— Саккем — уал — Заммек, мо — не — шеш — аиха — туми! — провозгласила Тасси, закончив писать. — Карами — тар — Заммек ай ну! Призываю тебя, Заммек! Мне нужна твоя помощь. Заммек, дай мне свою силу!
Из глубины дворца потянуло горячим воздухом, над надгробиями закружились пылевые смерчи. Упали оставленные на могилах свечи, погас огонь в лампадах по стенам некрополя. Над гробницей Йола ди Криффа заклубился черный дым. Он уплотнялся, принимая очертания человеческой фигуры, пока не сложился в силуэт воина в черном вооружении. Его волосы и борода были белоснежными, лицо — мертвенно-бледным, будто прозрачным, а глаза закрыты.
— Ты пытался убить меня, но теперь ты будешь убивать ради меня, — сказала Тасси. — Мой враг, твоя магия и твоя отвага теперь служат мне. Сила Заммека с тобой, непобедимый воин!
Легат не шевелился. Кожа на его лице просвечивала, как молочное стекло, за которым угадывались очертания черепа. Когда же призрак попытался открыть глаза, то веки его лишь задрожали, и Легат застонал.
Тасси засмеялась.
— Воину не нужно видеть, кого он убивает, — сказала она. — Я отдам твои глаза тому, кто может преодолевать границу между мирами и станет твоим проводником в мире нечестивых. А теперь иди — ты знаешь, что тебе делать!
Призрачный воин склонил голову и вновь стал дымом. Дым поднялся клубами к потолку часовни и растаял под сводами. Тасси довольно улыбнулась. Чтобы Легат был готов убивать, осталось выполнить всего одну вещь.
У себя в покоях Тасси завершила обряд — прочла заклинания Уподобления над парой человеческих глаз, принесенных ей накануне Джелом. Глаза принадлежали какому-то казненному преступнику, но это не имело никакого значения. Вымыв руки в тазу с благоуханной водой, Тасси вышла на балкон дворца. Высоко в закатном небе над Гесперополисом плавал гриф. И Дева — из — Бездны не сомневалась, что угощение, которое она приготовила для грифа, птица увидит даже с такой высоты.
Над Нидариеном, столицей Таории, висел туман смерти. Он вобрал в себя жирный дым костров, на которых сжигали тела умерших, запах дегтя, предсмертные стоны умирающих, плач тех, кто потерял близких. В ночи факелами горели дома зачумленных. В уцелевших домах окна и двери были плотно закрыты; те, кто укрылся за ними в надежде обмануть заразу, ждали своего часа, со страхом прислушиваясь к заунывному пению жрецов и звону колокольчиков на похоронных дрогах.
Императрицу Эйверию похоронили без всяких церемоний. Ее просто завернули в чистое полотнище и закопали во дворе дома, где беглецы провели последние дни. Он сам прочел по ней заупокойную молитву. Это было в четыре часа дня. А в полночь к нему пришел врач и сказал, что мальчик обречен.
— Я ничего не могу сделать, добрый местьер, — говорил врач. — Бубоны вскрылись, и чумной яд уже проник в кровь мальчика. Он не доживет до утра.
— Вы не ошибаетесь?
— Я хотел бы ошибиться, но грозные признаки налицо. Он чуть дышит, пульс едва прощупывается. Это агония, добрый местьер.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Эта чума опустошает Нидариен пятую неделю; за это время умерли тысячи людей, и пока еще ни одного из заболевших не удавалось исцелить. — Врач покачал головой. — Мне очень жаль. Я сделал все, что мог.
— Да, вы сделали все, что могли. Возьмите, вот ваша плата.
— Местьер, я старался не ради денег. И потом, видите? — Врач с горькой улыбкой показал на свою шею. То, что выглядело при первом взгляде как тень под нижней челюстью, оказалось набухшим чумным бубоном. — Деньги мне больше не понадобятся.
— Вы мужественный и честный человек, — он протянул врачу руку, но тот лишь отступил на шаг, не коснувшись ее. — Я все же прошу вас принять деньги. Может быть, ваша семья...
