Наш временный дом нахожу быстро. Поднимаюсь по лестнице, а сам заново прокручиваю то, что с нами произошло час назад. При одной мысли об этом сердце непроизвольно сладко сжимается. Надо же, как меня торкнуло! Нет! Всё держу себя в руках. На сегодня хватит. Ну, разве что ещё разок перед сном, чтобы лучше спалось…

— Лен, я тоже хочу посмотреть, что тут еще есть, кроме того, что мы видели. — Я присоединяюсь к подружке, которая всё-таки решила поближе познакомиться с содержимым квартиры.

Со смехом мы начинаем открывать все шкафы и копаться на всех полках. В результате тщательного осмотра обнаружены: несколько тарелок, чайных чашек, ложек, вилок и кухонных ножей, два граненых стакана со слоем грязи на дне и стенках, сковорода со слоем горелого жира на боковых стенках. Два комплекта постельного белья достаточно чистого на вид, два полотенца, и рулон туалетной бумаги (!!!) обнаружены в ванной. Справочник городских телефонов украшает собой старый телевизор марки «Спутник» в нерабочем состоянии. Рядом стоит черный телефон старого дизайна с металлическими двурогими рычажками. Антиквариат!

Из продуктов в кухонном шкафу обнаружился сахар в сахарнице, распакованная пачка грузинского чая, пакет риса, пачка соли, пакет яичной лапши и несколько коробков спичек. Спички пригодятся — плита газовая.

— Как ты планируешь дальше время проводить? — аккуратно намазывая булку маслом, обращается ко мне Ленка. — Кстати бабы ничего, пышные такие.

— Есть тут одна баба, аромат которой превзойдёт лучший парфюм Парижа — подхватываю я тему ароматов.

— Как дам больно! Про планы лучше давай.

— Думаю, что мы сейчас закончим с завтраком и уедем на метро в центр. Погуляем. Потом позависаем в Эрмитаже. Там в царском буфете пообедаем. Вечером у нас билеты на концерт, после концерта посидим в каком-нибудь историческом заведении типа «Англетер» или «Астория» и продолжим развлечение здесь. — На последних словах я подмигиваю.

— Ещё раз так подмигнёшь и будешь спать на полу, а то что-то притомил уже своими намёками. Мне это, правда, неприятно.

— Леночка, любовь моя, честное слово, я так тобою восхищён, что просто не могу удержаться. У меня все мысли заканчиваются светлыми воспоминаниями о тех скачках, что мы тут с тобой устроили. — Я пытаюсь взять себя в руки, — как тебе всё-таки культурная программа?

— Культурную программу ты продумал, — ухмыляется Ленуся, а предусмотрел ли ты время для магазинов? Всему Союзу известно, что в Питере самая дешёвая контрабанда.

— Лен, ну их, эти магазины, лучше просто так по улицам пошляться, на исторические места позырить.

— Боря, блин, ты дурачок! Если удастся косметики купить хорошей, мы же сможем отбить часть денег потраченных на поездку. — Ленка, с возмущением всплескивает своими точёными ручками. — Я дома всё толкну70! Девок, желающих приобщиться к буржуазным чудесам, — каждая первая. А маме своей, сестре ты не хочешь что-нибудь привезти? А себе для учёбы канцелярии какой-нибудь классной? Акварель, например, «Ленинград», даже я знаю, очень ценится художниками.

— Договорились, завтрашний день посвятим походам по магазинам, а я, хоть мне совсем не хочется всей этой фарцой71 заниматься, буду тебя сопровождать, как верный паж. Так хорошо?

Нам же ещё надо не забыть про самолет в 19.40. Нам же за час в аэропорт надо подъехать, плюс заложить время на дорогу. То есть у нас завтра времени только до половины шестого.

