Небесное Притяжение

— Я не переживаю.

— Я тебя с такими познакомлю — закачаешься.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Хвалей довольно рассмеялся.

— Ещё хочу мороженое и торт шоколадный, — мечтательно произнес он.

— Так ты сластена?

— Ага, сластена.

— Обещаю, будут тебе какао с молоком и торт с мороженым. — Сыпал я опрометчивыми обещаниями, пусть смеется — ночь короче дня.

— Знаешь, море увидеть хочу. На волнах покачаться, поваляться в теплом песке, послушать, как оно шумит. Я два раза ездил на море с приемными родителями.

— А я видел море только в фильмах и на картинках.

— Значит нам, прямая дорога из лазарета к морю.

— Найдем затонувшую каравеллу с ацтекским золотом, или пиратскими сундуками. Справим ксивы и заживем припеваючи: каждый день с шоколадными тортами, мороженым и красивыми женщинами. Купим белые штаны и черные пиджаки. Нацепим солнечные очки, в зубы — по здоровенной гавайской сигаре, на ноги — лакированные штиблеты. Как думаешь, такое возможно?

Димка промолчал. Я приподнялся на локтях, заглядывая в соседнюю кровать. Приятель спал, улыбаясь во сне: верно видел себя на берегу моря, в окружении топ моделей, по уши в мороженом и в сбитых сливках.

Я стиснул зубы. Слышишь, Создатель, пусть все что я видел и наговорил, окажется моим и только моим бредом — я согласен, но только пусть он проснется утром и все вспомнит.

Раскрыл тетрадь и посмотрел на роспись Димы.

"Я боюсь" — несколько раз зачеркнуто. Ниже: " Максим, не забудь про побег — 25 июля, утром и помни про меня". Подпись — Дмитрий Хвалей.

Г л а в а 5

БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ ПО ПЕРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ

Я проснулся от голосов, кажется для меня это становится обычным явлением.

— Как вы думаете, Никанор Аверьянович, они еще спят?

— Вы сомневаетесь, Ишим Ниязович, или не видите? Сонные таблетки — мое изобретение. Если вы скомандуете: "Рота подъем!", и хлопните в ладоши — они проснутся.

— Как вы думаете, они помнят?

— Смотря что, вы имеете в виду. Сейчас трудно сказать насколько деградировала их память. Жаль, что вы не были на испытаниях которые проводились на Северном полигоне полгода назад. Регрессирование памяти увеличивается с каждым днем. Я бы сказал: набирает скорость. Обратный процесс невозможен. Если вчера, как говорит Сан Саныч они не помнили нескольких дней, сегодня из памяти выпадет от двух до трех месяцев.

— Таким образом, они превращаются в идиотов? — бас Сан Саныча.

— Вас это не касается.

— Хорошо, вчера мы объясняли больным, что они попали в больницу, потому что в роте была эпидемия гриппа.

— Отлично и будем придерживаться этой концепции.

— Вчерашнее пробуждение прошло без эксцессов? — восточный акцент.

— Так точно, ребят поднял Мишаня. Я все описал подробно в рапорте.

— Мы его прочтем, обязательно.

— Кто-нибудь вел себя странно? — восточный акцент.

— Мишаня говорил, что больше всех беспокоился и задавал провокационные вопросы больной по фамилии Клон.

Я почувствовал, на себе указательный палец и несколько пар глаз.

— Вопросы какого типа?

— Почему здесь только их отделение? Он проснулся раньше всех и видел в палате сержанта Рыжкова.

— Который погиб от ножевых ран?

— Так точно.

— Военные испытывали Бешенного? — восточный акцент.

— В малых дозах.

— Клон, — восточный акцент, — что-то я о нем слышал.

— Конечно слышали, это опытный образец из Завода. Помните?

— Ах, да — ПУОЭЛИЧ, о нем много писали.

Мне захотелось подняться и набить им морды.

— Никанор Аверьяныч и Ишим Ниязович, Ниночка сообщила, в кабинете стынет завтрак. Оставим ребят, пусть их поднимает Мишаня.

— Что на завтрак?

