спутнику. И они ехали в молчании — уже недалеко, он видит впереди открытое небо — и даже изображали дружелюбность.
Галар Барес удивил его, спросив: — Сир, вы что-то знаете о содержании письма к лорду Хенаральду?
Келларас уставился на спутника. Они выехали на светлое место. — Даже знай я подробности, это ведь не предмет для обсуждения.
— Извините, сир. Я не прошу подробностей. Но лорд Хаст Хенаральд известен любовью к работе в кузницах и боюсь, его не окажется дома. Я хотел бы знать, является ли послание срочным.
— Понимаю. — Келларас задумался и вскоре ответил: — Я должен ждать ответа лорда.
— Тогда всякое промедление может быть нежелательным.
— Что вы предлагаете, капитан?
— Начать с Великих Покоев, конечно. Если же лорд Хенаральд уехал на юг, в шахты... боюсь, я должен буду препоручить вас дворовому эскорту, ибо не могу надолго удалиться от Цитадели.
Впереди их ждали массивные каменные стены Хастовой Кузницы. Келларас не ответил, мысленно признаваясь, что слова капитана сбили его с толку. Наконец он кашлянул и сказал: — Вы заставили меня удивляться капитан, зачем вообще настояли на сопровождении. Ожидаете, что меня дурно примут в Доме?
Брови поднялись: — Сир? Нет, конечно. — Он чуть помедлил. — Хорошо, сир. Я решил поехать с вами, чтобы размять ноги. Я был погран-мечом с момента взросления, а теперь оказался в плену каменных стен, во дворце, где темнота струится так густо, что не видишь ни единой звезды, даже выйдя на балкон. Похоже, сир, я сошел бы с ума, если бы это продолжилось хотя бы еще немного. — Он не спеша натянул поводья, отвел глаза. — Простите, сир. Слышите колокола? Они узнали вас и готовят теплую встречу. Нет нужды мне...
— Но вы поедете, капитан, — сказал Келларас, только сейчас понявший, что юное лицо принадлежит юному мужчине. — Вашему коню нужны отдых и вода, и если мне придется ехать, я желаю вашего сопровождения. Желаю показаться в имениях командующего Легионом Хастов, имея честь быть сопровождаемым офицером.
Это была уловка. Строго говоря, ранг Келлараса не позволял требовать сопровождения у офицера из Хастов. Но если этот мужчина содрогается перед "тюрьмой", цепями долга, только другой приказ поможет ему избежать возвращения к неприятной службе.
Он уловил мгновенное облегчение на вспыхнувшем лице, но капитана тут же охватил неожиданный ужас.
"Это еще что?"
Однако Галар Барес снова пришпорил коня, возвратившись на место рядом с Келларасом. — Как прикажете, сир. Я в вашем распоряжении.
Громадные бронзовые ворота открывались, раздался скрежет тяжелых цепей. Келларас снова откашлялся. — К тому же, капитан, не хотите ли вы узреть выражение лица Хаста Хенаральда, когда тот узнает, что мой господин желает заказать меч?
Голова Галара Бареса дернулась в изумлении.
И они оказались за воротами.
ЧЕТЫРЕ
Равнина Манящей Судьбы не знала дождей десятки лет, но черные травы росли густо, как мех, на слегка неровной почве, а в низинах могли достать до лопаток коней. Тонкие острые стебли собирали солнечный жар и проехать сквозь них было все равно что опуститься в котел или кузнечный горн. Железные изделия — пряжки, застежки, оружие и доспехи — обжигали руки, а кожаные за день постепенно сжимались и обугливались. Материя облепляла тело, покрасневшая кожа зудела.
Хранители Внешнего Предела, северного края равнин, окаймляющих серебристо-ртутное море Витр, носили лишь шелка, но и они страдали, на несколько дней отдаляясь от лагерей. Страдали и кони, отягощенные толстыми деревянными доспехами, защитой ног и животов от жары и острой травы. Патрули за море Витр считались испытанием, и немногие среди Тисте служили хранителями.
Что совсем неплохо, думалось Фарор Хенд. Родись таких безумцев больше, народ Тисте ждали бы неприятности.
У самого края Витра травы умирали, оставляя грунт, усыпанный гнилыми камнями и ломкими валунами. Скользящий от безмятежного моря воздух обжигал легкие, горел в ноздрях, делал горькими слезы.
Она сидела на коне, наблюдала, как младший кузен вытаскивает меч и вставляет лезвие в трещину на камне около границы Витра. Какие-то яды странной жидкости растворяли даже прочные скалы, и хранители научились использовать их для заточки. Меч ее спутника был сделан Хастами, но благословенно давно и потому не нарушал тишины. Для руки Спиннока Дюрава он был внове — клинок, передававшийся из поколения в поколение. Она радовалась, видя в нем гордость.
Третья из патруля, Финарра Стоун, ускакала вдоль береговой линии, Фарор ее уже не видела. Обычное дело — уезжать без сопровождения, ведь голые волки равнин никогда не рискуют приходить столь близко, а от других зверей остались одни кости. Финарре нечего остерегаться; вскоре она вернется. Они разобьют на ночь стоянку под укрытием высокой расселины, там, где последняя буря вгрызлась в берег — достаточно далеко от Витра, чтобы море не оказывало отравляющего эффекта, но и не среди травы.
Слушая успокаивающий шелест клинка Спиннока, Фарор обернулась в седле, созерцая серебряный простор моря. Оно сулит растворение, пожирает плоть и кости при малейшем контакте. Но сейчас поверхность спокойна, пестрит отражением облачного неба. Ужасные силы, обитающие в глубинах или в некоем далеком сердце, остаются тихими. С недавнего времени это стало необычным. Последние три дозора оттеснены были яростью штормов, и после каждого шторма терялась земля.
Если не разрешить загадку моря Витр, если не смирить его силу, не отогнать или не уничтожить, то придет время — возможно, понадобится всего два столетия — когда ядовитое море пожрет всю Манящую Судьбу и достигнет границ Куральд Галайна.
Никто не знал с полной ясностью природу Витра — по крайней мере, среди Тисте. Фарор верила, что ответ можно отыскать среди Азатенаев, но доказательств не имела. Да и кто она такая, средний чин Хранителей. Ученые и философы Харкенаса замкнуты, презирают чужаков, равнодушно смотря на их неведомые пути. Похоже, они ценят невежество, считая его добродетелью — в себе самих.
Возможно, некие ответы можно найти в боевых трофеях Форулканов, сокровищах лорда Урусандера, хотя при его одержимости законами и правосудием... даже наткнувшись на откровение подобного рода, он вряд ли его заметит.
Представляемая Витром опасность известна. Ее неизбежность всеми признана. Несколько тысяч лет — вполне короткое время, а иные истины требуют столетий для осознания. Отсюда простой факт: они опаздывают.
— Говорят, — подал голос Спиннок, выпрямляясь и отслеживая взглядом всю длину клинка, — что какое-то свойство Витра проникает в лезвие, укрепляя от зазубривания и даже слома.
Она улыбнулась себе. — Говорят, кузен.
Он глянул вверх, и Фарор пронизала некая странная зависть. Кто из женщин не согласится лечь со Спинноком Дюравом? Но она не осмелится, не решится. Не в том дело, что он едва повзрослел, а она старше на одиннадцать лет и к тому же обручена. Оба препятствия она отмела бы мгновенно; нет, слишком близки их кровные линии. Хенды — ее семья — родня Дому Дюрав. Запреты строги и неумолимы: дети сестер и братьев не могут сойтись.
И все же здесь, так близко к Витру, так далеко от земель Тисте, голос шепчет внутри, вздымаясь громко и радостно в такие мгновения: "Кто узнает?" Финарра Стоун уехала и, скорее всего, вернется лишь к закату. "Земля тверда, пуста, Секреты сохранит, А небу все равно, Что деется под ним". Так много останавливающих дыхание истин в стихах Галлана, словно он проник в ее сердце и может при желании коснуться еще многих. В его истинах есть особенный цвет и знакомый вкус и мнится, что Галлан говорит со всеми и каждым слушателем, с каждым читателем. Волшебство тех, что проникли в тайны Ночи, кажется неуклюжим в сравнении с магией поэм Галлана.
Слова поэта питали самые тайные желания, делая их опасными. Она усилием заставила замолкнуть шепотки разума, подавила восхитительные и запретные думы.
— Я слышал, — продолжал Спиннок, вкладывая меч в ножны, — что у Азатенаев есть сосуды, способные удерживать Витр. Должно быть, из редкого и необыкновенного камня они сделаны.
