Исповедь странного человека

— Я поговорил, мама сказала, что сделает справку. Вот. Через неделю, все будет. И тут еще.

Он порылся в кармане и вытащил бумажку и подал мне.

— Это что? — спросил я.

— Ну, ты же, это, тебе работу надо. Вот читай, — ткнул он в бумажку.

"Алла Владимировна", телефон, адрес. Я вопросительно посмотрел на него, прочитав написанное.

— Я спросил еще и про работу, — пояснил Вася. — Вот мама дала. Какая-то ее знакомая.

— И что надо делать? — спросил я

— Слушай, я не спрашивал. Сходи сам узнай, ага?

— Ага. Спасибо, — ответил я...

... Алла Владимировна оказалась женщиной лет примерно тридцати с хвостиком. Среднего роста, и довольно привлекательная. И лицом и фигурой. Тонкий, "классический" нос, безупречный абрис губ, высокие скулы, прическа явно не самой делана. Бизнес-леди, в общем. Скептически посмотрев на меня, словно рентгеном просветив, когда я зашел в ее кабинет, она поинтересовалась:

— Евгений?

— Да, — ответил я, чувствуя, как сердце уходит в пятки.

— Ну что, какую ты ищешь работу? — спросила она.

Я чертыхнулся про себя, заметалась по голове мысль по поводу ответа.

— А что есть выбор? — вдруг неожиданно даже для меня, вырвался вопрос.

Женщина испытующе посмотрела на меня. Довольно таки просторный кабинет, отделанный по модному сейчас стандарту "евроремонт", вдруг будто стал давить своими белыми стенами.

— У меня есть одна вакансия — подсобный рабочий, — медленно сказала она, приподняв тонкую дугу брови.

— Я..., — тут я запнулся. — А какая зарплата?

— Ну, — она встала, подошла к окну. — Три, четыре тысячи.

Сердце мое на секунду замерло. Отказаться? Но Васькина мама же пробивала, она мне еще справку делает... Откажусь, а та женщина жесткая, вон как сына строит. Может это оплата, услуга за эту справку?

— Я согласен, — произнес я и почувствовал, как екнуло в груди...

* * *

Забросив последнюю партию полотенец в стиральную машину, я в изнеможении плюхнулся на стул, стоящий рядом с обшарпанным столом. Михалыч покосился на меня и пододвинул стакан с чаем. Отхлебнув крепкого, горячего напитка, я откинулся на спинку стула. Осталось дождаться, пока полотенца постираются и можно идти домой.

— Ты пей, пей, а то остынет, — пророкотал Михалыч, смоля папиросу.

Не в силах ответить, я кивнул.

— Загоняет тебя эта баба, — проворчал он. — До тебя двое работали. Так даже они уволились...

Голос Михалыча убаюкивал. Я сидел, борясь со сном, в глаза, блин, хоть спички вставляй...

Пришел в себя я резко, будто вынырнул. Блин. Нифига себе, прикрыл глаза! Уснул! Стиралки пикали, сообщая о конце стирки. Развесив в сушилке полотенца, я наскоро ополоснулся под душем и, кивнув Михалычу (он тут сторожем и истопником подрабатывал), поплелся домой. А на выходе уже меня окликнула она, наш суровый босс.

— Евгений, зайди ко мне! — пронеслось по коридору.

— Значит так, Евгений, — сказала она, пристально глядя на меня. — Я вижу, ты справляешься со всем.

Она испытующе посмотрела мне в глаза. Я ощутил слабый, из-за усталости, внутренний протест, женщина неспеша отвела взгляд.

— Я решила поднять тебе зарплату. Но есть одно но, — сказала она.

Она тщетно пыталась что-то добиться от моего ошалелого мозга. Уже две недели пашу как проклятый, а кажется всю жизнь. Но после первых трех дней, она так же вызвала к себе и спросила, не тяжела ли моя доля.

Я, весь день, думающий, а не послать ли это нахрен и почти решивший уйти, вдруг почувствовал, как откуда-то из глубины поднимается волна ярости. Этот тон, насмешливо-унизительный, легкая презрительная улыбка, торжество в глазах. О, как же я ненавидел, когда на меня так глядели! Сколько раз я ничего не мог сделать! Ну, нет!

