Алый линкор

Вот почему храбрые защитники свободного мира готовы встать грудью на защиту истинных ценностей, и обыскать Алый Линкор, и разрешить загадку окончательно. Благо, пришелец скорость не увеличил, курс не изменил, мер по маскировке не принял. Чешет себе прогулочным ходом, на двадцати узлах. Третьему флоту догнать — проблем нет.

И только адмиралы скребут затылки. Виноватые в чем бы то ни было так себя не ведут. Есть подвох, не может его не быть. Но где? Но какой?

Между тем дистанция все сокращается и сокращается; вот уже радары самолетов радиодозора нащупали отметку линкора, устойчиво держат ее в поле зрения. А это значит, что штатное вооружение авианосцев его достает. Адмиралы запрашивают Вашингтон, и пригибаются от начальственного рыка: вы что там, одной калоши напугались? Подумаешь, роботы! Немедленно поднимайте досмотровую группу, а если ее собьют, знаете, что делать!

Приказ движется вниз по инстанциям; наконец, достигает выпускающих офицеров — и хорошо помолившаяся досмотровая группа лезет в “Си кинг”, штатный транспортный вертолет атомного авианосца USS CVN-68 “Нимиц”.

Удачи, парни — родина вас не забудет!

Вертолет живо догоняет Алый Линкор — но вместо приглашающей посадочной разметки на юте, как на громадном экране, два отлично знакомых любому моряку флажка, оба с выгрызом.

Браво-Альфа: ”Вы не можете сделать посадку на палубу”.

Приказ есть приказ, и радист вызывает линкор сперва на коротких волнах, потом на ультракоротких, потом, плюнув на конспирацию, на полученной от аргентинцев частоте. Ответа нет. Вертолет отворачивает, летит параллельным курсом. Экипаж, скрипя зубами, готовит машинку флажных сигналов, которой практически не приходилось пользоваться. Какое-то радио есть всегда; а кто настолько дикий, что не имеет хотя бы китайского дерьмового уоки-токи, слышного едва за пятьдесят шагов, тот и Международный Свод Сигналов не знает.

Однако вертолет содержится в исправности, машинка откидывает лючок и вывешивает под брюхом, на рамках, чтобы ветер не складывал, хорошо видимые флаги.

Квебек-Хотел: “Вам не следует идти вперед”.

Линкор не меняет ни курс, ни скорость — а меняет флаги на большом экране. Люди в вертолете не замечают ни цвета волны, ни пейзажа, ни красиво подсвеченных закатом облачных громад. Смотрят лишь на флаги, узнавая их без труда.

Зулу-Сиерра: “Мое судно не заражено. Прошу предоставить мне свободную практику”.

В смысле: отвяжитесь по-хорошему, не мешайте плыть куда надо.

— То есть, про эпидемию он знает...

Старший досмотровой группы шепчет: “Иисус-Мария-Иосиф” и щелкает кнопками; умная машинка послушно вывешивает под брюхо вертолета еще два флага: синий квадратик с широкой белой каймой, и сине-белую шахматную доску четыре на четыре клетки.

Сиерра — Новембер!

“Вам следует немедленно остановиться. Не пытайтесь уйти. Не спускайте шлюпки. Не ведите переговоров по радио. В случае неповиновения открою огонь.”

На правом крыле одного из множества мостиков Алого Линкора появляется человек; из вертолета он прекрасно виден. Человек пожимает плечами, произносит:

— Ну вот, все очень гармонично сложилось. Пока я примеривался да прикладывался, нашлось кому за меня отрезать.

Разумеется, досмотровая группа в вертолете “Си кинг” моряка не слышит. Зато видит новую картинку: флаг, разбитый на четыре клеточки, раскрашенные алым и белым в шахматном порядке.

Униформ. “Вы идете к опасности”.

