"Как я потом на ложе-то влезу?" — Вообще его страшили только первые пять шагов. До того места, где у стены лежало Векшино копье. Весь дальнейший путь из шатра и обратно, он намеревался пройти, опираясь на древко. Надо было только до него добраться. Мелькавшую мысль попробовать это проделать на четвереньках он яростно гнал.

"А-то в этот миг зайдёт кто-нибудь. Тот же ... Авдюха!" — С этой мыслью он, опершись на правую ногу начал подниматься, осторожно выпрямляя левую. Коснувшись ей пола, какое-то время стоял, зажмурившись и кривясь от боли. Ожидал, пока хоть чуть-чуть утихнет резь ниже колена и уже сомневался в том, что сумеет добраться хотя бы до копья. Скорее всего, он попросту рухнет, как только обопрется на раненую ногу. Мысль попытаться проскакать пять шагов на здоровой правой ноге — повеселила, когда он представил себя со стороны. Впрочем поразмыслив, решил все же попробовать.

"Не свалиться бы мне!" — Стараясь держаться ровнее, оттолкнулся. Скакнул всего чуть-чуть, но к цели стал ближе и очень обрадовался. Оттолкнулся еще раз. Потом еще. После этого понял, что таких вот прыжков понадобится не пять, а больше. "Ничего! Допрыгаю. Вон как — даже не покачнулся!" — Снова прыгнул, уже смелее и поэтому дальше. В этот раз вышло не так удачно. Правая нога, не обмотанная так и не найденной портянкой, гуляла в сапоге, норовя из него выскользнуть. От этого сапог на пол встал неровно. Жиляту повело в сторону, и он с трудом устоял на ноге.

— Не так прытко! Поостерегись! — Несколько раз повторил сам себе и опять оттолкнулся. Получилось еще хуже. Сапог на ноге болтался, и Жиляту мотнуло так, что он едва не наступил на раненую ногу. Кое-как выровнявшись и переведя дух, стал прикидывать оставшееся расстояние. Удалось не сразу, из-за того, что блестевшее в темноте жало копья плыло куда-то в сторону, вместе со всеми другими предметами. Жилята вновь ощутил подкатывающую дурноту.

"Это что это я? Допрыгался?" — Смежив веки, постоял так какое-то время. Потом как мог, осторожно оглянулся на свое ложе.

" И половины не проскакал!" — Почему-то усмехнувшись этой мысли, задумался, что делать дальше. До постели было ближе. Но вернуться туда, не сделав задуманного? Жилята опять прикрыл глаза, ожидая пока дурнота отступит и собираясь продолжить свой путь.

— Ну, Господь Милостивый, помоги мне! Э-эх! — Скакнул осторожно, недалеко и после этого сразу зажмурившись. Всё различимое впотьмах убранство шатра рвануло в сторону так, что Жилята с содроганием сердца подумал, что это он сам уже падает на пол. И очень удивился, когда понял, что по-прежнему стоит на одной ноге. Сколько осталось до копья, он не знал, так как теперь не решался открыть глаза пока шум в голове и опять накатившая дурнота не отступят. Так стоял долго, сожалея о том, что вообще поднялся.

— Да вот он! Гляди! И уже на ногах! Голос Векши обрадовал и принес такое облегчение, что Жилята, еще сильнее почувствовал слабость. Он, покачнувшись, стал заваливаться на бок, но Векша, успел подхватить его под руку.

— Куда это ты на одной-то ноге?

Жилята только ощутив опору, позволил себе открыть глаза и увидел за спиной Векши, двух пришедших с ним монахов. Одного из них, уже совсем седого, узнал сразу.

— Благослови меня владыко! — Со всем возможным вежеством, Жилята опираясь на локоть товарища, поклонился Митрофану. Второй монах был ему не знаком. На него Жилята обратил внимание только потому, что тот держал Лавра, вцепившись пальцами в рукав его кожуха.

Сам лекарь, понуро сутулясь, смотрел в пол у себя под ногами. Жилята, при помощи Векши, следуя к выходу из шатра, попытался посмотреть в его глаза, но Лавр почему-то взгляд отводил. Жилята призадумался над тем, что же это может значить. Расспрашивать Векшу он не стал, после того, как тот предостерегающе, едва заметно, кивнул на вышедшего вслед за ними второго монаха. Жиляте от возмущения хотелось прикрикнуть на чернеца. Но сил не хватало даже на то, что бы удерживать в голове нужные мысли. А скоро стало вообще не до этого. Несмотря на всю его осторожность и старания товарища, он всё же касался земли, раненой ногой. От этого его боль вернулась, с каждым движением только усиливаясь. Последние несколько шагов Векша буквально нес его на себе. Добравшись до ложа, Жилята тут же вытянулся на нем, в состоянии думать только о том, как бы прямо сей час не сомлеть. Он будто через стену слышал слова о том, что его рана снова кровавит. Векша, говоря это, обращался к Митрофану, прося его допустить Лавра к страждущему. Ответ Жилята не разобрал и удивлялся тому, что Лавр к нему не подходит. Векша принялся разматывать повязки сам, как умел неловкими движениями и Жилята в какой-то миг дернулся от боли и в глазах его потемнело.

Придя в себя, первым делом увидел склонившегося над ним перепуганного Векшу, а за его спиной поблескивавшую роскошным одеянием фигуру владыки.

— Опамятовал, слава тебе Господи! — Обернувшись к Митрофану, сказал воин и отошел от ложа. Владыка Владимирской церкви, тяжело опираясь на посох, выступил вперед. Нависнув над Жилятой он, молча, взирал на него, потом вздохнув, поинтересовался его именем.

Жиляту всё еще мутило, отчего перед глазами плыло. Мысли в его голове еле ворочались и он с немалым трудом сообразил, как нужно правильно отвечать епископу.

— Крестили Анатолием. Памяти великомученика Анатолия Никомедийского. Того, что узрев страдания святого Георгия Победоносца, прозрел и уверовал во Христа. — Жилята сделал паузу, переводя дух, и думая стоит ли представляться своим мирским именем. Решил, что не стоит. Митрофан тем временем, ожидал с выражением благостного смирения на лице.

— Не убоявшись казни, он открылся в своей вере поганым и был тут же изуверски умерщвлен ими. — Жилята закрыл глаза. Так его меньше мутило, и он, уже понимая, что разговор со священником будет не простым, пытался собраться с силами. Они тотчас же ему и понадобились. Митрофан спросил о том, как Жилята получил свою рану. Тот хотел рассказать ему об этом коротко, но владыка всё время переспрашивал, уточняя, то и это и Жилята в итоге, едва ворочая языком, со всеми подробностями поведал о битве у эрзянской тверди. Митрофан выслушав его, одобрительно кивнул.

— Господь благословил тебя раб божий Анатолий. Я слышал о тебе как о добром христианине. Теперь же и сам вижу сколь ты крепок в вере.

Жилята от таких слов, едва сдержал вздох облегчения, уверившись в том, что всё говорил правильно и разговор на этом закончен.

— А скажи мне, раб божий Анатолий, кто обиходил рану, что доставляет тебе столько страданий?

Жилята удивлённый таким вопросом, хотел было кивнуть на Лавра, маявшегося под опекой второго монаха, но вовремя призадумался.

"Он для чего это спросил? Не знает что Лавруха лекарь? Быть того не может!". — Поразмыслив, Жилята сначала вспомнил понурое лицо Лавра, потом то, как вцепился в него молодой монах и неожиданно сообразил к чему весь этот разговор. Несколько раз вдохнув и выдохнув, он делая вид, что собирается с силами, снова подыскивал нужные слова.

— В лесу врачевал меня воин Мезеня. Где тот Мезеня? В лесу и остался. Ещё с одним воином. Для чего? А чтобы мы могли уйти и в плен к поганым не попали. Второго зовут Кочень. Их имена во Христе мне неведомы. Да ты о том спроси у Лаврухи. Он дядя Мезени. Он же учил его врачевать. Да ты погоди панихиду заказывать! Чую эти двое еще и возвернутся. Воины они добрые. Это сам видел. А в стане мою рану Лавруха обиходил. Как? Хорошо обиходил! — Жилята замолчал ожидая дальнейших вопросов. Митрофан благосклонно улыбаясь спросил.

— Скажи мне сын мой, а давал ли тебе лекарь какое-нибудь снадобье?

— Давал отче. — Кивнул Жилята и добавил.— То снадобье мне боль унимает и в голове от него проясняется.

Владыко снова одобрительно кивая, уточнил.

— Давая тебе снадобье, не читывал ли Лавр при этом наговоры?

Жилята ждал этот вопрос. Услышав его, он посмотрел в глаза Митрофану и в первый раз за весь разговор увидел в них живой и вместе с тем хищный интерес.

— Нет, отче! Лавр не чел наговоры. Он творил молитвы над каждым своим действом, а наговоров не было!

Лицо владыки почти сразу вновь обрело благостное выражение. Оборачиваясь к молодому монаху он переступил с ноги на ногу тяжко пристукнув посохом.

— Этот человек врачевал многих знакомых тебе воинов. Ты давно его знаешь. Скажи сын мой, не доводилось ли тебе, когда-либо, от кого-либо слышать, что он в своем деле творит ворожбу? Чел ли наговоры? Накладывал заклятия? Другое какое бесовское действо? — С этими словами владыка Владимирской церкви требовательно и вместе с тем испытующе воззрился на Жиляту. Тот, глянув в его глаза, вдруг ощутил, что его сердце забилось быстрее.

"Что мне ответить?" — Он не единожды слышал о том, что Лавр в трудных случаях, спасая раненого, средств не гнушается.

"Я вроде бы и сам видал его за ворожбой! Но как же я скажу об этом Митрофану? Что будет с Лавром? Понятно что! Так что же делать? Врать владыке?" — Последняя мысль так взволновала, что Жилята испугался, что стук в его груди будет услышан всеми присутствующими. Глубоко вдыхая и выдыхая, кое-как сумел унять сердце. Думая как быть он, почему то снова вспомнил, как Мезеня сначала помогал ему и Изяславу, а потом безропотно остался в лесу, дабы не быть обузой для всех. После этого Жилята решил не выдавать Лавра и тут же ужаснулся от того, что собирается солгать высшему духовному лицу, выгораживая ведуна.

"Пресвятая владычица моя Богородица, отмолю ли я это? Господь милосерден, но простит ли такое?" — А на ум ему одно за другим приходили имена воинов спасенных стараниями лекаря Лавра.

— Нет, преподобный отче! — Со всей уверенностью, на какую сейчас был способен, произнёс он. — Никогда и ни от кого, я о Лавре такого не слышал. Лечец он от Бога! — Последнее слово усилил, как мог, почти его выкрикнув.

Митрофан какое то время смотрел на него испытующе, потом начал смягчаться, но когда Жилята готов был вздохнуть с облегчением, вдруг спросил.

— Готов в своих словах поклясться?

— Готов! — Промолвил Жилята, беспокоясь о том, что теперь своё сердце он вообще не ощущает. — Бывало, что Лавр давал раненым снадобье. Но исцеляет он больше молитвами...

— Исцеляет Господь! — Вдруг построжев перебил Митрофан. — Лекарь он и сам лишь средство, да и только... — После этого Владыка осенил Жиляту крестным знамением и направился к выходу. По пути он сказал что-то молодому монаху. Тот с выражением сильного разочарования на лице, отпустил рукав лекаря и поплелся следом за Митрофаном.

Жилята в бессилии откинулся на ложе. Векша, проводил чернецов взглядом и убедившись, что они не вернутся, опустился на свою так и неприбранную постель и принялся рассказывать о том, что видел и слышал в шатре Путислава за последние два дня. Жилята слушал его, пытаясь вникать в суть повествования, но сил не хватало даже на это. Он понимал, что речь идёт о делах очень важных, старался внимать каждому слову и замечал, что фразы пролетают мимо его ушей. В какой-то момент он осознал, что уже совсем не понимает, о чем ему Векша рассказывает и больше его не слушал. Лежал, смежив веки, и думал о своём разговоре с владыкой, пока вдруг неожиданно не услышал удивленный голос Лавра.

— Боярич, ты проходи, да полог-то запахивай!

Векша замолчал, сбившись на полуслове.

И Жилята услышал голос Лютобора, разом вырвавший его из сонного оцепенения.

