— Ах, все одно Карина, раньше думать надо было, сейчас поздно. Еще до этих большевиков, во время войны с кайзером, хаживал ко мне один голодный студентик Антоша. Менялись мы с ним. Он мне ласку с удовлетворением, я ему тепло с продуктами. Чувствовала, что последний мужчина он у меня, жарко любовью с ним занималась. Мне хорошо, еще, как хорошо, и ему на будущее школа хорошая. Для мужика это ведь, моя дорогая, еще важнее, чем для нас баб. Только вот не пригодилась ему моя любовь, опытность, которую он от меня получил.
Дарья женщина лет пятидесяти по-прежнему стройная, но со следами излишнего потребления вина, откровенничала с Кариной Карловной у себя на кухне.
— Что случилось с мальчишкой? — с интересом спросила Карина Карловна.
— Да я тебе вроде говорила? — сказала Дарья, наполняя фужеры из тонкого стекла, красной настойкой.
— Не помню, сейчас все перемешалось.
— Забрили его колчаки, точнее сам он добровольцем пошел в этот студенческий батальон. Толя Пепеляев, будь он не ладен, франтом тогда был. Весь из себя, генеральскую форму, молокосос напялил. Да ты помнишь его? — спросила Дарья.
— Да, конечно, братья Пепеляевы. Карина Карловна сама удивилась, как ей в голову пришла эта фраза: ‘’братья Пепеляевы‘’.
— Вот и сгинул Антошка под Пермью, наверное, обмороженный в тонком пальтишке и остался лежать. Им же студентикам даже формы не выдали. До этого он ко мне уже редко хаживал, барышню нашел себе молодую, а жрать то обоим хочется. Так вот она его сама ко мне отпускала.
Дарья смахнула одинокую слезу.
— Скоро и сама по миру пойду. Денег, что мой любимый папенька оставил, совсем уж нет.
— Ты не хорони себя раньше времени, еще все наладится.
— Нет, Карина не наладится — Дарья протянула Карине Карловне фужер…
…Рыжая борода храпел в маленькой комнате. Неприятный запах грязных портянок обосновался в квартире, смешиваясь со стойким ароматом спиртного.
— Ну что Эдичка — Карина Карловна полезла к Эдуарду прямо с порога. То ли рассказы Дарьи об ушедшем в небытие Пермского холода, последнем любовнике, то ли что-то новое, пробужденное с помощью волшебно отросшего прибора Эди, изменили Карину Карловну, и она не могла насытиться сношениями с Эдуардом Арсеньевичем.
— Нормально все Карина — промолвил Эдичка, улыбнувшись. Отвечая взаимностью, он обхватил свою жену за талию, подтаскивая для поцелуя.
— У нас гости Эдя, не забывай — строго сказала Карина Карловна, перед тем, как они оказались в большой комнате.
Дарья сидела за столом, раскладывая бабьи пасьянсы на картах. Эдуард поздоровался с ней, но спросил другое.
— Рыжая борода, где?
— Спит вон, без задних ног, Дарья его и ожидает, если честно — ответила Карина Карловна.
— Чего ждать-то — изумился Эдуард. — Нужно прямо в койку к нему, нечего времени терять. Мужичок намаялся, примет такой подарок, как божественный дар.
— Отмыть бы его — скорчилась Карина Карловна.
— Это потом — произнесла Дарья, смело двинувшись к проему в меньшую комнату.
Ее от чего-то совсем не смущал запах от Рыжей бороды, напротив этот запах притягивал ее непреодолимой силой естества, о которой она безутешно думала почти целых два года, не решаясь даже подумать об осуществлении столь безумной попытки.
Рыжая борода очнулся, не понимая, от чего и, когда рядом с ним оказалась незнакомая женщина, которая прижавшись к нему, гладила его заросшие рыжим волосом щеки: —‘’Вот повезло, так повезло ‘’ — подумал он.
Незнакомка не стала долго оттягивать знакомство, и очень быстро ее рука очутилась в его штанах.
— Давай дорогая, не знаю, как тебя зовут, но это, мы потом — радостно урчал Рыжая борода, стаскивая одежду с одуревшей от пьяного счастья Дарьи.
Эдуард Арсеньевич, уже в который раз не терял времени напрасно, пользуясь изменившимся сознанием Карины Карловны и временно увеличившимся прибором. То, что он скукожиться до двух вершков, когда он окажется в благословенном времени, у него не было ни малейших сомнений, к его огромному сожалению. Лишь иногда проскальзывала мысль, что может все-таки чудо случиться и оплатят ему за все его мучения неведомые силы добрым делом. Занесли они его сюда. Дали вместе с жутким страхом, чудовищное наслаждение, может, оставят они это чудо — в виде компенсации.
В соседней комнате сильно скрипела кровать, смачно фыркал Рыжая борода, еще громче стонала Дарья.
— Извините Эдуард Арсеньевич— произнес Рыжая борода, выскочив в неглиже из комнаты.
— Ой — сказал он, пытаясь прикрыть рукой свое неостывшее возбуждение. Оставив эту попытку неудачной, скорее от того, что сама Карина Карловна была голой, он жадно пил холодную воду из под крана. Эдя куря папиросу, видел обнаженную Дарью с распущенными волосами и раскатанной по телу солидной грудью с огромными, коричневыми сосками, она одной рукой гладила свой еще довольно упругий живот, а другой двигала эти самые груди, немного уже потерявшие упругость.
— Идиллия — подумал Эдуард.
— Хорошо — откровенно сказала Карина Карловна, подошедшая к Эде, по-прежнему голая, с грудью похожей на достоинство Дарьи.
Рыжая борода улыбнулся, подмигнув Карине Карловне, пустился бегом к Дарье. На столе стоял самогон и настойка от бабки Феофанихи, то, что в квартире было прохладно, их несколько не смущало.
Рыжая борода оставался в квартире Эдуарда Арсеньевича. Возвращаться по своему адресу в деревню Балалайкино он не собирался. Собственно, от добра — добра не ищут, здесь истина простая. Тепло под боком неожиданно появившаяся подруга, охочая до пикантного времяпрепровождения, да и, к тому же пока что рекой льётся ядрёная самогонка, настоянная на кедровых орешках и мало чем отличающаяся от коньяка дешевого розлива. Квартира Дарьи в двух шагах, они постоянно шастают из одной в другую. Карина Карловна все время пьяна, то ли стресс, то ли еще какой бес, но ей от выпитого жарко, поэтому она вальяжна, слегка чуть прикрыта халатиком.
Только Эдичке приходиться ходить на службу, сдерживая себе в употреблении по утрам. Зато, какой стимул бежать со службы домой. С трудом дожидаясь окончания отведенного времени и упаси бог никаких сверхурочных. Пусть этим занимается товарищ Незаметов, у Эдуарда на случай вопросов по этой теме, нехорошо, от чего-то с печенью, мучает постоянная горечь во рту и не помогает травка, которую он пьет по рецепту Антонины Парамоновны
…Тридцать первое декабря — день в световом исполнении короткий. Вечер длинный, ночь еще длиннее. Калакакин получил что-то вроде праздничного пайка, но праздника не чувствовал. Слишком обыденно все выглядело, непривычно. Душа изнывала в отсутствии знакомых форм иллюминации. Здесь ничего этого не было совсем. Все так же как и вчера, да что там вчера, наверное, что и месяц назад или больше. Хотя одно отличие все же Эдуард Арсеньевич заметил. Заключалось оно в количестве пьяных на улице. Нет, они его не поздравляли, не лезли целоваться, они просто были пьяны. Даже от жуткого патруля в непонятном облачении, и то веяло сивухой. Еще, кажется, в опустившейся темноте светилось больше окошек, чем обычно. Видимо все же граждане уже Советской России готовились напиться в эту ночь, чем бог послал. Каждый из них обязательно загадает что-то свое, такое маленькое, чтобы никто не знал об этом. А вместе с тем большинство подымит свое спиртное за скорую победу над остатками белобандитов и их хозяев интервентов, еще, наверное, за мировую революцию. Где-то в незаметных углах или может в мрачных полуподвалах, обязательно выпьют за противоположное. С гулким биением сердец будут оглядываться на замершие окошки, ловить каждый звук, за запертой на три засова дверью. Всякое ведь, может быть, что в этом такого. Лысый чекист никуда не делся, вероятнее всего, что очень долго никуда и не денется.
Господи! Как тяжело, охота вздохнуть и немного прослезиться. Но за что на самом деле такое испытание, откуда взялась вся эта несправедливость, которую они именуют справедливостью мирового масштаба. Нет лучше уж спрятаться в свои уголки и полуподвалы подальше. Подумать про себя и произнести самую лучшую добавку к пожеланиям: ‘’с новым годом‘’, ‘’дай бог не последним ‘’. Это будет по делу абсолютно логично и, без всякого сомнения, в ногу со временем.
Доктор Смышляев надел огромные валенки, невзрачный, как у всех тулупчик. Шаги скрипели, голова побаливала. Идти недалеко, но одному страшновато. Владик Абрамович отказался составить компанию, спрятался в своей конуре, не желая послушать доктора о том, что ему для утверждения основ нервной системы, как раз нужно общение, а не затворничество в пустынной, как Иорданская пустошь, комнате.
Время было одиннадцатый час вечера, может уже и одиннадцать. Темно и пусто, только один перепившийся дворник передвигался, держась руками за стены дома, видимо, для того, чтобы не потерять дорогу. Доктор шел не торопясь, иногда озирался по сторонам, изучая знакомые места по-новому. Слишком мало прошло время, чтобы освоиться, да если честно, то и не особо хотелось, несмотря на экзотику временной экскурсии.
В одном из переулков, точнее на выходе из этого переулка на большую заснеженную улицу доктор столкнулся с двумя солдатиками, у которых за плечами висели винтовки. Они приплясывали от холода, при этом что-то шутили и смеялись. Доктор, от неожиданного испуга, дернулся на другую сторону улицы. Как назло откуда-то появилась телега. Пьяный в драбадан извозчик, крикнул во все горло.
— Куда прешь, контра сранная!
Лошадь фыркнула, доктор отскочил. Солдатики смотрели на него, и спастись было уже нельзя.
— Иди сюда красавчик — произнес один из них, улыбаясь беззубым ртом с лукавыми глазами, похожими на глаза голодного кошака, при виде застрявшей в слишком маленькой щелке мыши.
Доктор двинулся к солдатикам, не зная, что им нужно и главное, что теперь его ждет.
— Куда направился господин хороший, документики доставай — улыбнулся беззубый, обдав доктора гнилостным запахом изо рта, к тому же с примесью все того же самогона.
Доктор начал демонстративно шарить по карманам, но четко понимал, что документов у него с собой нет.
— Я доктор невролог, иду к своим знакомым в гости. Ребята все-таки через час новый год — простодушно сказал доктор Смышляев.
— Новый год, то новый год. Только думаю я, что идешь ты к дружкам своим контрикам. Морда у тебя слишком уж подозрительная — беззубый схватил доктора за отворот тулупа, подтащив к себе.
— Вы ошиблись. Мой друг товарищ Калакакин, он работает в исполкоме, занимает важную должность.
Голос доктора звучал неубедительно, но слово исполком, все же поимело свое значение, беззубый отпустил доктора.
— Документы давай, потом посмотрим, кто твои друзья — перейдя на официальную сухость, сказал беззубый.
Только доктор хотел сказать, что документы у него дома, и он покажет их, если товарищи соизволят пройти к нему, как в темноте входа во двор появились шаги, которые приближались слишком уж быстро. Беззубый прошипел — ‘’стоять!!!‘’, и доктор вытянулся, почти по стойке смирно. Через несколько секунд, доктор разглядел, огромного роста, лысого товарища. Несмотря на мороз, он был без головного убора. С ним были еще три человека, похожих во всем на беззубого и его напарника. Между ними, с маленьким узелком в руках пошатываясь шел старичок с козлиной бородкой и замерзших очках, за которыми проступали подмерзающие на глазах слезы. Чуть позади от них, в пяти метрах еле передвигая ноги, тащилась старушка, причитавшая.
— Храни тебя, господь бог! Храни тебя, Дмитрий Андреевич, господь бог!
Лысый обернулся к старушке и громким голосом сказал.
— Идите домой Елизавета Дмитриевна, ничего с вашим мужем не случится, разберемся. Я уже вам сказал, что Дмитрий Андреевич всего лишь, должен дать свидетельские показания, которые к нему личного отношения не имеют.
Старушка ничего не ответила, лишь крестила своего старичка, передавая этот крест на расстоянии.
— Это еще кто? — спросил лысый, глядя на доктора Смышляева.
— Да вот поймали контрика, шел к своим подельникам — произнес беззубый.
— Вы контрик? — прямо спросил лысый.
— Нет, что вы любезный. Я доктор невролог, моя фамилия Смышляев Иннокентий Иванович. Иду встречать новый год к своему другу, товарищу Калакакину, который служит в исполкоме, при комитете по благоустройству и быту.
— Калакакин подтвердит, если что? — спросил лысый.
— Ну, конечно, дорогой товарищ — произнес доктор, молясь в этот момент о том, чтобы дело вновь не коснулось документов.
— Идите товарищ — просто сказал лысый.
Доктор ускорил шаг, один раз оглянулся. Старичка усаживали в сани, которых, вроде не было до этого.
Новый год отметился обычной пьянкой. Доктор спал на кушетке в большой комнате. Эдя с Кариной Карловной в маленькой. Рыжая борода с Дарьей в квартире Дарьи. Первое число не внесло отличий в обиход за исключением оторванного Дарьей листка календаря с красной надписью ‘’Первое января‘’. К огромному разочарованию Эди, десяти дней выходных не было. Второго января начиналась натруженная буднями рядовая жизнь, и ему нужно было идти на службу. Рыжая борода собирался с ним, чтобы узнать о своей корове. По мере возлияния спиртного, ему снова, до чертиков, захотелось обладать коровой, а если быть точным, то в большой степени восстановленной справедливостью.
Доктор Смышляев похмелился совсем чуть-чуть, исключительно, легкой рябиновой настойкой из запасов Дарьи. Чувствовал он себя и без того не плохо. Просто праздничное настроение требовало, чтобы его поднимали хоть до немного приличного уровня. Домой, как уже понятно, доктор не пошел, и в тайне надеялся на успешное завершение эпопеи с возвращением коровы, потому что других предпосылок он не видел.
Еще раз, и абсолютно точно, что здесь слыхом не слыхивали об новогодних каникулах. Народу в исполкоме было не меньше, чем до нового года, и, как показалось Рыжей бороде, еще больше. Ему сейчас было нужно в другой отдел, который собственно выдает результаты по обращениям. В этом отделе было свободно. Рыжая борода вздохнул облегченно, перед ним находились всего человек десять, и те двигались быстро. Пока Рыжая борода занял очередь, она сократилась до восьми, но тут же увеличилась до девяти, по прибытию вслед за Рыжей бородой, бледной девушки уточнённых манер с очень тихим и тонким голосом.
Рыжая борода сильно нервничал по приближению входа в кабинет под номером двадцать три, нервная тряска усиливалась. К этому имелись у него основания с многих сторон, да еще новогодний рассказ, который дополнял мрачную картину окончательно. Веселый мужик в красноармейской шинели вылетел из кабинета.