Досмотровая группа в вертолете против желания улыбается: а то они сами не знают. Они перед вылетом обновили завещания, оставили конверты семьям. Вертолет уходит в набор высоты с разворотом и бросается наутек, хаотично дергаясь то вправо, то влево. Не то, чтобы это помогало от современных зенитных автоматов — но линкор вслед не стреляет. И вообще, кажется, не предпринимает ничего. Досмотровая группа облегченно крестится и выдыхает — после таких полетов атеизм тает, как снег под солнцем. Всю дорогу до авианосца вертолетчики и высадочная партия перебрасываются ничего не значащими словами с искренним облегчением; вот, наконец-то и родная палуба.

Вертолет садится — а на катапульты поднимаются штурмовики. А крейсеры с управляемым ракетным оружием открыли пусковые контейнеры. Даже эсминцы, кажется, готовы стрелять — хоть Алого Линкора никто не видит, кроме радара вон того “самолета-ковбоя”, Е-2С “Хокай”, наматывающего патрульные круги над авианосной группой.

Досмотровая группа с неописуемым облегчением вываливается на палубу. Кто-то утирает пот. Кто-то щурится на закатное небо.

— Здесь что-то не так, — первым собирает себя в кулак старший, как ему и положено. — Линкор мог нас грохнуть без особенных проблем.

— Он же Миротворец, — пилот неловко улыбается. — Черт, черт, черт. Я чувствую себя как сопляк в Бронксе, которого старшие парни послали насрать на чужой территории.

Тут раздается первый взрыв — прямо за кормой авианосца поднимается высоченный белый столб; водяное дерево рушится на палубу, обламывая кормовой лифт и сминая поднятый на нем “Томкэт”, как бумажный.

А потом страшный визг, тряска задней оконечности, вибрация, проникающая даже в зубы: погнуты и бьют вразнос гребные валы. Авианосец колотит ужасно долгие шесть секунд, пока вахта в машинном разъединяет валы и турбины. А потом снизу появляются струйки пара: лопатки турбин где-то все же пробили корпус, и рабочее тело — водяной пар с температурой шестьсот градусов, при давлении сто тридцать пять атмосфер — весело устремляется на свободу. Конечно, ситуация предусмотренная, и отсечные завесы уже падают, и аварийные команды уже там — но в отсеках главного турбозубчатого агрегата успел разверзнуться ад.

Грохот уже со всех сторон, больше десятка взрывов. Танкер из тонкой, неброневой стали; он лопается воздушным шариком, раздавленным томатом, через десять секунд на месте двадцатитысячетонника только громадное нефтяное пятно и россыпь оранжевых спасательных плотиков. Успел экипаж в них запрыгнуть, или автоматы просто так их надули?

— Черт! — старший досмотровой группы озирается. — Судя по фонтану, там больше тонны взрывчатки!

Оба крейсера — и ракетный и ПВО — стремительно садятся кормой. Взрыв не на корпусе, но больно уж близкий и очень уж мощный. Швы разошлись, борта смяты; крейсера выглядят получившими пинок под корму — собственно, так и есть.

О пуске ракет и подъеме самолетов никто уже не думает. Авианосец еще можно удержать на воде, для него такая торпеда не смертельна. А вот мелочь... Крейсера сидят уже по привальный брус; мало надежды, что водоотливы справятся: сотрясение наверняка сорвало с фундаментов моторы и генераторы, растрескало отливные магистрали. Электричества нет, и воду откачивать нечем — а резервные переносные помпы не тянут, они же не рассчитывались на случай, когда пятнадцатитысячетонному крейсеру отрывает задницу по самую шею. Буксир-спасатель в АУГ один, и он пока еще лишь огибает нефтяное пятно на месте гибели танкера.

Эсминцев нет. Ни единого. Авианосец встряхнуло, крейсера смяло — мелочь поразрывало на куски. От кого-то дрейфует задранный в зенит полубак и корма — а от кого-то лишь россыпь оранжевых плотиков на воде; и матерящийся в нос командующий АУГ приказывает:

— Запросите помощь у “Винсона”, или кто там ближе!

— Сэр, — офицер связи давно не мальчик, но сейчас он белее мела. — У них все то же самое!

— Как?

— У всех четырех АУГ, включая нашу. Третий флот не боеспособен, сэр!

