Самородок

Знание этих фактов (пусть далеко и не всех) оптимизма капитану нисколько не прибавляло, наоборот, заставляло и тревожиться, и где-то даже и сомневаться: а верно ли то, что они сейчас делают? Не выйдет ли из под контроля (а и полный ли он?) та Сила, что пока дремала сейчас в этом шарике диаметром три айги (два метра)? И что, в конце концов, вообще получится из всей этой затеи?

Он опять перевёл взгляд на общий план. Хотя, поздно уже что-либо менять: дан приказ и его необходимо выполнить. Идёт война. Кровопролитная, жестокая, и он не кто-нибудь, а капитан боевого ударного рейдера, от действий которого сейчас зависит, возможно, весь исход датайской кампании. И не только.

Отметив время (59 часов до подлёта к цели), капитан отдал несколько распоряжений ("Полная тишина на борту, обесточить всё, за исключением оптических голографикаторов, противометеоритной защиты и камеры с ва-гуалом, отключить все сканеры и навигацию, идти по визингу, маршевым двигателям "стоп!", дойдём по инерции. Да поможет нам Ал-гоой!"), потом выбрался из кресла и направился к скоростному лифту. Наступал самый ответственный момент всей операции, и присутствие капитана при окончательной структуриализации шароида до уровня функциональной стабильности было не только необходимым, но и жизненно важным, потому что именно у него имелась та программа-ключ, своеобразный декодер-дешифратор, плод усилий алгойских учёных, которая и заставит работать ва-гуала в том режиме, что будет необходим для выполнения всей миссии в целом. Вернее, не работать, а воевать.

Через каких-то 59 часов...

ГЛАВА 7. ИГРА НА ОПЕРЕЖЕНИЕ

Во все времена оперативная работа подразумевала три вещи: сбор информации, её анализ (эти две составляющих были, пожалуй, самыми трудоёмкими) и игра на опережение, то есть непосредственно сами оперативные действия. Остальное, как-то: умение, оперативная хватка, выучка, характер, работоспособность, личные качества оперативника как работника — это уже зависело от конкретной личности. Так было и так будет.

Но вот что прикажете делать, когда оставалось одно — играть на опережение? Когда у тебя 24 часа и ни о каком сборе информации и её анализе и речи не идёт? Просто элементарно нет времени?

Баев был оперативником до мозга костей, но сейчас попал в настоящий цейтнот и чувствовал себя соответственно. Паршиво он себя чувствовал, потому что прекрасно понимал, что угроза для неё более чем реальна. Но, дьявол всё раздери, как о ней узнали? И что это за силы такие ему противостоят уже тут, на Земле? Кто решил уничтожить сокровище, что он вывез с Мизая? Кто?.. Да, каким-то образом (хотелось бы знать, каким?) он сумел вычислить мерзавца, но, как оперативник с богатым опытом и чутьём на ситуацию, не сомневался, что скорее всего в той точке уже никого не окажется — знают, сволочи, с кем имеют дело. Служба, конечно, туда нагрянет, всё проверит, и он там обязательно побывает (может, что-то и "унюхает" своим новым восприятием окружающего), но... Но пока это даже не ниточка, потянув за которую, можно размотать и весь клубок. Так, всего лишь запах следа.

Баев напрямую связался со своим шефом, Ираклием Гонгвадзе, человеком серьёзным, вдумчивым и рассудительным. Тот, выслушав своего подчинённого и мгновенно вычленив суть, задал единственно верный вопрос:

— Что будешь делать?

Ким помедлил с ответом, собираясь с мыслями и всё ещё невольно продолжая вслушиваться в себя, мимоходом отмечая второстепенные детали, мешающие восприятию окружающего, раздражающие, как соринка, попавшая в глаз, как надоедливая муха, что зудит и зудит возле уха. Например, его очень донимало то, что он "слышит" доносящийся издалека разнообразный и разносторонний пси-шум большого города и ареала в целом, который мешал сосредоточиться, собраться, чтобы принять нужное решение, выбрать стратегию и подумать о тактике. Шум отвлекал, обескураживал и действовал на нервы. Но тут, неожиданно для себя, он вдруг заставил раздражающие факторы как бы обтекать сознание стороной и запросто сделал из них неразборчивый, несущественный фон: так, находясь у моря, мы почти не обращаем внимания на шум прибоя, вроде бы есть, а как бы и нет — привычный, почти незапоминающийся фон. Он учился!

— Надо бы эту сволочь непременно отыскать, чувствую, здесь подключились некие силы, о которых мы не имеем пока что никакого понятия. И это больше, чем настораживает!.. Короче, сейчас буду. А там решим.

Гонгвадзе призадумался,— на одну проблему стало больше. И как же всё это не вовремя!

В Управление Баев прилетел минут через двадцать, предварительно повозившись с записью разговора, минимум времени затратив на сборы и отдав необходимые распоряжения Сильвестру, посадил свой скаттер на крышу Западного крыла, целиком отданное для нужд их Сектора, затем на лифте спустился на третий этаж и вышел в кольцевой коридор.

Несмотря на вечер, народу тут хватало, хотя это как раз было понятно — Земля находилась в состоянии войны, и Служба Контроля Безопасности, оправдывая название, исправно выполняла возложенные на неё функции, не считаясь ни со временем, ни с затратами, уж слишком ответственные задачи стояли перед ней. Баев слегка поморщился: не любил он суету и мельтешение перед глазами, за годы работы привык к самостоятельности, предпочитая по возможности работать один. Неудивительно, что у себя в отделе из-за такой вот привычки и прослыл он волком-одиночкой, которому многое по плечу, но который в первую очередь надеялся на собственные силы и богатый опыт. Многие думали, что Баев и жил-то в лесу, один, ибо как раз и привык к такому вот подходу к делу и образу жизни, менять который, кстати, нисколько не собирался. Потому что работа инспектора-безопасника как раз подразумевало именно это — целиком, полностью отдаваться делу, иногда жертвуя личным в угоду общему.

На ходу кивнув знакомым, так же спешащим по своим делам, свернул в боковой коридор, в конце которого и находился кабинет шефа, но вдруг неожиданно столкнулся с Еленой Шевченко, выходящей от аналитиков, где она работала ведущим специалистом. Молодая женщина прижимала к груди объёмистую папку с распечаткой документов и выглядела подавленной, утомлённой и какой-то потерянной, но, увидев Кима, сразу преобразилась — глаза, бывшие усталыми, потухшими, вдруг ожили, заблестели, на нежных щеках проступил румянец, а губ коснулась лёгкая, чуть печальная улыбка, и вообще, она как будто засветилась изнутри, расцвела, и Баева словно ошпарило, когда он отчётливо увидел этот свет — золотистый, мягкий, нежный, зовущий, и, споткнувшись на полушаге, остановился, поражённый увиденным, а заглянув в её светло-карие глаза под длинными ресницами, чуть не утонул, не захлебнулся в этом светло-коричневом омуте, на дне которого мерцали невесомые искорки. О, Боже!..

— Здравствуй, Ким... Давно не виделись... Что с тобой? Что-нибудь случилось? — неосознанное беспокойство овладело ей — женское сердце всегда шло на шаг впереди разума. Внутренний свет, исходящий от женщины, как от разгорающейся звезды, слегка потускнел, в золоте спектра проявились червоточины, что говорило о тревоге. Баев, как заворожённый, вбирал и вбирал это волшебное свечение своим новым зрением, заполняя себя им до краёв. С ума сойти!..

Он стоял молча, не дыша, будто громом поражённый, и не видел вокруг ничего, кроме этого сияния, а потом, не думая, не рассуждая, помимо своей воли заглянул чуть глубже и...

— Да что с тобой?! — Елена не на шутку испугалась, вглядываясь в это лицо, такое милое, родное, не раз и не два снившееся по ночам. Сердце учащённо забилось, как всегда, стоило ему лишь вот так оказаться рядом, только руку протяни... И тут же будто мороз по коже — Лене вдруг показалось, что ей, особо не напрягаясь, заглянули прямо в душу, высветили там всё до самого донышка, как мощным прожектором, и... И тут же исчезли.

Кое-как взяв себя в руки, Ким вымученно улыбнулся. Он совершенно не представлял, что ему сейчас делать и как себя вести (что с ним бывало крайне редко). А всё спасибо его новым приобретённым способностям, благодаря которым он буквально прозрел как в прямом, так и переносном смысле. Он отчётливо понял, а до этого зримо увидел — эта женщина по-настоящему его любила, той любовью, что даётся раз в жизни и навсегда, любила безнадёжно и давно, но всё ещё надеясь на взаимность... Боже! Неужели он был таким слепцом?! С каменным сердцем и ороговевшей душой?.. Ничего вокруг не видящий? Какой же он идиот!.. Кретин!..Болван!.. Действительно — слепец!

Ким настолько растерялся, осмысливая вновь открывшееся, что просто стоял дубина дубиной, совершенно оглушённый, потерявший дар речи, хлопая глазами и тупо приходя в себя. Надо что-то сказать... А что?.. О, чёрт!

— Здравствуй, Лена... Гм, хорошо выглядишь, — Баев выругался про себя. Чего он несёт, трижды идиот?!

— Спасибо, — женщина растерянно-удивлённо посмотрела на Кима, машинально тронув причёску — каштановых волн, свободно ниспадающих на плечи.— С тобой всё в порядке? Ты сегодня какой-то не такой... Осунулся весь...

— Да, да, в порядке... Гм, извини, я очень спешу, но после обязательно поговорим, ладно? Обязательно! — он несмело прикоснулся к её плечу и, проклиная себя на чём свет, чуть ли не бегом ретировался, переведя дух лишь возле дверей в кабинет Гонгвадзе. Чувствовал он себя сейчас настолько не в своей тарелке, что даже думать об этом не хотелось. Другой бы на его месте радовался, такая женщина его полюбила, всё при ней, и голова умная,— а вот поди ж ты, растерялся, как мальчишка, и дёру дал, как тот же мальчишка. Ничего, кроме раздражения на себя, он сейчас не испытывал. И тогда, как о спасательном круге, заставил думать себя о деле. И не просто, а о деле!

Но некая часть его сознания, некая частичка его "я" так и не успокоилась, продолжала звенеть, как натянутая струна, и... удивляться. Тому, что пережил сейчас за какую-то минуту, когда практически сразу, в одно мгновение, разобрался в чувствах женщины, которая ему так же была вовсе не безразлична. Но вот именно поэтому он и поспешил уйти (вернее, скорее убежать), ибо просто не готов был к тому, чтобы видеть и чувствовать её обнажённую и оттого совершенно беззащитную душу. И тем более открывать свою. Пока, по крайней мере. Да ещё в этом коридоре!

С одной стороны, эти его новые способности и необычные возможности пугали и где-то даже отталкивали, хотелось просто оставаться в родной, привычной, такой уютной человеческой шкуре со всеми её слабостями и недостатками, но вот с другой... С другой Баев жаждал обладать, более того, управлять этой Силой, что всё-таки пока ещё дремала в нём, лишь изредка, в минуты душевного подъёма и обострения чувств, поднимая голову и открывая глаза, чтобы оглядеть ими этот во многом несовершенный, полный противоречий, изменчивый мир. И уже начинала подумывать, чтобы мир этот попробовать если не усовершенствовать, то хотя бы понять.

Усилием воли загнав все чувства и переживания куда-то внутрь себя, в самые дальние уголки (но всё же осталось что-то тревожно-сладкое на душе, будто прикоснулся на секунду к запретному плоду), Баев толкнул дверь в кабинет шефа, отметив мимоходом, что там, в кабинете, сейчас находятся двое, и их биоэнергетика положительна (отметил уже совершенно машинально, чуть ли не подсознательно), и вошёл внутрь.

А Елена недоумённо, но с какой-то потаённой надеждой проводила Кима взглядом, вздохнула и, о чём-то глубоко задумавшись, машинально направилась в сторону лифта. Спроси её сейчас кто-нибудь, а куда это она идёт, и та затруднилась бы с ответом...

У Гонгвадзе сидел Бодров, зам по "тылу", как за глаза называли его безопасники, руководитель ОСР, Отдела секретных разработок. Во многом благодаря именно специалистам этого отдела Баев и выкрутился там, на Мизае, когда пси-защита "Отшельника" фактически спасла ему жизнь. Расположившись в кресле сбоку от рабочего модуля шефа, Бодров с невозмутимым видом курил свою знаменитую трубку-носогрейку, доставшуюся ему ещё от деда. За его спиной объёмный видеопласт воспроизводил неукротимый пейзаж Меркурия — огнедышащие горы заслоняли горизонт, реки лавы текли чуть ли не под ноги, всесокрушающая неуправляемая сила и мощь так и подчёркивались каждой деталью. Баев поморщился: не любил он огонь в своей первозданной неистовой стихии, его сейчас куда более (по его настроению) устроила бы стихия воды — эдакий девятый вал, рушащийся прямо на тебя, и чтобы солёные брызги в лицо, да чтоб захлёбывающийся вой ветра, и беспросветное угольно-чёрное небо, и...

Ким вдруг уловил еле слышный щелчок, и картинка видеопласта тут же переменилась: появилась, как по заказу, бескрайняя водная гладь, ровная, как стол, завораживающая своей безграничностью, неподвижная и бесконечная, ослепительный шар солнца в зените на острой, как лезвие бритвы, бездонной синеве неба, и блики света на изумрудно-гладкой поверхности, но ни намёка на тот самый девятый вал и ураганный ветер. Нет, всё-таки живая волна куда лучше мёртвого штиля. Безжизненно как-то, тихо и безнадёжно... Но, стоп!

Баев уставился на изображение, пораженный неожиданно пришедшей мыслью: похоже, видеопласт сменил картинку, повинуясь его неосознанному пси-импульсу, или, если угодно, его силе воли. Очень похоже на телекинез, но верилось в это с трудом. Но факт-то на лицо — подумал о воде, и пожалуйста, вот тебе вода, любуйся на здоровье!.. Было о чём задуматься в очередной раз. Кем же он становится? Благодаря кому — понимал, а вот кем?..

Стиснув зубы, он прошёл к рабочему модулю и устроился в свободном кресле напротив Гонгвадзе, который с недоумением уставился на невесть откуда взявшуюся застывшую гладь океана.

— Сбой, что ли? — растерянно пробормотал он и повернулся к Баеву.— Ну, что у тебя? Какие идеи? Но сначала хотелось бы услышать подробности. Матвей Игнатьевич тоже,— кивок в сторону Бодрова,— не прочь послушать. Итак? Что там с этим звонком? И, кстати, откуда ты узнал, из какого места тот человек говорил? Вот об этом как раз и поподробнее, пожалуйста!

— Опергруппа, надеюсь, уже там? — Баеву пока не хотелось делиться своими проблемами, догадками и ощущениями в целом, он хотел, по возможности, сам разобраться, что и как. Уж слишком всё необычно, заоблачно, завораживающе. Он невольно покосился на картину океана, что проецировал сейчас видеопласт — вдруг действительно сбой в настройке, и вот-вот опять возникнет пейзаж Меркурия с огнедышащими вулканами и озёрами жидкого металла? Но нет, океан оставался на месте, передаваемый видеорецепторами через орбитальный спутник. Значит, в смене картинки всё же виноват он? Да ещё каким-то образом воздействовал и на спутники? Ну и ну!

Возможности такие и ужасали, и подавляли, и... пьянили! Больше именно пьянили, чем тревожили, потому что так уж устроен человек: пока неведомое, доселе неиспытанное и неизведанное не потрогает он собственными руками и не попробует на зуб — не успокоится! Такова уж его природа, ничего тут не поделаешь (глаза страшатся, а руки... Руки-то делают), и этим человек выгодно отличается от всех прочих во вселенной. Только Баев обладал ещё одним весьма ценным качеством — самоконтролем. Ум его оставался цепким, холодным и расчетливым почти в любых обстоятельствах. И сейчас, как и пару минут назад там, в коридоре, когда столкнулся с Еленой и увидел её чувства к нему благодаря своим новоприобретённым возможностям, он опять загнал будоражившие его эмоции куда поглубже. По крайней мере, попытался. Выводы он сделал, а вот анализ потом. Но если честно, перед самим собой, анализировать-то особо и не хотелось, по-большому это не имело уже особого смысла. Причину своих новых способностей он прекрасно осознавал, последствия предвидел, какие меры предпринять, догадывался — просто никаких отвлекающих мыслей и необдуманных поступков, таких, например, как сканирование внутренним зрением окружающих и окружающее. Он понимал, как никто другой, что это только распылит впустую нарождающуюся в нём Силу. Эффект-то будет, да только сходный с поговоркой "из пушки по воробьям"... А с другой стороны, что делать, если подобное выходит само собой, на пике чувственной волны, спонтанно и оттого непроизвольно? Очевидно — научиться себя контролировать и просто сдерживать. Или сдерживаться: контроль и ещё раз контроль! Но уж его-то Баеву как раз и не занимать. Другое дело, что тут совсем иной уровень восприятия мира, с которым человек ещё не сталкивался и о котором не знает практически ничего. Вывод напрашивался сам собой: надо уровень этот постигать, осваивать и постепенно, осторожно, шаг за шагом, подчинять себе. А для этого прежде всего нужна здоровая психика и огромная сила воли. Баев надеялся, что всё это у него имеется и что всё у него получится.