— Как обычно, все легкое, — Сан Саныч рассмеялся, — поджаренные хлебцы с маслом и икоркой, бекон, яйца, апельсиновый сок, чай и кофе на вкус.

— Легкое, — согласился обладатель восточного акцента.

— Завтрак, так завтрак. Распорядитесь, чтоб Клона нам доставили на осмотр в первую очередь. Этот голубчик меня заинтересовал. Знаете, Ишим Ниязович, я сожалею, что проекты с клонированием сейчас находятся бумажной стадии, все-таки это был большой прорыв в науке. Мы могли бы использовать...— голоса стали удаляться.

Плохие предчувствия начинали сбываться. Мой Клоновый Бог, но я все помню! А, Димка? Они сказали, что с каждым днем процесс потери памяти будет ускоряться. Регрессирование...Сегодня они должны потерять два или три месяца...

Я приподнялся и посмотрел на Димку. Он лежал с открытыми глазами. Увидев меня улыбнулся:

— Привет.

— С добрым утром. Ты слышал?

— Что?

— Разговор профессоров.

— Только то, где сказали, что тебя хотят вызвать на обследование первым.

— Какой сейчас месяц? — быстро спросил я.

— Блин, где мои очки? — Я взял очки с тумбочки и протянул Хвалею.

— Спасибо.

— Ответь на вопрос.

— А ты что не знаешь?

— Не знаю.

— Ну хорошо, шестое мая, первая неделя карантина и курсов молодого бойца, — ответил Хвалей. Он огляделся.

— Интересно где мы и как сюда попали? Нас что, во сне перенесли?

— Димка, — выдохнул я, чувствуя как холодные липкие капли поползли между лопаток.

Он улыбнулся шире.

— Ты не знаешь, что мы делаем в больнице?

— Сейчас, — я подумал о тетрадке которую держал под подушкой, о том, стоит ли показывать её Димке. Проклятье, все идет к худшему.

— Не помню, как нас сюда завезли.

В палату вошел Мишаня. Удивленно посмотрел на Хвалея и меня, проревел:

— Отделение подъем! — Миролюбиво добавил, — вставайте грипозники.

Подошел к моей кровати и подозрительно спросил:

— С добрым утром боец, давно не спишь?

— С добрым утром, только что проснулся, — Я улыбнулся, сегодня обойдемся без вчерашних проколов, нечего настораживать старшего медбрата раньше времени.

На койках заворочались Хвостов и Дылдин.

— Что мы здесь делаем? Вчера был на призывном участке? Сел в самолет и вырубился, — подал голос Дылдин, откидывая простынь. Босые ступни зашаркали по полу, разыскивая тапочки.

— Где здесь туалет?

— Идиот, какой самолет? Второй день как в армии, — хихикнул, отрывая голову от подушки Хвостов.

Ого! — пронеслось в голове, — начинается разбежка во времени.

— Бойцы, спокойно — прогудел Мишаня, поднимая, как благословляющий апостол руку вверх— в роте была эпидемия гриппа. Сами знаете, с каждым годом вирус подвергается мутациям и становится для человека опасным, но не настолько как СПИД. Грипп лечится, — Мишаня хохотнул.

Смешок повторили Хвостов и Дылдин.

— Только спокойствие, ничего плохого с вами не случилось. Сейчас вы находитесь в карантинном блоке. Вы заболели и ваша память подверглась временной амнезии. Кое-что вы призабыли, временное явление, скоро все придет в норму и вас выпишут. Поводов для беспокойства нет считайте, что кризис миновал и дела идут на поправку. Кто-нибудь жалуется на здоровье?

Все промолчали.

— Вот видите, — Мишаня улыбнулся. — В амбулаторном боксе нет армейской строгости, так что считайте, что вам повезло, наслаждайтесь удачей. На завтрак: булки с маслом и мармеладом, вареные яйца, какао, манная каша. Возражения есть?

— Никак нет! — закричал Дылдин.

— Молодцы. Одевайтесь, умывайтесь, через пятнадцать минут строиться на завтрак. — Мишаня вышел.

— Повезло, на курорт попали, — Хвостов громко зевнул, стал натягивать пижаму.

— Эх, если б задержаться на месяц, — вздохнул Дылдин.

Хвалей рассмеялся.

— Ты чего? — подозрительно спросил я.

— В этих пижамах мы на пчелок похожи.

Я промолчал, задача с побегом усложнялась, как вытащить отсюда Хвалея?

Мишаня привел нас в столовую, указал на подносы с едой, объявив, что здесь самообслуживание. Включил радио и убежал в докторскую, на доклад. Я подсел к Хвалею. Дылдин и Хвостов сидели за другим столом, поближе к радио. Их подносы были полны булок, масла, мармелада и яиц. На столе стоял чайник с какао. Хороший аппетит у ребят, и никто не подозревал в какой опасности находится. Господи, что с нами сделали? В который раз, вопросил я. Без ответа...

Хвалей намазывал маслом батон и подсвистывал песне льющейся из радио. Олег Ануфриев проникновенно пел:

Призрачно все в этом мире бушующем,

Если только миг, за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь.

— Ты в курсе, что сегодня мы должны совершить побег?

— С чего бы это и куда бежать? — Димка налил какао, посмотрел на меня, — тебе подлить?

— Нет. — Я положил перед ним тетрадь. — Прочти пожалуйста последние страницы, — как мне не хотелось давать читать и возвращать в кошмар действительности. Вчера стоило больших сил убедить в своей правоте, как сегодня?

Димка протер краем скатерти очки, раскрыл тетрадь и начал читать. Брови сошлись над переносицей, он бросил на меня подозрительней взгляд и углубился в чтение. Дочитал, пролистал зачем-то пустые страницы и хлопнул тетрадью по столу.

— Это розыгрыш? — спросил он надтреснутым голосом.

— Нет. Ты мне веришь?

— Нет, — ответил он быстро. Поднял бутерброд, хотел надкусить, но передумал и вернул на поднос.

— Хочешь сказать, что я подделал подпись?

— Да.

Счастье дано повстречать иль беду еще,

Есть только миг, за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь!

Ануфриев допел.

— Сегодня двадцать пятое июля, пятница. Ах лето, что может быть чудеснее? Синоптики дождей не обещают, температура воздуха плюс 28 — 30 градусов, затараторил радиоведущий. — Лето это пора отпусков и хорошего настроения. Чем можно поддержать хорошее настроение? Несомненно песней. Как говорится: нам песня строить и жить помогает, и отдыхать тоже. Между прочим, всем известно, что сейчас мы живем в четвертичном периоде, иначе его называют антропогеном, эрой человека. Вот такой я умный. Ха-ха. Для любимой Леси от обожающего её Андрея Стасова: "Песенка о любимом человеке", в исполнении Влади Мэнс!

Я посмотрел на Димку. Он опять раскрыл тетрадь и читал.

— Бред, — кинул тетрадь на стол.

— Ты слышал, какое число назвали по радио?

— Слышал. Почему я должен тебе верить?

— Потому что мы друзья.

Его подбородок задрожал, глаза заметались по столовой, не зная на чем остановиться.

— Я боюсь, — прошептал Димка. — Я не могу в это поверить. Разве такое может быть?

— Может. Ты веришь мне?

Димка промолчал.

— Если не веришь — доверься. — Я заглянул под стол, проверил как крепятся ножки стола. Они легко отворачивались. Внутри начинали разгораться глухая злоба и ненависть к тем, кто здесь нас держит и использует. Димка взял тетрадь и принялся читать с первой страницы.

— Дима, придержи стол, чтоб не перевернулся.

— Ага, — не отрываясь от чтения он свободной рукой схватился за стол. Я отвернул ножку, еще не зная, как буду использовать, но в качестве оружия сгодится. Я ухмыльнулся: пробиваться будем с боем. Как? Профессора помогут.

— Максим?

— Димка? — я поднял голову и посмотрел на друга. У меня сердце сжалось, у него были такие глаза. Нет, он не плакал, но в них застыли такие отчаяние и страх.

— Они медленно убивают нас. Неужели это правда?

Я молчал.

— Я согласен на побег. — Он показал на соседний столик. — У них тоже?

— Да.

— Дылдин вообще не помнит первых дней армии.

Стараясь ободряюще улыбнуться, я сказал:

— Рад, что ты со мной.

— Я всегда буду с тобой, пока буду помнить, — прошептал Димка.

— Ты будешь помнить.

— Ты не оставишь меня?

— Не говори глупостей.

— Это не глупости. — Мы долго смотрели друг на друга, ответить я не успел, в столовую вошел Мишаня. Он направился к нашему столику.

— Клоун, тебя профессора вызывают на обследование. Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Дима — стол, — прошипел я.

— Держу.

— Моя фамилия Клон, — я вежливо улыбнулся.

— Боец, меня это не дергает, — Мишаня ухмыльнулся. — Пошли. Если не доел, после доешь, — он упрямо выдвинул челюсть-кирпич.

— Тоже мне, щелкунчик, — пробормотал я, отводя глаза и медленно поднимаясь. Запотевшие ладони крепко обхватили ножку стола.

Мишаня отвлекся, обратившись к другому столику:

— Здесь не обжираловка, бойцы всегда должны быть в форме.

— Мы не обжираемся, у нас аппетиты хорошие, — ответил Хвостов.

— Лови шайбу! — крикнул я. Ножка коротко просвистела и впечаталась в челюсть старшего медбрата. Народная мудрость — медведя вали долго не думая. Голой ступней, шлепанец слетел, я ударил Мишаню в то место, откуда у него росли ноги. Лаосские монахи утверждают, что там находится корень жизни. Мишаня громко выдохнул.

— Ух-ххх. — Выпучив налитые кровью глаза, согнулся и протянул ко мне лапы.

— Сцапает — убьет, — пронеслась мысль. Я двинул импровизированной дубинкой по черепу. С грохотом, под ноги медбрата, опрокинулся стол. Мишаня со стоном медленно завалился. Показался толстый затылок, похожий на медвежий загривок. Хвалей опустил на него чайник с горячим какао. Мишаня хрюкнул и повалился на стол, две ножки надломились и разлетелись в стороны.

— Хороший удар, — похвалил Димку.

Хвалей возбужденно улыбнулся и подмигнул Хвостову и Дылдину очумело раскрывшим рты.

Я произвел контрольный "выстрел" — коротко ткнув дубинкой в затылок. Мишаня неожиданно захрапел. Хвалей нервно рассмеялся.

— Слава Богу, что не убили.

Я приложил к губам палец:

— Сидеть и молчать, иначе убью, другого выхода у меня нет, — слова предназначались бойцам: Дылдину и Хвостову.

— В чужие дела не вмешиваемся, — дипломатично ответил Хвостов, ткнул яйцом в лоб Дылдина.

— Ты что?

— Гляди — скорлупа треснула, — Хвостов смеясь стал лущить яйцо.

Рука Дылдина потянулась к тарелке с яйцами.

— Только попробуй, — предупредил Хвостов.

Я содрал с Мишани ремень, завел руки за спину и крепко скрутил незамысловатым гордиевым узлом, такой проще не развязать, а отрубить вместе с руками. Случайно задел карман кителя. С любопытством засунул руку и был вознагражден.

— Ого! Гляди, Димка, — я показал пистолет.

— Тульский Токарев. Теперь можно и к врачам.

Я отдал пистолет Димке.

— Держи, если понадобится не церемонься — стреляй.

Хвалей взял пистолет подкинул на ладони, снял с предохранителя.

— Будем надеяться, — неопределенно пообещал он. — Слушай, я надеюсь, что то, что мы делаем, делаем правильно. Я верю тебе.

— Умница, верь.

— Во всяком случае, сейчас я узнаю, что с нами случилось.

— Угу.

Поясом от пижамы, я связал ноги Мишани. Снял с другого стола скатерть и запихал её в рот. Мишаня перестал храпеть и громко засопел.

Димка поигрывая пистолетом направился дверям, обернувшись, наказал:

— Боец Хвостов, следите, за старшим медбратом, если он проснется, позовите нас. Сами развязывать не торопитесь, — Димка задумчиво посмотрел на пистолет.