— Во-о-от ка-а-ак... Подлодки?

— Подлодки, сэр, как ни странно, исправны.

Немного подумав, адмирал подводит итог:

— Скорее всего, его чертовы роботы заминировали нас, когда мы там стояли, как придурки на параде. Наши водолазы прощелкали это дело. А может быть, и не заминировал. Может быть, самонаводящиеся торпеды, только почему их не засекли акустики? Нет, скорее всего, эти твари как-то прицепились к борту и ехали с нами от самого чертова Рапа-Нуи... А ведь он действительно Миротворец: для подлодок такой взрыв означает гибель, без шансов, с надводных же кораблей спастись можно... Тем более, он же мог взорвать все это не за кормой, а под миделем или под погребами, и добиться еще и детонации боезапаса — но не стал. И спасатель он трогать не стал, и на “Нимиц” выделил единственный заряд... Кстати, сколько всего взрывов?

Пока офицеры уточняют у сигнальщиков и сводят результаты, аварийные партии справляются с креном громадного авианосца, давят несколько мелких пожаров от разорванной проводки. Спасательные плотики направляются к нему со всех сторон. Буксир, наконец, достигает крейсера ПВО — ракетный исчез, на его месте с пугающим звуком закручивается воронка. Хотя бы второй крейсер удержать на воде!

Патрульным самолетам приказано возвращаться к Острову Пасхи, Четвертому Флоту полным ходом бежать на помощь. Ни единого выстрела, ни единой ракеты... Аргентинцев хотя бы полными залпами пугал. Внезапно адмирал понимает: а так и было задумано. Не перетопить всех к чертям собачьим — а перепугать. Ночь, снаряды, всплески выше мачт, ужас.

И вот с ними теперь так же.

— Черт, — адмирал сжимает кулак, не обращая внимания, что ломает зажатый в нем легонький алюминиевый бинокль, — да этот сукин сын попросту нас отшлепал!

* * *

— Да этот сукин сын попросту нас отшлепал! Вот задница!

Сенатор, в молодости летавший с авианосцев, гневно размахивает пустым стаканом. — Америка не потерпит! В газеты! Пресс-конференцию! На законное требование досмотра так отреагировать! Где наш Седьмой Флот?

— Идет полным ходом от Японии к экватору и перехватит противника через тридцать шесть часов, — отвечает референт. Сенатор, летавший с авианосца всего раз в жизни, напротив, доволен:

— Что ж, повод отличный. Первый выстрел не за нами.

— Сэр, моряки докладывают, что выстрелов не было. Ни ракет, ни снарядов.

— А восемнадцать... Или семнадцать... Самонаводящихся торпед по каждой АУГ? Нет, юноша, тут уже все честно. Превосходно! Рано или поздно нам пришлось бы столкнуться с этими гостями. Теперь инициатива исходит от противника, мы же только защищаемся. Джон...

Сенатор, летавший в молодости с авианосцев — Джон Маккейн третий, сын и внук офицера флота — замирает. Ставит пустой стакан, смотрит на черепахообразного собеседника. Тот жмурит глаза:

— Вы совершенно правы. Пресс-конференцию. На послезавтра.

Референт записывает: какие журналисты что спросят, какие якобы зрители зададут наводящие вопросы. Какое впечатление должно получиться в итоге.

Представительный джентльмен в превосходно сидящем синем шерстяном костюме поднимает обе ладони примирительным жестом:

— Джентльмены, джентльмены! Стоит ли нам ставить на карту все? Он ведь нам ничем не угрожал.

— Он и не угрожал. Просто убил две тысячи моряков и потопил целый флот Америки. Ни Гитлеру, ни япошкам такого не удавалось. Хотя бы поэтому мы не можем пропустить его к Владивостоку. Если он с нами сотрудничать не желает, если на радиозапросы он молчит...

— Намного хуже, если бы он сейчас на всю планету задавал бы вопросы. Мы два дня назад клялись ему в любви, а сейчас кидаемся дерьмом, как истеричные макаки. Можно ли нам, в таком случае, верить?