Удивил я ее тогда. "Что вы, мне нравится работа" — сказал тогда я, распаляясь какой-то холодной злостью.

Вот и сейчас, волна той эмоции будто смыла всю усталость. Я почувствовал какую-то веселую упертость. Что же за новую пакость мне уготовили?

— С завтрашнего дня, помимо того, что ты уже делаешь, ты будешь должен убираться в залах, — с какой-то радостью сказала она. — Полы там помыть, тренажеры обтереть.

— Хорошо, Алла Владимировна, — легко сорвалось с губ.

Фиг вы дождетесь, что я уйду. Ползать буду, ночевать здесь, но останусь.

Женщина немного удивленно, посмотрела на меня.

— Тогда все, иди, — качнула она головой.

Я вышел из здания фитнесс-центра, которым и управляла Алла, и, чувствуя еще не отпустившее веселье, двинул пешком.

"Конечно, уберусь!" — думал я, вспоминая, как мне объяснили то, что я буду должен делать в первый день...

... — Значит так, — говорила Алла, идя по коридору. — Люди приходят сюда позаниматься. Соответственно потеют. После занятий каждой группы, ты должен убрать все полотенца, коврики для упражнений, проветрить. Полотенца в стирку, потом покажу, где они сушатся, коврики помыть, потом просушить. До начала следующих занятий, разложить в зале чистые коврики и полотенца. Вот и все по залам. Понятно?

Я кивнул головой.

— Повтори, — настояла женщина, останавливаясь.

Я повторил ее слова, она кивнула и пошла дальше.

— Тут у нас сауна, там душ, — тоном экскурсовода продолжила Алла, указывая где, что. — Бассейна, жаль, нет. Но котельная своя. Дрова во дворе. За день нужно нарубить норму на завтра и сложить у печи. Михалыч покажет где...

Фитнесс-центр был бывшей баней, правда, основательно перестроенной. Корпус с залами для занятий, рядом здание маленькой котельной, там же и все хоз. помещения. Вроде все недалеко, но за день так набегаешься, к вечеру ног не чуешь. Так и работал...

* * *

Сентябрь пролетел незаметно. Я как-то втянулся в работу, уже не так уставал, даже разработал свою схему, как все сделать быстрее, исключая лишние телодвижения. Например: стирать все полотенца стал только вечером, пока они стирались мыл пол в залах, ну и еще кое-что. Начальница в мою работу не влазила, только вот времени у меня ни на что не оставалось. Да и честно говоря, зачем мне это время? Девушки нет, Вася тоже устроился работать, на "железку", и с утра до ночи пропадал на своих перегонах.

По вечерам я частенько стал оставаться с Михалычем погутарить. Вот интересной судьбы человек. Вышку имел, даже работал в каком-то НИИ, геолог, по стране поездил. Даже посидеть в местах не столь отдаленных успел. Но мне интереснее всего было слушать его про похождения по женской части.

— Понимаешь, — говорил он. — В каждой женщине есть струнка. Дерни за нее и она твоя.

— А деньги? — спрашивал я.

— Эх, парень, что деньги? — махнул рукой мужчина. — Это молодым кажется, все в деньги упирается. Сколько раз видел, приедут нефтяники, деньги из карманов выпадают. Покутят, погуляют само собой. Только я так скажу, что за удовольствие знать, что спят с тобой за бумажки? Нет их и все. В спину плюнут и уйдут.

Он затянулся папиросой.

— Нет, не то это, — его глаза сверкнули, какой-то молодой лихостью. — А вот коли, баба не каждого к себе пускает, за которой походишь, подобиваешься, вот то и есть самое интересное.

Его плечи расправились, и я с удовольствием понял, что этот пожилой человек и мне может фору дать. Передо мной сидел человек, который понял что-то в этой жизни. Хищник, охотник, сильный и матерый волчище. Такое вот брутальное ощущение.

— Как ведь выходит, — продолжал он. — Работает, работает человек. Заработал деньгу, женился даже, детей само собой завел. А жена его пилит, давай, давай. Дети потом тоже требуют. Вот он бедный, либо на работе пропадает, домой идти не хочет, либо в гараже сидит с такими же. А все от чего? За деньги купить жизнь пытался. Жену красивую, чтоб не стыдно было, квартиру побольше, шмотки.