21. В ЛЕНИНГРАДЕ ГОРОДЕ У ПЯТИ УГЛОВ

Тот же день, те же герои выдвигаются в центр города

К полудню мы немного отдохнули и быстренько умывшись, устремились навстречу новым приключениям. Порывистый ветер с Балтики заваливает город мокрым снегом. Ходить по городу опасно для здоровья и физического, и для финансового тоже. Никакая обувь не выдержит ледяного напора городской «химии». Верхняя одежда тоже от такого «дождя» портится. Ленкина коза превратилась через три минуты в бахрому из мокрых сосулек. Хорошо, что до метро недалеко. Мы долго-долго спускаемся в самую глубокую подземку в мире. Эскалатор движется неторопливо, стоя спокойно и не двигаясь, глаза смыкаются сами по себе.

Перед посещением Эрмитажа мы забегаем в аптеку. Резино-техническое изделие №272 в центре Ленинграда к счастью оказывается в наличии. Берем еще пачку салфеток и детское мыло. В нашем временном пристанище этих необходимых вещей нет.

Благодаря погоде очередь в Эрмитаж отсутствует. Вернее, вся она умещается в кассовом зале. Для нас, как для студентов вузов, имеющих отношение к искусству, билет бесплатный. Единственное место, где не надо «совать на лапу». Какие-то десять минут, и мы сдаем мокрые шмотки и вступаем на территорию Великого Искусства и Великой Истории. Больше всего радует наличие тепла и буфета. Делаем над собой нечеловеческое усилие и отправляемся не в буфет, а наоборот.

В музее 350 залов, легко прикинуть, что даже по минуте на зал займет почти шесть часов, а ведь в некоторых залах хочется остановиться подольше. Однако через пару часов наступает перенасыщение от обилия всех этих масляных бородушек и шелковых головушек. По нашему родному сибирскому времени уже четыре часа, поэтому спускаемся в буфет.

Выбор блюд весьма ограничен, но по пятьдесят грамм коньяка и бутерброд с бужениной идёт на «ура». Одним бутером голод заглушить не удаётся, берём ещё по одному, после чего пытаемся продолжить постижение великой силы искусства.

«Мадонна Литта» и «Мадонна Бенуа», «Даная» и «Блудный сын», сокровища Пазырыка73 и Древнего Египта, Рубенс и Караваджо, Эль Греко и Тициан, всё смешалось в наших натруженных мозолистых мозгах в неаппетитную мешанину…

В пять вечера Леночка взмолилась:

— Борюси-и-ик, миленький! Ну, пойдём быстрее отседова, сил моих дамских больше нету! Лучше мы часок-другой погуляем по слякоти и сырости, чем ещё по этому кладбищу человеческого духа, как сумасшедшие слоны.

— Леночка! Ты же дочь художника! Как ты можешь? Как? Это же великие живописцы! написавшие великие картины! — паясничаю я. — Хотя по большому счёту, я с тобой солидарен, что-то меня тоже уже подташнивает от всей этой помпезности, золотых рам, паркетов и плафонов. На этом объявляю программу окультуривания законченной. Может, еще по стопочке коньячку вмажем, перед выходом на просторы Северной Пальмиры?

— Борь, нет, ты всё-таки болтун неисправимый! Ни минуты не хочу больше оставаться в Эрмитаже. И коньяк здесь дорогой! Лучше осядем где-нибудь в ближайшей рюмочной. Там и накатим по «писят», как говорят в кругах недалёких от искусства.

Через десять минут мы уже маршируем по Дворцовой площади в направлении Большой Морской. По-зимнему ранняя ночь уже опустилась на город. Дворцовая подсвечена декоративными светильниками, это создаёт торжественную и величественную атмосферу. По Большой Морской выходим на Невский. Ещё десять минут и мы уже толкаемся на входе в самую знаменитую Ленинградскую кондитерскую. Когда-то до революции она называлась «Норд», а после борьбы с космополитизмом её переименовали в «Север». Нам в очередной раз везет — в кафе на втором этаже оказываются замечательные свободные места у самого окна, выходящего на Невский. Берем по чашке бачкового74 кофе с двойной дозой коньяка и пару фирменных пирожных.

Настроение у нас после бегства из музея необъяснимо поднялось, мы сидим и просто вспоминаем разные ленинградские анекдоты: — и про "папа едет в Ленинград, — папа купит мне мопед", и про синекуру и про Ленина (вот эти шёпотом). Расправившись с кофе, перемещаемся в театр «Эстрады», благо, что расположен он в двух шагах от «Севера».

