Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Слуги вернулись быстро, Квирелл тащил ничего не понимающую пилотку, а невидимая Дора его прикрывала.
— Вы о конспирации думаете?! Оглушили бы хоть, в случае палева проще было бы врать.
— Сейчас урок, Повелитель.
— Да, обычно по коридорам в это время никто не шастает.
— А прогульщики?
— Они обычно не такие дураки, чтобы бегать неподалеку от кабинета директора.
— Во всяком случае, нас никто не видел.
— Тебя уж точно, Дора. Но не забывайте, не я один знаком с этими чарами.
Тогда я вернул ей видимость и заметил, как она корчила Квиринусу рожи, пока не заметила, что больше от него не спрятана. Осталось найти не поврежденное туманом тряпье и чистый флакон для воспоминаний. Дополнительное подтверждение не повредит.
— Дора, одевайся. И маскируйся под Дамблдора.
— Зачем?
— Затем, что я так сказал. Сыграем свою версию событий.
Пока она выполняла мои приказы, я заметил и расхерачил часы — незачем добавлять в воспоминание что-то настолько четко показывающее время, чтобы не вызвать точную перепроверку событий. После чего вторгся в пустую башку с короткими седыми волосами при помощи силы империуса с мощнейшей существующей палочки.
— Белка, занимай позицию за дверью и следить за этой марионеткой, я через неё подам сигнал. Не думай ничего компрометирующего, то есть, думай что-то, не вызывающее подозрений. Будем снимать новые воспоминания.
— Да, Повелитель.
— Дора, у тебя важная миссия — хорошо сыграть роль.
Дальше я параллельно рассказал ей лично и Квирреллу через марионетку всё то, что им предстоит сделать. Так что я трансфигурировал реквизит — пародию на палочку Дамблдора, начался первый дубль.
— Альбус, вы хотели меня видеть?
— Да, Квиринус, проходи. Мы с мистером Поттером проводили не очень удачный алхимический эксперимент и уже почти закончи...
Снося на своем пути двери, в кабинет прорывается моя марионетка, моментально связывает не успевающего целиком развернуться профессора одним невербальным фульгари и едва ли не размазывает как бы Дамблдора по стенке одним малоизвестным, но на самом деле — довольно безобидным оглушающим заклятием, чей черный луч на пути ломает доставаемую палочку в щепки. После чего безумная пилотка хватает сопротивляющегося меня, притягивает акцио метлу и мы вылетаем в окно.
С первого дубля — и такой результат. Мясная кукла с метлой будет ждать в лесу на дереве, если её не сожрет акромантул. А я под дезиллюминационным заклятием возвращаюсь, чтобы собрать отснятое в пузырек, предварительно перепроверив, проинструктировать пришедшую в себя Нимфадору и развязавшегося Квиррелла насчет поведения и взять у неё немного волос — мне в такой ситуации лучше спрятаться. К счастью, оборотное зелье ещё осталось.
А пока я вновь обзавелся сиськами, мои слуги отправились в больничное крыло. Пара негромких щелчков пальцами — и Помфри искренне уверенная, что Альбуса крепко прокляли и ему нужен покой. А доставивший его на лечение отправился предавать инцидент широкой огласке.
Эти мерзкие твари недостойны даже существовать!! Но они все равно смеют портить мне жизнь. Дождь из серной кислоты им на голову, клизму подожженным бензином в задницу! Чтоб их собственные матери насиловали куском колючей проволоки и заставляли жрать кусочки самих себя в соусе из гонорейной слизи с живыми опарышами!!! Ненавижу!!!
Всё началось с того, что в школу, только услышав новость о нападении на директора, пришел старик из Хогсмида. Не какой-то левый хер из лавки, а самый настоящий Дамблдор. Как выяснилось, в кабинете был тоже Дамблдор, но не Альбус, а Аберфорт. Последний как-то раз обыграл братишку в карты и на пять лет занял его место, скрыв отличия внешности временной сменой имиджа — за таким эпатажем трудно отличить одного седого бородача от другого, особенно при столь близком родстве. Ещё чуть менее двух лет — и обмен произошел бы обратно.
Всё же не зря я старался повременить с непосредственной заменой директора метаморфой. Вот только зря я даже так совершил фальсификацию. Теперь придется организовывать побег, для которого у меня нет практически никакой возможности. Как и нет желания просто бросить возможный источник моей будущей власти даже над строением собственного тела.