Мужчина затоптал в пепельнице папиросу и прикурил новую. Выпустил облачко дыма.

— Оглянется, а жизнь то мимо прошла, — Михалыч усмехнулся. — Потом, кто во все тяжкие пускается, кто вешается, кто вены режет. Кто просто пить начинает. А все от чего? А нет рядом того, кто поддержать может, слово доброе сказать. Живут с кем попало, без души. Выгоду все искали.

— Слушай, Михалыч, а ты то женат? — решился я на вопрос.

Тот хитро посмотрел на меня, прищурив глаз.

— А то, как же, — прищурился он хитро. — Аккурат после лесоповала моего и встретил. Мне тогда за тридцать перевалило. Вот и живу с тех пор, со своей Аннушкой.

— А это, ходить то налево, не ходил? — обнаглел я в конец.

— Зачем, паря? — усмехнулся Михалыч. — Я уже к тому времени нагулялся. Дурь уже повыбило. Ежели человек по сердцу, сто раз подумаешь, стоит ли. Это как по живому резать. Так — то. Ребенок вот только один у нас вышел, но внуков, зато, трое. Вот я сейчас здесь и сижу, помогаю. Сын ругается, но как к внучатам без подарка идти?

* * *

— Евгений, а почему вы мне не сказали, что там было закрыто? — ядовито — любезным голосом поинтересовалась Алла. — Сегодня мне пришлось краснеть перед клиентами.

Я стоял просто охреневший. Вот, так да! Это Алена двери захлопнула, ей ничего, а я попал!

— Впредь, будьте любезны, если не успели с вечера, делать утром, — продолжала выговаривать мне начальница. — До прихода групп!

Она смерила меня взглядом. Что, почему глаза не прячу? Да потому что не виноват я!

— С вас пятьсот рублей штрафа, — сказала она, внимательно смотря на меня.

Мой подбородок вообще полез вверх. Ожидаешь моей реакции? Может еще и заявления? Не дождешься!

Алла Владимировна прищурилась и ушла к себе.

"Ну, Аленочка, сволочь, я те устрою танцы с бубнами", — думал я, идя в кочегарку.

* * *

Тихо потрескивали дрова в печи. Ночью лишь поддерживалась минимальная температура, пар-то не нужен. На столе стоял пузырь беленькой; две мутные, стеклянные стопки, банка с солеными огурцами, пол булки хлеба и рядом отрезанные куски. Банка соленой сельди стояла закрытой. Колбаса тоже осталась целой. "Дома съешь" — сказал Михалыч на мой немой вопрос.

Я скривился, выпив только что стопку. Ну, гадость! А Михалыч выцедил медленно, как воду. Вот что значит опыт. Мужчина наткнул на вилку огурчик.

— Не, моя лучше делает, — сказал он, схрумкав овощ.

За окном уже наступила ночь.

— Не ходи домой-то — посоветовал Михалыч — там вон за дверью, на топчане, приляжешь.

Я кивнул. Как-то резковато получилось. На голодный -то желудок, да под усталость, мне было уже весьма хорошо. Но сон еще не бил в голову.

— Вот смотрю я на тебя паря, — зарокотал опять Михалыч. — Вижу в тебе злость, хорошую такую злость, упертость. Другой бы давно плюнул, а ты уперся и пашешь. Для чего?

— Я ж говорил. На учебу коплю, — немного заплетающимся языком ответил я.

— Вот, — поднял Михалыч, желтый от табака палец. — Цель у тебя есть, важна она тебе, не отпускает мысли-то. А если бы не учеба, стал бы терпеть?

— Не знаю Михалыч. Вообще бы не пошел наверно, — признался я.

— Вот то-то и оно, — сказал он. — То-то и оно.

Он замолчал, разминая в желтых, прокуренных пальцах папиросу.

— Михалыч, так мы о другом поговорить хотели — не вытерпел я.

— Так это тоже по делу, — не согласился он. — Важно ли чего добиваться? Главное, насколько ты этого хочешь. Не в голове, а в душе желание должно рождаться. Тогда и силы находятся. С женщинами также. Если глазами выбираешь, разочаруешься потом. Душой надобно.