— Моя семья умерла в первую неделю... Мой вам совет — уезжайте из этого города, пока не поздно. У вас еще есть шанс спастись.
— Благодарю за совет. И за труды. Прощайте, храбрый доктор.
— Прощайте, местьер.
Он смотрел вслед уходящему врачу, как смотрят вслед осужденному, которого уводят на казнь. Потом он пошел к ребенку. Мальчик лежал в дальней комнате. Окна были заперты и завешены тяжелыми шторами, на столике у кровати еле теплился масляный светильник. В комнате стоял тяжелый запах — запах разложения.
— Не подходите к нему, господин, — сказал ему Медж Маджари. — Ему все равно не помочь.
— Девятый император девятой династии не может умереть, — возразил он. — Это невозможно. Пророчество должно исполниться.
— Но вы слышали, что сказал врач, господин. Принц без сознания, он уже не вернется к нам.
— Нельзя терять надежду, Медж. Мы должны спасти его. Ему не смогли помочь люди, но Единый поможет ему.
— Императрице он не помог.
— Не богохульствуй, Медж. Пока он не умер, есть надежда.
Он подошел к ложу умирающего ребенка. Врач не солгал: лицо принца было лицом покойника. Нос заострился, глаза окружили черные тени, кожа истончилась и стала пергаментно-серой, запекшиеся губы едва вздрагивали, пропуская слабое дыхание. Как там врачи называют такое лицо? Маска скорби? Или маска исхода? Он коснулся руки мальчика — рука была ледяной.
— Девятый император не может умереть! — упрямо повторил он. — Медж, принеси мне свечей.
— Что вы хотите делать, господин?
— Хочу довериться Единому...
Медж держал шандал с зажженными свечами, а он освященным угольком чертил на лбу, щеках и плечах мальчика магические знаки. Никогда прежде он не совершал этого ритуала, только слышал о нем. Никто никогда не совершал этого ритуала в последние пятьсот лет. Он нарушал законы Свитка, совершая его. Это был первый случай, когда Воин Свитка пренебрег уставом ордена и пытался сделать то, за что ему грозили суд и суровое наказание. Но это был единственный способ спасти принца. Единственный шанс остановить грядущую Тьму...
Закончив чертить, он положил свой каролитовый медальон мальчику на грудь и в этот момент ощутил, что сердце ребенка больше не бьется. Принц умер. Но это уже не имело значения. Он начал обряд и не имел права остановиться. У него не было выбора. Мальчик должен жить — любой ценой. Пока его душа еще здесь, рядом с покинутым разрушенным болезнью телом, ее уход можно предотвратить. И он начал читать заклинания, чувствуя, как его лоб покрывается испариной, а сердце в груди сжимается от тревоги.
Он читал заклинания, и кроме этого монотонного чтения и треска свечного сала не было больше в доме ни единого звука, потому что никто не смел даже пошевелиться. Все они стояли у постели ребенка — Медж Маджари, пришедшая из кладовой Гелла Гэнджи и его верный старый слуга Акун. Стояли и ждали, затаив дыхание.
А потом из глубины дома послышался гул. Застучали ставни, заскрипели половицы дома, за окнами завыл ветер. Каролит на груди мальчика засветился, и зеленоватый призрачный свет разлился по комнате. И все почувствовали ПРИБЛИЖЕНИЕ. Нечто сошло с неба молнией и ударило прямо в дом, так что строение окуталось слепящим зеленым светом, и все, кто были в доме, не удержались на ногах, попадали на пол, хватаясь друг за друга. Всех охватил ужас, даже его самого. Но потом, поднявшись на ноги и глянув на мальчика, он увидел, что каролитовый медальон на груди принца светится ровным светом и понял, что победил. Что девятый император девятой династии будет жить...
Риман ди Ривард, Великий Видящий скроллингов, открыл глаза. В хижине он был один. Светильники на столе чуть теплились — фитили в них давно прогорели. Темноту рассеивало лишь пламя в очаге. Большая лохматая собака, лежавшая у очага, заметила пробуждение хозяина, подняла голову и посмотрела на него.