Действовать надо решительно, ебать их всех стадом кабанов, решительнее шахида, что разжимает пальцы, отпуская кнопку, дабы не только обратиться самому в кашу с кусочками мяса, разбросанными взрывом, но и поразить как можно больше неверных! О, Великий Ктулху, что является мне во снах, прими плоть и кровь как дары. Ненависть, дай мне сил!
Я прорываюсь к больничному крылу раньше, чем даже сам ожидал, ибо меня несет насытивший кровь адреналин. Нужно отвлечь, нужно открыть путь... Они начнут разглагаться, отбрасывая общечеловеческие оковы осознания себя как существа!
— Crucio!!!
Неожиданно хорошая реакция для её возраста! Но волю мою не сломить, коль желаю я убить, то жертву заранее записывают в трупы, а если боль желаю причинить — то найду свой путь. Рывок вперед, рубящим ударом полосатой палочки, словно рябиновым стеком, попадаю по пальцам правой руки, которые тут же выпускают свое орудие. Я тоже бросаю деревяшку на пол — все вокруг слишком медленны и слабы, чтобы что-то сделать, а я успеваю повалить медсестру на пол и вцепиться своими зубами в её горло.
Кровь человека имеет восхитительный вкус, в ней сочетаются сладость и металл, а прямо из раны она приятно горячая и при этом не обжигает. Она так утоляет жажду, что лишь после неё чувствуешь себя Человеком. Это жидкий экстаз, что так приятно наполняет желудок, заставляет растянуть губы в красной улыбке и облизнуть сладкие от крови зубы. Помфри захлебывается, а я снова припадаю к ране — не могу пересилить себя и предупредить слугу, не могу остановиться, пока не завершу начатое. Я понимаю, что буду жалеть потом, но будущее так далеко, а кровь здесь и сейчас.
Я отрываюсь от тела, из которого вытекает жизнь, чтобы вдохнуть воздуха и не могу сдержать нервного смеха — мои же удовольствия оказали медвежью услугу. Скрипнула входная дверь. Я бросился, не разбирая дороги, в ближайший проем, швырнул в окно попавшуюся под руки кровать — адреналин всё ещё не отпускал. И отправился следом, после чего взлетел и скрылся в лесу.
Только сейчас до меня дошло, что я-то не замаскировался. То есть, был под видом Доры и её подставил. И палочку её посеял. Как и, собственно, её саму. Ну так чего же горевать по уже свершившемуся? Рациональных причин не вижу, но ярость просто переполняет меня изнутри.
А есть ли смысл в чем-то, кроме ярости? Это единственное чувство, что всегда напоминает о том, что ещё не сдох. Это пламя в топке паровоза. Человек — это всего лишь спичка, когда он гаснет, его можно выбросить. А клеить из спичек Кремль было бы забавно, но всё же гораздо веселее его потом сжигать. Хотя склеенным в единую кучу людям лучше сначала дать время прийти в сознание и ужаснуться, а уже потом обливать бензином ради маленького Холокоста. Вот только клей держит людей слабовато, так даже многоножку из них не соберешь.
Раз уж смысла в жизни нет, для меня не будет проблемой подставить Нимфадору ещё сильнее. Тем более, ещё немного веселья не сделает ей погоды — за Дамблдора, даже не того самого, ей воздастся. Главное — чтобы в процессе мести не вышли на меня. Жаль, что я не успел стереть ей память. И метку свою светить не хотелось. Хотя Пожиратели ходили с метками, но из посторонних об этом знали очень немногие. Даже министерство и авроры не были осведомлены, а моей слуге рассказывала мать.
Нет смысла в бытии, а в нападении на деревню кентавров его ещё меньше. Я не любитель издеваться над животными, страдания людей видны гораздо ярче и прекраснее. Тем более, я не знаю расположения этого плода магической зоофилии. Зато Хогсмид найти — не проблема. Путь всякой плоти должен вести к бессмертию, если избран верно. Так самое время ступить первый шаг!
Хогсмид, поляна свиней. Свиней же вывел человек из могучего вепря ради своих неумеренных аппетитов и прихоти почаще есть мясо? Так ничто не помешает мне использовать двуногую свинью ради моих собственных интересов и прихотей. Дабы стать сверхчеловеком, сначала нужно перестать быть человеком.
Я уже хищник. И пока семейка на окраине ни о чем не подозревает, словно ишаки на водопое, стоит подобраться столь тихо, чтобы они своими длинными ушами не услышали, и быстро, чтобы ни копытом не успели лягнуть. Большая семья, что видно сквозь окна, с маленькими детишками и столом всякой стряпни. Но моим кулинарным интересам больше соответствует первое.
Одно заклятие — иммобулюс. Словно само время сдохло и его труп окоченел. Не шевелится ни пылинка, зависшая в воздухе, ни падающая с ложки капля супа. Лишь я вхожу, подгоняемый предвкушением. Девять человек, весьма неплохо для начала. Пора привести ещё несколько предметов в движение.
Камин не трещит, огонь его замерз, став словно сюрреалистическая стеклянная статуя. Мир запылает как крест, когда найдется тот, кто сумеет вовремя уронить спичку. Желательно охотничью, штормовую или даже термитную. А чтобы огонь был неугасим, его топливо должно быть особым. Не всякий компьютер поймет, но чтобы собрать себе золотые горы, нужно тысячи раз отнять последний грош.
Это распространяется не на одни лишь деньги. Чуть кривая кочерга с разорвавшим тишину звуком входит в висок маленькой девочки, пока лицо её матери напротив чисто физически не может исказиться ни одной гримасой, кроме будто приросшей к черепу полуфальшиво довольной мины. Я точечно ослабляю чары, прикоснувшись к хрупкому тельцу, притягиваю к себе за косичку с бантиком, прижимаюсь ухом к детской плоской груди и вслушиваюсь в то, как сердце останавливается. Что может быть приятнее чужой смерти?
— Аpokatastethi to soma mou emoi!
Только чужая смерть, что дарит вечную жизнь!!! Мое собственное сердцебиение словно раздваивается, в теле собирается теплое покалывание, оргазмическим вулканом изливаясь в окровавленную кочергу. Орудие такого замечательного убийства, первого шага к бессмертию — это достаточно сокровище, имеющее сентиментальную ценность в самый раз для вместилища души. Но первый шаг — не последний.
— Твоему сыну пойдет улыбочка до ушей? Не вежливо игнорировать чужой вопрос, незнакомка. Даже если нет возможности говорить. Я подучу тебя манерам, смотри!
Кухня. Ящик. Острый разделочный нож. Прямо чувствуется, что он недавно побывал в трупе курицы или индейки. Не переживай, малыш, я дам тебе отведать кое-чего послаще. Мальчик не шевелится, как бы я не хотел поиграть, нельзя давать даже теоретического шанса на побег. Лезвие пронзает левую щеку. Правую. Заклятие не дает крови разливаться из тела, но она щедро покрывает металл. Челюсть двигается лишь от моей руки.
— Смотри, вот так делаешь ртом и говоришь "Да, сэр". Повтори!
Разумеется, мать семейства не может прокомментировать издевательства.
— Не понимаешь движений голосовыми связками? Так я покажу!
Нож ничуть не хуже режет горло. Главное — не дорезать его до конца, чтобы продлить мучения. Теперь можно пальцами протереть лезвие, сунуть его за пояс, освободив руки, в одной руке собрать оба тоненьких предплечья, а другой ухватиться за волосы и вновь дать времени течь, вместе с проливающейся на пол кровью.
— Это называется кошерный забой, потому что при нем в сосудах не остается крови. Разве что она может попасть в легкие. Но я не фанатею от еврейчатины.
Труп отправляется в лужу. Ещё один осколок души — в нож. Слизывать кровь с пола не рекомендую, да и сам не буду. Лучше вскрыть новую мясную упаковку. Старшая дочь с кулоном промеж внушительных сисек вполне подходит. Когда жертва не сможет при всем желании брыкаться, появляется время получше прицелиться, перед тем как грызть горло. Ах, это просто пьянящий нектар забытых богов каннибализма, согревающий не хуже травяного арийского чая Зигмунда Рашера.
Сорванный с помятой в процессе груди трофей тоже годен стать якорем в этом бренном мире. Можно было бы попробовать сохранить на память не одну лишь подвеску, но и откушенный сосок, если бы я его не прожевал. На очереди следующая жертва, времени на остановки нет.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|