— И что, каждую душой? — усомнился я.

— Конечно, — кивнул мужчина. — Искренне нужно захотеть. Бабы, они же притворство за версту чуют. Если не душой выбирать, это как в нужник сходить, да с кулаком полюбиться.

Я даже немного покраснел от таких слов. Михалыч улыбнулся, глядя на меня.

— Каждую любить что-ли? — буркнул я.

— Любить дело хорошее, — опять согласился он. — Только ежели любишь, жениться захочется.

Чиркнула спичка по коробку, заплясали по углам причудливые тени.

— Просто нужно, — продолжил он. — С душой подходить. Женщину видеть, а не утеху постельную. Тогда она сама к тебе потянется. Если не пустышка, а настоящая.

— Что значит не пустышка? — спросил я.

— Когда баба огонь, с характером, с такой и в постели не соскучишься, — усмехнулся Михалыч. — А когда ветер в голове, одну мыслю, гоняет, как замуж выйти, из угла в угол, та и в кровати бревно, да и скучно с ней.

— Что же, только умных выбирать? — заинтересовался я.

— И умные бывают дуры дурами, — не согласился мужчина. — Это как теперешние, что хотят, как мужики быть.

— Феминистки что-ли? — вставил я.

— Эти самые. Ты наливай, давай, — показал он на стопки. — Душой черствеют, голову себе забивая, бреднями этими. Мужской власти желают, а женскую силу теряют. Потом каются, виноватых ищут. Заигрываются, а потом когда повзрослеют, за голову хватаются. А время ушло. Подруги уже с внуками водятся, а они как дерево в поле. И молния лупит и ветер гнет, ломает. А корни-то сгнили, и плодов нет. Да само-то дерево корявое, ни на доску, ни на дрова негодное. Падает и сгнивает без толку.

Он махнул налитую стопку и похрустел огурцом. Закурив новую папиросу, он продолжил:

— Запомни, женщина, она властью огромной владеет. Если умна, так все мужики вокруг прыгают и квакают, как ей надо. Они с молоком уменье то впитывают.

— Это как? — удивился я.

— Вот смотри, вот сидим мы здесь, — задумчиво проговорил Михалыч. — Хотя нет. Вот вспомни, сидишь, вокруг одни мужики.

— Ага, — кивнул я.

— Тут девка заходит. И что? — показал он руками женский силуэт.

Я задумался, вспоминая.

— Понял, — ответил я, выныривая из памяти. — Все начинают перед ней выеживаться!

— Вот, она и есть, власть женская, — ткнул пальцем Михалыч. — То титьку под взгляд подставит, то спину выгнет, то по ноге проведет, а коли в юбке, так и краешек невзначай приподымет.

— Точно..., — сказал я ошарашено.

Как все очевидно!

— А ты спроси, думает она о том? — улыбнулся Михалыч хитро. — Нет, все само собой получается у них. А сможешь видеть это, не поддаваться на знаки, то увидишь, как злиться будет.

— И что дальше? — с интересом спросил я.

— Ну, тут, как сам решишь, — развел руками Михалыч. — Ежели желание будет, можно поймать на этом, интерес разбудить. Но можно и из себя вывести, разозлить не на шутку. С чего бабы, когда стареют, так бесятся? Власть теряют свою.

— И что все? Так просто?! — воскликнул я.

— Нет, паря. Это лишь начало, — отрицательно кивнул головой мужчина. — Это как охота. В этих делах, один изображает охотника, а другой добычу. И в этом весь интерес. Коли смог охотник добычу перехитрить, то его власть, а ежели добыча охотника, то крутит им как хочет.

— И как перехитрить? — поинтересовался я.

— Вот тут все и дело, — чуть нахмурил брови мой собеседник. — Нужно нащупать слабинку-то, струнку ее. Да поиграть на том. У каждого человека такая струнка имеется. Через нее любым управлять можно. Кому денег надо, кому славы, кому семью. А кто-то власти хочет, больше жизни, но то уродцы, им власть все заменяет потом, им ее все больше надо.

Михалыч затянулся папиросой и продолжил: