Вдруг пришла в голову одна мысль, и я бодро пошагал в метро. Почему бы и нет? Деньги — они только инструмент. И дешевле будет потратить их сейчас, чем потом нанимать дорогих и бестолковых адвокатов.

Театр в это время был закрыт. Я пошел к черному ходу, обойдя театр по периметру, дернул дверную ручку — дверь и открылась. И зашагал по полутемным коридорам дворца Мельпомены.

Первый, кто мне попался — похоже что это был рабочий сцены, обслуживающий ее механизмы. Он весь перепачкан в смазке и матерно ругается через слово, чем подтверждает свой высокий социальный статус. Ведь нет в этом мире, в этой стране статуса больше, чем пролетарий-рабочий! Ну...по крайней мере нам так говорили.

Я спросил рабочего — где мне найти костюмера, он еще раз выматерился — не в мой адрес, а в адрес какого-то "старого козла", и показал на дверь справа в дальнем углу коридора. Я коротко поблагодарил озабоченного старыми козлами рабочего и пошел туда, куда он указал по затертому, обветшалому линолеуму.

Явно, помещение театра требовало ремонта, но кто бы выделил на это денег? А может и выделили, только вот декорации и костюмы гораздо нужнее, чем какой-то там линолеум в недрах храма Мельпомены.

Постучав, я не дождался ответа, и потянув дверь на себя, вошел внутрь. Помещение оказалось большим, не менее тридцати квадратных метров, и все было завешано и забросано костюмами всех видов и расцветок. У меня даже в глазах зарябило — столько здесь было золота, серебра, яркого красного бархата и лимонно-желтых сияющих тряпок. За этими горами сокровищ в дальнем углу виднелся объемистый зад, обтянутый чем-то вроде крепдешина. Ткань, обтягивающая внушительные окорока, подчеркивала монументальность объекта, и я невольно залюбовался видом гуляющей по комнате задницы. Владелица задницы что-то напевала — довольно-таки мелодично, приятным молодым голосом, и я вначале подумал, что даме этой не более чем 25-30 лет. Однако, я ошибся. Неблагодарное дело определять возраст женщины по направленной на тебя заднице.

— Извините, с кем могу поговорить? — возвысил я голос, и тут же едва не присел — так немелодично и громко взвизгнула дама, обернувшись ко мне и тут же свалившись на гору тряпок, которые она разбирала.

— Ой...ой...как вы меня напугали! — женщина, лет сорока пяти, очень похожая на какую-то актрису, которую я с наскока никак не мог вспомнить. Впрочем — я никогда и не интересовался именами актеров и актрис, потому даже если бы и видел ее в кино — фамилию точно бы не вспомнил. Не редкость, что сошедшие со сцены актрисы работали костюмерами или билетерами.

— Стучаться надо! — укоризненно-жалобно продолжила женщина — у меня чуть сердце не лопнуло от страха! Вы как сюда вошли?! Я же дверь запирала!

— Ну...видимо не заперли как следует — пожал плечами я — Потянул на себя, дверь, она и открылась.

— Ну вот! — яростно сплюнула женщина — замок совсем тазом накрылся! Говорила этому старому...

— Козлу? — невинно продолжил я, сдерживая смех.

— Козлу! — кивнула женщина, и подозрительно посмотрела на меня — вы его знаете? Директора нашего?

— Не имею чести — фыркнул я — Слышал, как отзывался о нем рабочий. Жмотится ваш директор, да?

— Еще как! — с жаром поддержала женщина — выжать из него хоть копейку — огромная проблема! А мне тут штопай старые костюмы! Заплатки клади! Да еще и так, чтобы не видно было! А ему хрен по деревне — наплевать! Говорит — из зала все равно не видно! Мол, далеко! А бинокли? Люди-то с биноклями приходят! Мда. Так кто вы, и что тут делаете?

— Я? Я писатель. Вот шел мимо вашего театра, и решил зайти, попросить кое-о-чем.

— Писатель? А что пишете? Как ваша фамилия?

— Я недавно только начал издаваться. Карпов моя фамилия. Фантастику пишу.

— Не слышала про вас...но поинтересуюсь — с живым интересом посмотрела на меня женщина. Ей было лет сорок пять, может чуть больше. Когда-то очень красивая, теперь просто миловидная, ее красоту портил лишний вес. Но я бы не спешил ставить ей это в упрек — может у человека сердце больное? Я слышал, что нередко полнеют от каких-то кардиологических проблем.

— А что же вас заинтересовало в нашей дыре? Нашем, как вы сказали, театре?

— Мне нужны парики, усы, бороды — кинулся я в прорубь — сможете помочь?

— Вот как! — с непонятной интонацией протянула женщина, и брови ее сошлись вместе — а можно узнать — зачем вам эти усы и бороды?

— Хотим поставить любительский спектакль по Чехову — безмятежно сообщил я, стараясь говорить как можно убедительнее — Я приезжий, из Саратова, и вот у нас при медицинском институте создали кружок театрального искусства. Вы же знаете, из Саратова много хороших актеров вышло. Вот и наши молодые мечтают. Так-то жена моя там занимается этим делом, она профессор, но раз уж я оказался в столице — почему бы ей не помочь?

— Вот как... — лицо женщины разгладилось, она о чем-то напряженно думала. Потом выдала — Я бы не сказала, что с париками у нас все хорошо...обеспечивают не очень. И с другими делами проблема...грим, и всякое такое...

— Я заплачу вам! — перебил я "плач Ярославны" — Очень хорошо заплачу. Сколько скажете. Ну, как?

Через сорок минут я вышел из театра, сопровождаемый довольной, сыто улыбающейся костюмершей. Или гримершей? Я так и не узнал ее должность. Скорее всего — и то, и другое сразу. Ибо — экономия! Бумажник мой стал легче на двести рублей (что мне показалось — очень даже недорого!), и все, что мне нужно, я получил. Теперь можно легко и свободно менять свой облик в любой удобный момент. Гримерша даже показала, как и чем клеить бороды и усы. Парики совсем не новые, но ничего, сойдут, для дела сгодятся. Только прикасаться к ним было почему-то не очень приятно. Мертвые волосы...может вообще с трупов? Глупо, конечно, я сам над собой смеялся, но...вот передергивало, когда их трогал, и все тут! Как к скальпам, снятым с голов белых поселенцев Америки прикасаюсь.

От костюмерши сразу направился в гостиницу, чтобы сидеть в ней до победного — то есть, до выхода в издательство. Бродить по городу уже не хотелось — не со здоровенным же пакетом с ворованными париками! Теперь я уголовный преступник — расхититель социалистической собственности, и сесть в тюрьму могу просто-таки на-раз. Вместе со златолюбивой костюмершей.

Глава 4

В издательство пришел на полчаса раньше срока, а перед тем съездил на Павелецкий вокзал и купил билет на поезд. Американцев пока еще не было, и Махров тут же уволок меня к себе в кабинет, потрескивая от энергии, как шаровая молния.

— Не переживай! Переговорил я с Некрасовым — все в порядке! Он уже отошел, говорит — в целом все прошло хорошо. Только просит больше так не делать, думать, прежде чем поддаваться на провокацию. Вернее — не поддаваться на провокацию, и думать, что говоришь! А лихо ты про балалайку! Ржали всем издательством! С бутылкой, балалайкой, на медведе! Ну ты и...фантаст! Ха ха ха... Теперь слушай вот что: заседание союза писателей назначено на двадцатое декабря. Там и будут рассматривать твой вопрос. Чтобы ты понимал — в правлении сидят...хмм...такие люди...

— Старые большевики?

— Вроде того. С ними не так просто общаться, и не так просто будет пройти через приемную комиссию. Будут задавать вопросы — о международном положении, о политике партии и правительства, ты подготовься, чтобы не упасть в грязь лицом. Зарубить твою кандидатуру — раз плюнуть. Скажут, что ты идеологически незрелый — и ты потом хоть головой о стену бейся, все равно ничего поделать не сможешь. А я попробую поговорить и с Фединым, и кое-какими членами приемной комиссии, но...не факт, что это поможет. Постарайся выглядеть простым советским человеком, строителем коммунизма. Договорились?

— Договорились... — хмыкнул я, и не выдержав, спросил — Леонид, скажи...вот какое отношение к литературе может иметь международное положение? К моей сказке — оно каким боком?!

— Ну ты чего глупые вопросы задаешь? Делай, как я тебе говорю — и все будет нормально!

Махров даже фыркнул от возмущения, и вскочив с кресла забегал по кабинету:

— Ты начинающий автор! Тебе надо быть в Союзе писателей! Это дает тебе огромные перспективы! А ты чушь несешь! Слушай, что тебе опытные товарищи говорят, и не мели чепухи!

— Леня, скажи, а зачем ты мне помогаешь? — спросил я, и тут же пожалел о своем вопросе. Язык мой — враг мой. Что может ответить человек, которому задают такой вопрос? Ничего. Да еще и обидится...

— Зачем? — бег приостановился, и Махров удивленно воззрился на меня — ты талантливый автор. Твои книги интересны. Я хочу тебе помочь. Разве этого мало?! Это моя работа! Я ищу новых авторов, издаю хорошие книги — почему же я не должен тебе помогать?!

И правда — глупый вопрос. Я продукт своего времени — если кто-то тебе вдруг безвозмездно помогает — начинаешь выискивать его мотивы. Ведь никто просто так не будет помогать! Значит, где-то хочет тебя нагреть. Значит, имеет свою выгоду. Капитализм! Даже немного стыдно...

— Ну и коньяк ты мне будешь должен! Ящик! Ясное дело — я за коньяк стараюсь! Хе хе хе...

— Леонид Викторович! Американцы приехали! — в дверь заглянула секретарь издательства, и спасла меня от дальнейшего разговора на неприятную тему. Параноик я, что поделаешь. Везде выискиваю происки врагов, как и положено нормальному параноику. И снайперу, который хочет пожить подольше. Все военные снайперы, которых я знал был законченными параноиками. Как там это называется? "Профессиональная деформация", так что ли?

Страус и Пегги сидели в кабинете директора. С ними был мужчина лет сорока, его представили как юриста и переводчика, помогающего в составлении договора, с нашей стороны — Исайкин, Нестеров, и женщина, юрист нашего издательства.

Я поздоровался со всеми, потом взял со стола экземпляр договора и углубился в его изучение. Договор был составлен на двух языках, и оба варианта полностью идентичны — никаких расхождений. Все, как договаривались.

Вообще, на мой взгляд, все было сделано фантастически быстро. Даже в моем времени это очень быстро, а уж здесь... Это ведь надо было съехаться юристам с двух сторон, все обсудить, потом составить рыбу договора, снова обсудить, а затем уже и напечатать текст. И никаких тебе компьютеров-принтеров и электронных почт.

Я проверил все три экземпляра, уделив особое внимание пунктам гонорара, а еще — ответственности за неисполнение договора, и быстро подписал. За мной подписал договоры Исайкин, и последним поставил свою подпись Страус.

Как свидетели расписались Махров и Пегги Миллер.

— Ну, вот и все! — торжественно объявил Махров — сделка совершена. А можно узнать, господин Страус, в какие сроки будет издана книга? В договоре указано — не позже, чем через год. А точнее?

— Я думаю, что ближе к лету следующего года — кивнул головой Страус, когда ему перевели слова Махрова — мы к тому времени подготовим рекламную компанию, и как только все будет готово — пустим книгу в продажу. Напечатаем мы ее раньше, но пока будет лежать на складе. Да еще и не надо забывать — книгу нужно вначале перевести. А это все равно как заново написать! Нужно найти дельного переводчика, а ему уже понадобится время для перевода. Хорошо, если в полгода уложится. Но может и раньше. Тут как и у писателей — один свою книгу мучает пять лет, другой за месяц успевает — а результат может быть лучшим как раз у того, кто пишет за месяц. Поищем хорошего переводчика, нам нужно, чтобы книга блистала! Плохое мы не издаем! И у меня вопрос к господину Карпофф...вы сможете к нам приехать? Само собой — все за наш счет. Билет на самолет, проживание — мы все оплачиваем. Более того, вы получите гонорар за ваши выступления. Мы хотим сделать презентацию вашей книги — пригласим журналистов, телевидение, всех желающих. Это очень поможет продвижению вашей книги.

— Я готов! — тут же откликнулся я — хотя это зависит не только от меня.

Я покосился на Нестерова, который сосредоточенно писал что-то в своем блокноте. После моих слов он встрепенулся, и на английском языке тут же ответил:

— У нас каждый гражданин имеет право выехать за границу, если будет такая необходимость. Когда вы пришлете официальное приглашение господину Карпову — мы вместе с ним рассмотрим ваше предложение и решим, целесообразно ли ему ехать на презентацию книги, или нет. В любом случае — спасибо за приглашение.

— Надеюсь, решение будет положительным — вздохнул Страус, и оглянулся на Пегги, которая улыбалась уголками губ. Странно, но у меня сложилось впечатление, что эта самая Пегги Миллер была чем-то вроде серого кардинала издательства. Если ее много лет принимали за жену Страуса — так почему бы ей не быть этим самым серым кардиналом? "Муж и жена — одна сатана!"

Потом мы сидели за столом в соседнем кабинете, где был накрыт стол — праздновали подписание договора, а я ел бутерброд с настоящим финским сервелатом, и меланхолично думал о том, что хорошо бы прямо сейчас оказаться в квартире Зины, упасть на кровать и ни о чем не думать, просто смотреть в потолок и лежать в полудреме, слушая, как ледяной ветер бьется в оконное стекло.

Устаю я от Москвы. Как они тут живут, в этом чертовом проходном дворе страны — для меня загадка. Москва пронизана энергией, она сжигает, она заставляет тебя двигаться быстрее, думать быстрее, жить быстрее! А я люблю старые русские городки — сонные, тихие, насквозь провинциальные, в которых никогда ничего не случается, а все соседи знают друг друга с самых младенческих лет. Москва — это энергетический вампир, высасывающий тебя досуха и выбрасывающий на обочину жизни. Это не Клондайк, это каменоломня, в которой миллионы людей пытаются найти, вырубить из пустой породы драгоценный камень. Кому-то это все-таки удается, одному из сотен тысяч, миллионов, приехавших сюда за счастьем и богатством. Остальные или возвращаются назад, в свои Аткарски и Хвалынски, либо тянут лямку, уже особо не надеясь на то, что им улыбнется удача. Просто живут.

Надо ли мне здесь жить? Я не знаю. И прекрасно понимаю Зину, которая отказалась переезжать в столицу. И это еще здесь нет пока жутких автомобильных пробок, практически удушивших Москву со всех ее сторон в моем еще более бурном времени!

Ехать домой я собрался этим же вечером. Ну а что мне еще ждать? Все, что было намечено сделать — я сделал. Рукопись отдал, договор с американцами подписал. Все! Теперь домой, и за работу. Третью буду книгу писать. Вернее — записывать. Придется снова много переделывать — иначе не пропустят. Мы как-то уже привыкли, что нам в книгах разрешено писать практически обо всем, и даже вставлять в текст нецензурную брань. А тут все это не так! Попробуй Махров, издай книжку с матами и сценами секса — такой секс ему устроят, до конца жизни заречется что-то подобное вытворять.

Вечером с Павелецого отходят два поезда — десятый (бывшая девятка), и семнадцатый (уж не знаю, как его теперь называют — восемнадцатый? Для меня загадка, зачем менять номер поезда в зависимости от места отправления).

Долго за столом сидеть не стал — время поджимало. Поезд отходит в восемнадцать часов по местному времени — только-только доехать до вокзала. Посидел, поел бутербродов, попил чаю, перебросился парой ничего не значивших слов со Страусом и Пегги, и быстренько ретировался, пожелав всех благ и удачных продаж изданных книг.