— Акиба! — позвал ди Ривард, и собака вскочила на ноги, подошла к старику, принялась лизать сухие морщинистые руки в коричневых старческих пятнах. Ди Ривард погладил собаку, достал из дорожной сумки половину хлебца — всю свою провизию, — и отдал собаке. Пища ему больше не понадобится.
Умереть ди Ривард не боялся. Он прожил девяносто четыре года и семьдесят из них был одним из скроллингов, сначала простым рыцарем, потом капитаном, а потом и Великим Видящим. Того, что он сделал для блага Лаэды, хватило бы на десять жизней. Его война окончена. Настал черед других исполнять предназначенное свыше.
Ди Ривард не сомневался, что Посланники уже прошли за Круг. Его каролит засветился дважды — стало быть, границу Круга дважды преодолели избранники ордена. О своем выборе ди Ривард не сожалел. Без девушки юный Дана не станет тем, кем должен стать, а вот ортландец пока еще не догадывается, какая роль ему уготована. Все указывало на этих двоих — и еще на третьего, который станет Воином — из-за — Круга.
Его орден перестал существовать. Гелла Гэнджи мертва. Йол ди Крифф мертв. Медж Маджари мертв. Гармен ди Браст мертв. Они честно исполнили свой долг. Остался только Акун, и при мысли о том, что именно Акун будет рядом с дочерью ди Криффа в неведомом мире за Кругом, Великому Видящему было спокойно на душе. Он все-таки успел посеять семена будущей победы, которую он сам, увы, не увидит.
Всадник уже близко. В пророчествах Вейгара говорится о воине на белом коне, и воин этот — сама Смерть. Сердце старика сжалось. Уж кому-кому, а Риману ди Риварду было хорошо известно, кто этот всадник. Страха ди Ривард не испытывал — он слишком стар, чтобы чего-нибудь бояться. Но вот печаль была. Тот, кто стал Всадником, право, не заслужил такой страшной судьбы.
Ди Ривард бросил пару поленьев в очаг и наблюдал за те, как разгорается пламя. Нужен сильный огонь и кое-какие заклинания. Сегодня еще один древний дух найдет вечное успокоение.
Где-то в горах завыл волк. Великий Видящий отвел слезящиеся глаза от пляшущего в очаге пламени, перевел взгляд на собаку. Акиба спокойно лежала у его ног, положив морду на передние лапы. Значит, смерть еще далеко. Грифа в небе ди Ривард видел сегодня днем, за два часа до заката, а хороших дорог в этом глухом месте на границе Лаэды и Ворголы нет. В глубине души шевельнулся стыд. Его, главу скроллингов, ищейки императора загнали сюда, в эту жалкую хижину, заставляя его прятаться в ней от неизбежного. Плохо быть старым! Вернуть бы жизнь на тридцать, двадцать, хотя бы десять лет назад — и он бы принял врага так, как и полагается скроллингу, потомку победителей Тьмы. Но нет такой магии, которая вернула бы назад прожитые годы. Он очень стар, и вся его армия — это верная собака, такая же дряхлая, как он сам.
Поленья шипели в огне, пламя лизало их, разгораясь все ярче и ярче. Пляшущий свет огня в окнах хижины виден далеко, но это уже не имеет значения. Всадник найдет его в любом случае — он создан для того, чтобы искать, находить и убивать. И это хорошо, стыдно скроллингу умереть не от меча. Его бывший соратник сам того не ведая сослужит своему магистру последнюю службу.
Волки завыли ближе; на этот раз в их вое слышался испуг. Акиба вскочила на ноги, встревожено заворчала. Пламя в очаге билось и гудело. Ди Ривард снял с шеи орденскую цепь. В золотой медальон на цепи был вставлен кристалл каролита величиной с голубиное яйцо, самый большой из оставшихся в мире. Он был вручен предыдущему магистру жрецами древнего культа Огня, которые хорошо знали, в чем секрет этого камня. Древний дух на свободе — так что теперь этот кристалл сослужил свою службу.
Синие губы старика тронула улыбка. Со смертью этого камня закончится лишь история ордена, и это будет справедливо. Каролит — одно из звеньев в цепи судьбы, — выполнил свое назначение.