Джон Маккейн машет рукой:

— Он молчит. Если эта ценность не наша, то не бывать ей ничьей больше. А патлатых и нытиков мы раздавим. Второй Вьетнам нам тут не нужен, мы не пойдем на поводу писников. Поэтому всех! Стратегическую авиацию! Ударные субмарины! Седьмой Флот, японцев — этих он заминировать никак не мог. Южных корейцев, до последнего корыта! Я помню, во Вьетнаме их спецназ отлично себя показал. Всех! Пусть русские видят, что наш союз не разваливается. Если Миротворец не с нами — он враг.

— Вы прямо как Ленин, — поляк в синем шерстяном костюме кривит губы. — Кто не с нами, тот против нас.

— Так Ленин был прав, — сенатор, летавший в молодости с авианосцев, пожимает плечами. — Потому-то и сверг thzarizm, потому-то и выиграл гражданскую войну. Мы обабились. И вот уже получили по морде тряпкой. Нет! Нам необходима разведка боем.

Поляк пожимает плечами. Спрашивает у референта:

— Моряки сообщили, сколько противник использовал торпед в залпе?

Референт сверяется с кожаной папочкой:

— Три АУГ получили по восемнадцать подрывов, четвертая — семнадцать. В ней было на один эсминец меньше.

И тогда поляк — прямо как есть, не сбрасывая великолепного синего пиджака, не тратя секунды на избавление от роскошных туфель крокодиловой кожи, разгоняется по палубе яхты навстречу ветру и прыгает в распахнутый алый восход, в розовую зарю, в холодные океанские валы; звенит на палубе стакан, выливается добрый джин. А поляк размашистыми гребками удаляется от яхты, совершенно не обращая внимания на встревоженные крики за спиной. И отточенный ум, вознесший Збигнева Бжезинского на самый верх, доставивший ему деньги, почет и восхищение, спасает поляка в очередной раз.

Семьдесят вторая торпеда, подводный робот в пластиковом корпусе, с плавниковым движителем — отчего все гидроакустики принимают его за большого тунца или там акулу — болтается под левым бортом яхты, в тени, чтобы не увидел вахтенный. Сейчас робот втягивает штангу наблюдательного комплекса; и где-то далеко к северо-западу, по морскому: “к норд-весту”, в рубке Алого Линкора его аватар, так и не выбравший себе ни флага, ни имени, качает головой с искренней грустью: а ведь не будь Маккейн фанатичным придурком, почему бы и не договориться?

Но тут же Алый Линкор и понимает: Маккейн только следствие. Там вся жизнь такая. Доллар в чужом кармане суть личное оскорбление. Украл этот самый доллар — сел в тюрьму. А украл железную дорогу — сел в Сенат.

Вот Маккейн и сел. В Сенат...

Потом аватар прикрывает глаза. Он сам и является линкором, нажимать кнопки ему никакой необходимости нет. Просто — сигнал достигает подводного робота, и тот плотнее прижимается под киль яхты, и срабатывает взрыватель.

Полторы тонны “морской смеси”, тротил-гексоген-алюминий. Защита больших артиллерийских кораблей рассчитана всего на половину такого заряда. Но здесь лишь яхта: ясеневые шпангоуты, обшивка из белого дуба. Боеголовка, способная встряхнуть авианосец, оторвать корму крейсеру, располовинить эсминец, поступает с яхтой, как с хомяком капля никотина: рвет в мелкие клочья.

Удача на стороне пана Збигнева. Через несколько часов его, контуженного близким взрывом, замечает патрульный самолет Четвертого Флота. Четвертый Флот идет с юга, тщательно вычистив подводную часть всех своих кораблей, присоединив совсем неплохие австралийские крейсера. С севера накатывается Седьмой Флот, японцы со своими якобы эсминцами авианосных размеров, южные корейцы с корветами береговой обороны и очень-очень высокой храбростью, вызывавшей уважение даже у отмороженных вьетнамских партизан.

А Третьего флота больше нет.

* * *