— Дядька Лавр, тебе Путислав велит идти к нему в шатер. Хочет, чтобы ты присмотрел за Изяславом. Боярина-то сам великий князь Владимирский, к себе позвал. Говорят, вернулись наши, что уходили с княжичем Всеволодом. Сказывают, полон привели. Вот великий князь Владимирский и хочет сам их встретить, и Путислава позвал к себе для того же.

После этих слов, Жилята ощутил в душе, невесть откуда взявшееся тоскливое безразличие.

Глава десятая.

Ветер, налетая из-за Волги, кружил на речном льду облако снежной пыли. Подхватываемая его порывами, она всё никак не могла улечься, даже и тогда когда поднявший её суздальский полк скрылся из глаз за прибрежным откосом. Лютобор глядя вслед, думал о том, как когда-нибудь сам встанет в ряды этого полка. Он представлял себя на боевом коне, с копьём в руке, мчащимся на врагов и хотел, чтобы это случилось как можно скорее.

Холодный вихрь пронёсся по улице отделявшей стан суздальцев от стана владимирцев. Подхваченный им стяг развернувшись, затрепетал, захлопал по воздуху. Его алое полотнище волновалось и Лютобору чудилось, что вышитый на нём лев, двигается как живой. Ветер, взметнув позёмку, ворвался в толпу людей и, обсыпав их снежной крупой, улегся. Стяг тотчас же безжизненно обвис на древке, своими длинными клиньями, покрыв позолоченный шлем Всеволода. Тот, мотнув головой, поёжился. Он и молодой стяговник, сидели верхом на конях. Все остальные были пеши. Князь Ярослав с тремя дружинниками и пятеро гридней его старшего брата, стояли плотной группой рядом с княжичем. Смотрели, как великий князь показывает воеводе Путиславу, добычу суздальцев, примерно три десятка пленных и говорит о том, как лучше с ними поступить.

— Мужей среди них, конечно же, мало. Они же сейчас все в войске Пургасовом. — Юрий Всеволодович посмотрел на воеводу и благодушно улыбнулся. — Так надо бы их баб с детишками по деревням раздать. Там не пропадут. Доживут до урожая и прок от них, потом пойдёт...

Лютобор слушая его, удивлялся тому, как легко он понимает мысль этого большого и важного человека. Мужиков среди пленных было всего двое. В старых, засаленных и сильно закопченных овчинах, они стояли перед князем так, словно хотели собой заслонить остальных. Было очевидно, что эти уже не молодые люди не смогут сами прокормить своих близких и те, без хозяйской заботы, зиму не переживут.

Глядя на них, Лютобор соглашался с великим князем и думал о том, что мыслит как он. Гордясь таким сходством, он смотрел на него и сам того не замечая, пытался приосаниться подобно ему.

Блистая роскошной вышивкой своего кожуха, Юрий Всеволодович прошелся мимо пленных, глядя на стариков, баб и детишек.

— А то чего ждать? — Скрипнув снегом под сапогами, князь обернулся к воеводе. — Велю их сейчас послать в мой обоз! А завтра с остальными отправлю в свою вотчину. Что скажешь? — Испытующе взглянул на Путислава. — Что скажешь на то, что я весь полон и прочее, заберу себе?

Лютобор ушам своим не поверил. Виданное ли это дело? Чтобы владимирский князь отнимал честную добычу у суздальских воинов. Ища этому объяснение, он обернулся к стоящему неподалёку княжичу. Всеволод, Ярослав и все их гридни, замерев в немом ожидании, смотрели на Путислава. Тот стоял к ним спиной, но Лютобору казалось, что он знает, какие чувства сейчас отражаются в глазах дяди. Ему даже чудилось, что он видит плещущееся в них негодование. Он, как и все ждал ответа и представлял, каким он будет. Чувствовал легкую оторопь и вместе с ней восторг, какой у него бывал перед дракой.

Путислав еще несколько мгновений смотрел на пленных, жавшихся теснее друг к другу, стараясь хоть так спастись от холода, или от взглядов, присматривавших за ними нескольких суздальцев во главе с Авдеем. Потом расправив обтянутые кольчугой плечи, сказал зычно, так что услышали все.