Концерт оказался состоящим из двух частей. Первую часть народ развлекали Геннадий Хазанов, Клара Новикова, Роман Карцев и другие птенцы гнезда Аркадия Райкина. Даже час ужимок этих несмешных клоунов у меня вызвал рвотный рефлекс. Народ же веселился от души. Ленке тоже поначалу нравилось, она даже хихикала весьма ехидно, но потом и ей стало скучно. Вся эта еврейская так называемая сатира, изображающая нас, обычных людей какими-то насекомыми, психологическое оружие против нас же.

Зато искусство пантомимы легло как-то во время. Слава Полунин — трогательная фигура клоуна в жёлтом балахоне, разговаривающего с самим с собой, по надувному телефону, бесконечно грустен в своём раздвоении. Танцующие на швабрах уборщицы, смешные просто до колик. Ребята просто горят на сцене. В зал льётся такой поток энергии, что, публика рукоплещет без перерыва. Когда зазвучала бессмертная «Блю Канари», я вдруг почувствовал на своей руке теплую ладошку своей спутницы. Тут же накрыл её ладонь своей.

Через полчаса Лена наклонилась к моему уху и прошептала:

— Боря, меня не теряй, я выйду, встретимся в фойе…

— Что случилось? — не понял я, — подожди, через полчаса спектакль закончится, мы пойдём в ресторан, там ты всё …

— Не тарахти! Кажется, у меня кажется проблема — уже с досадой от моей тупости шепчет подружка. — Если мы еще посидим, то будет очень неловкая ситуация. Потом объясню, тупенький.

— Ну, нифига себе, — думаю я про себя, а вслух шепчу: — Давай, я тогда с тобой.

Сквозь возмущенные шепотки сидящих зрителей мы кое-как выбрались в фойе.

— Подожди здесь, — серьёзным голосом говорит Ленка и скрывается за дверью дамской комнаты. Я же получаю в гардеробе наши шмотки и рассматриваю портреты артистов. Внезапно у меня за спиной кто-то покашливает. Я оборачиваюсь и теряю дар речи… Сам маэстро Полунин:

— Молодой человек, извините, не могли бы вы мне сказать, что вас заставило покинуть наше представление? Я видел, как вы восторженно хлопали, как горели глаза вашей спутницы… а потом вдруг встали и вышли. Обидно!

— Вячеслав Иванович, — Полунина коробит от такого обращения, — я старый почитатель вашего творчества и в восторге от вашего сегодняшнего выступления, но у моей девушки какое-то недомогание случилось. Я должен её дождаться и… там будет видно. И раз уж мы с вами сейчас разговариваем, не могу не воспользоваться случаем и не поделиться с вами некоторыми прогнозами.

— Да? Любопытно. Какими же? — в голосе Полунина слышна ирония.

— Просто невероятных! Я не знаю всего, но то, что вы станете почётным гражданином Лондона, построите себе особняк под Парижем и будете несколько лет выступать с труппой «Дю Солей»75, это совершенно точно. В Союзе и России тоже будете обласканы на всех уровнях. Любовь публики, любовь критики, и даже властей будут сопровождать вас на протяжении всей…

— Он опять пророчишь? — Ленка появилась внезапно, её лицо сияет — Ой, здравствуйте, а вы и есть Асисяй? Вы ему верьте, он ясновидящий!

— Азизю! Тету, нута джавава утюуни даар. — Полунин вполне понятно отвечает на тарабарском.

— Мне очень понравилось ваше выступление, — тараторит Ленка. — Мне очень жаль, что пришлось так резко выскочить… Извините нас пожалуйста. Будет здорово, если вы приедете к нам в Новосибирск. А еще не могли бы вы дать нам автограф? Пожалуйста.

— Ладно, не берите в голову, всякое бывает, рад был от вас услышать лестные для артиста слова. Я хоть и в пророчества не верю, но всё равно приятно. Базяйте! На чём расписаться?

Я протягиваю входные билеты

Полунин на секунду задумывается, и пишет фломастером — «Спасибо зя любоф» и подпись — Асисяй, «щелкнув» своими огромными красными тапками, изображает короткий поклон и убегает за кулисы.