Она слышала то же самое; эти подробности и родили убеждение, что Азатенаи постигли природу ужасного яда. — Если есть такие сосуды, — отозвалась она, — интересно, какой прок в собирании Витра?
Она заметила, что юноша пожимает плечами. — Какая стоянка ближе, Фарор?
— Та, что мы прозвали Чашей. Ты ее еще не видел. Я поеду впереди.
Спиннок пошел к коню. Ответная улыбка — такая невинная — погладила ее промеж ног, женщина отвела взгляд, хватая поводья и мысленно проклиная свою слабость. Она слышала, как юноша садится в седло. Развернула своего скакуна и послала вперед, к дороге вдоль берега.
— Мать Тьма — вот ответ, — сказал сзади Спиннок.
"Так мы молимся" . — Об этом писал поэт Галлан, — заметила она.
— И почему я не удивлен? — Спиннок развеселился. — Давай послушаем, о прекрасная кузина.
Она не ответила сразу, сражаясь с внезапно застучавшим сердцем. Он стал хранителем год назад, но лишь сегодня решил заняться с ней легким флиртом. — Ладно, ладно, раз ты так просишь. Галлан писал: "И в безграничной тьме нас ждет любой ответ".
Через миг, когда кони заплясали, отыскивая путь по неровной земле, Спиннок хмыкнул: — Так и думал.
— Что ты думал, Спиннок?
Он засмеялся. — Едва пригоршня слов поэта, и я потерял всякое понимание. Такое искусство не по мне.
— Тонкости учатся.
— Неужели? — Она поняла, что Спиннок улыбается. — А теперь в седовласой мудрости своей не пожмешь ли мне руку?
Она глянула назад. — Я тебя обидела, кузен?
Он беззаботно тряхнул головой: — Никоим образом, Фарор Хенд. Но между нами не так уж много лет, верно?
Она долгий миг вглядывалась в его глаза, а потом снова отвернулась. — Вскоре будет темно, и Финарра не порадуется, если мы не успеем приготовить ужин к ее возращению. Не поставим палатку и не... гм... разложим постели.
— Финарра огорченная? Никогда такого не видел, кузина.
— И не увидишь нынешней ночью.
— Она найдет нас в темноте?
— Разумеется, Спиннок. По свету костра.
— На стоянке, что прозвана Чашей?
— А, верно. Но она отлично знает стоянки, эту она первой и открыла.
— И блуждать не будет.
— Нет, — ответила Фарор.
— Значит, — добавил, снова заинтересовавшись, Спиннок, — ночь не узрит откровений. В свете огня не отыщутся ответы.
— Похоже, ты отлично понял Галлана.
— Я становлюсь старше с каждым мгновением.
Она вздохнула. — Как все мы.
Капитан Финарра Стоун натянула удила, уставившись на выброшенный к волнистой линии прибоя остов. Горький воздух пропитался сладкой, тяжелой вонью разложения. Она провела годы, патрулируя Манящую Судьбу и Внешние Пределы, край моря Витр. Никогда раньше ей не встречалась подобная тварь, живая или мертвая.
Она уехала далеко от спутников и не сумеет вернуться до темноты. И теперь успела пожалеть, что осталась в одиночестве.
Зверь был огромен, но так изглодан кислотой Витра, что трудно было определить его природу. Там и тут на массивном торсе оставались рваные полотнища чешуйчатой, лишенной цвета шкуры. Ниже толстые слои мускулов переходили в закругленный частокол запятнанных красным ребер. Хранимое ребрами бледное брюхо вспорото, органы рассыпаны по земле, почти там, где Витр неспешно лижет кремневый песок.
Ближайшая задняя лапа, поджатая словно у кота, высотой не уступала сидевшей в седле Финарре. Видны были также остатки толстого конусообразного хвоста. Казалось, когтистыми передними лапами тварь цеплялась за берег, пытаясь вылезти из Витра, но проиграла.
Голова и шея отсутствовали, культя между лопаток казалась погрызенной, оторванной клыками.
Она не могла сказать, была ли это морская или сухопутная тварь, ведь мифические драконы крылаты, но над горбатой спиной нет малейшего признака крыльев. Какой-то привязанный к земле родич легендарных Элайнтов? Она не могла сказать. Среди Тисте едва ли кто мог похвастаться, что встречал дракона. До сего момента Финарра считала россказни преувеличением — никакой зверь в мире не мог быть столь большим, как передавали.