— Баги Сахт Ваарахам Кейоксар! — провозгласил ди Ривард на языке первых пророков. — Единый Бог, Создатель и Хранитель порядка! Ты дал нам этот дар, так прими его назад. Пусть мертвое станет живым, как и предсказано. Пусть будет, как положено. Пусть исполнится, как суждено.
Он бросил камень на пылающие угли, и каролит, нагревшись, засветился весенним травянисто-зеленым цветом, а потом погас, вспыхнув на прощание яркой зеленой звездой. От магического камня остался лишь прах. Ди Ривард вздохнул. Копыта стучали уже у самой хижины, и пламя в очаге окрасилось в синеватый цвет.
Дверь распахнулась, ледяной холод ворвался в хижину. Акиба, сначала бросившись к вошедшему, вдруг залаяла дурным голосом, завыла, сжалась в ком и попятилась внутрь хижины, не сводя с черной фигуры глаз.
— Входи, брат мой! — сказал ди Ривард, силясь подняться с табурета. — Я знаю, что магия не изменила твоего сердца. Я рад, что ты пришел.
Призрак шагнул к старику. В правой руке он держал длинный меч из темной виллехенской стали, в левой — кинжал. Собака, переборов страх, все же бросилась между страшным пришельцем и хозяином, прижав уши, залаяла. Легат пригвоздил ее ударом меча к полу лачуги. Миг спустя он вонзил кинжал в сердце Римана ди Риварда.
— Зачем ты сжег каролит, старик? — прошелестел голос. — Я бы не смог тебя убить.
Ди Ривард не ответил. Он осел на пол, и последнее, что он увидел, было пламя очага — оно превратилось в яркую звезду и взлетело к потолку, пробив крышу, понеслось в ночное усыпанное звездами небо. И следом за той звездой отправилась в вечность душа Римана ди Риварда.
Легат стер кровь с лезвий меча и кинжала. Эту работу он выполнил. Теперь начиналось настоящее дело. Но прежде ему предстоит долгий путь к землям сидов — туда, где близ старого имперского города Венадур находился вход в Круг.
Глава четвертая
Нет у меня папеньки,
Нет у меня маменьки,
Сирота я, сирота
Горемычная...
( Народная песня )
В
оевода новоторжский Радим Резанович заболел. Неделю тому назад свозили съестные припасы в городской детинец, а ночью набат загудел нежданно-негаданно. Проснулся Радим, а за окном горницы — зарево, прямо у терема посадника пожар полыхает. Горели базы* с сеном и всякой рухлядью. Только позже, когда пламя погасили, обнаружил воевода, что в горячке выскочил на лютый мороз в исподней рубахе и без шапки. Теперь же лежал у себя в тереме в жару, кашлял так, что мочи нет. К воеводе позвали местных травников — те велели лежать, не вставая, растираться жиром и травяные отвары пить. Радим скрипел зубами в ярости, но только травники сказали, что дело серьезное. Крепко прихватила воеводу новоторжского Хрипуша.**
В первый день березозола
* * *
Радиму стало немного легче. Жар его отпустил, вот только слабость была такая, будто все кости из него повынули — ложку с похлебкой до рта не поднять. С утра пришел с докладом Яков Млын, княжий муж и десница Радимова в Торжке.
Когда князь новгородский Александр Ярославич давал Радиму приказ ехать в Торжок на воеводство, то сразу оговорил, что много рати не даст. Это удивило Радима. Торжок — город важный, почитай, новгородский пригород, ворота на Новгород. Сколько лет стоит Торжок, столько новгородцы с суздальцами за него дерутся. Через Торжок проходит серегерский тракт, по которому купцы с Северо-Восточной Руси на Новгород и обратно ездят, хлеб и прочие товары в Новгород везут. Здесь, по рекам Волга, Мста, Вазуза и Холохольня проходит граница с Суздальским княжеством. Но у князя был свой резон много воинов не давать. С запада приходят вести дурные, не лучше, чем с Суздальской Руси. Так что получил Радим в придачу к новгородской гривне еще тридцать дружинников и старого Якова Млына. Который еще у деда новгородского князя Всеволода был тиуном.