— Какой он милый! — щебечет Леночка, натягивая дублёнку. — Но мы с тобой всё равно сейчас едем домой. Хорошо, что в аптеку зашли и салфетки купили… К счастью, всё обошлось, но лучше подстраховаться.

— Лена, какой домой? Ты смерти моей хочешь? Я голоден после трудового дня как тысяча волков. Сейчас пойдём куда-нибудь поедим, а потом уже домой.

Да в жопу эти рестораны! Давай зайдём в Елисеевский. Он наверняка до девяти открыт, успеем. Купим хлеба-сыра-колбасы, глядишь, до завтра и доживём.

Елисеевский встретил нас ярким светом люстр под высоким кессонированным потолком. Мы быстро закупили сосисок, яиц и макарон. Для украшения стола взяли пару апельсинов. В сувенирном отделе увидели симпатичные стеклянные фужеры и прикупили их в качестве сувениров. Осталось нырнуть в метро и добежать по Бабушкиной улице до квартиры.

22. ЛЕНИНГРАДСКИ РОК-Н-РОЛЛ

Ленинград. Квартира на ул. Бабушкина

Прижимая к груди кулёк с провизией, я поднимаюсь по лестнице к нашему «приюту комедиантов». Лена идёт впереди. Очень жаль, что объёмная зимняя одежда скрывает от моих глаз всё великолепие её фигурки. Я вспоминаю сегодняшнее утро, и мой братец начинает шевелиться. Рано! Ещё ужин готовить. Ключ у меня в кармане джинсов, руки заняты продуктами, положить на грязный пол их нельзя.

— Ленуся, птичка моя, будь добра, засунь руку мне в карман, штанов, ключ от квартиры там лежит, да смотри не перепутай!

— Анекдот вспомнился, оборжаться, — подружка, достав ключ, ковыряет им в скважине:

— Штирлиц шел по Унтер ден Линден.

— Хальт! Стоять! — услышал он окрик из-за спины.

Штирлиц засунул руку в карман. — Это конец, — подумал Штирлиц, — но где же пистолет?.. Но тут же, с ужасом, обнаружил пистолет... но где же конец...

— А что? Ты у меня в кармане конец не нащупала? — удивляюсь я, — а кто по нему елозил только что? На твой анекдот у меня свой найдётся, чисто мужской:

— Карман в мужских штанах похож на женскую сумочку. Там можно найти всё — от ключей и до лопаты.

Мы, наконец, вваливаемся в квартиру. Благодаря тому, что мы оставили открытыми форточки, запах табачного дыма выветрился, но комнатная температура упала до морозных +18.

— Как пить хочется! — слышу я голос моей возлюбленной. — Борь, у нас же ещё где-то здесь должна быть бутылка шампусика. Доставай из кулька новые фужеры. Мы их сейчас испытаем. Жаль, музыки нет ни в каком виде, даже телевизора…

— Телевизор тебе сейчас точно не помог бы, — утешаю я её, — там сейчас ничего кроме «многие лета дорогому Леониду Ильичу» не поют и не играют.

— А вот расскажи, ясновидец мой, какими приборами будут пользоваться через сорок лет для того, чтобы музыку слушать?

— Вот тут произошли большие перемены, — я разливаю «Советское Шампанское» по фужерам. Оно призывно шипит и играет пузыриками, разбрызгивая вокруг мелкие капельки.

— Давай я буду рассказывать, и подливать шампусик, а ты займёшься готовкой, — я рассказываю вкратце о развитии техники на ближайшие сорок лет.

— Вот чего я не люблю, так это готовить! Может, ты будешь рассказывать и параллельно готовить. Наверняка у тебя хорошо получается. После ужина я обещаю отработать… — её рука многозначительно скользит по моему бедру.

Я протягиваю Лене шампанское, приподнимаю коротким жестом своё:

— Твоё здоровье! — выпиваю крупными глотками. Запах немного дрожжевой, как у всякого полусладкого игристого, но в целом, жажду утоляет. Пивали мы гадость и похуже.