Князь, пожав плечами, — мол, моё дело предупредить, — отошёл к стульям и опустился на один из них. Потом откинулся на спинку и прикрыл глаза — всё, что хотел, он сказал.

Посмотрев на него с тщательно скрываемым (однако Гусев всё равно заметил!) изумлением, майор ГБ всё же постоял немного и только потом, решив, очевидно, что минута истекла, нырнул в кабинет. Вышел он оттуда почти сразу и пригласил полковника Колычева входить, а сам, добредя до своего места и усевшись, принялся перебирать лежащие на столе бумаги. При этом он то и дело косился на непонятного спецсотрудника, способного откалывать фокусы, никак не совместимые с материалистическим взглядом на мир. В других обстоятельствах он бы, конечно, не поверил, но Хозяин...

Гусева, следившего за адъютантом, по примеру Кощея, из-под полуопущенных век и каким-то образом чётко понимавшего, о чём тот думает, это забавляло. Он сам не так давно столкнулся с этой проблемой: теория говорит одно, а вот практика... Однако приспособился. Приспособился и не сошёл при этом с ума. Вот и адъютант приспособится. Так что...

После встречи с Наркомом Колычев и Кощей с Гусевым сразу поехали на аэродром, и только там, пока они ожидали вылета, молчавший всю дорогу Командир наконец-то разлепил губы:

— О том, что было, никому ни слова.

— Слушаюсь! — вытянулся капитан, подумав при этом, что если и расскажешь кому-нибудь, то всё равно не поверят. Только вралём считать станут.

— Даже своим! — уточнил Колычев.

— Слушаюсь! — Гусев попытался вытянуться ещё больше, но было уже некуда.

С подозрением оглядев его с головы до ног, Иван Петрович хмыкнул и до прибытия на базу больше не сказал ни слова.

На следующий день после возвращения Гусева с Кощеем отправили к пехотинцам. Те совершенно случайно и, как говорится, на дурика ухитрились ухватить аж целого оберста, сиречь полковника, и, шалея от собственной удачливости, поспешили похвастаться, не допросив толком.

Поскольку с успехами было туго, радостная весть разлетелась в несколько раз быстрее, например, слухов об очередном поражении. Ну и достигла нужных ушей. И в результате капитан с князем отправились объяснять счастливчикам, что если долго (или много, или часто, или просто не вовремя) чем-то хвастаться, можно и...

В качестве утешения они должны были передать, что командир участвовавшей в захвате группы получит "Красную звезду", остальные участники захвата — "ЗБЗ"*, а их командование — благодарность с занесением в личное дело. По нынешним временам — более чем щедро...

* "ЗБЗ" — медаль "За боевые заслуги".

Полковника им, конечно, отдали — супротив приказа высокого начальства не попрёшь. И вести о награждении встретили... благосклонно. Однако посмотрев на участников событий, капитан углядел в их глазах нечто, что заставило его поторопиться с отъездом. На всякий случай...

Дорога, по которой они ехали (ехали! Плелись — так вернее будет!) была забита. Но не войсками, как следовало бы прифронтовой дороге, а беженцами. Женщины, дети... Мужчин было мало. И большинство — те, кто, может, и рад был бы взять в руки винтовку, но вот сердце или ноги, или ещё что...

Хотя имелись и такие, кого следовало бы взять за шкирку, встряхнуть как следует и спросить: "Почему?" Почему он бежит от врага, вместо того чтобы взять в руки оружие и защищать родную землю? Почему?..

Вынырнувший из облаков "Мессершмитт 109", уже успевший получить в народе прозвище "худой", сходу отбомбился по тащившейся по той же дороге полуторке (и ведь попал, паскуда!), после чего принялся кружить над дорогой, постреливая в разбегающихся людей. Гусев, выпрыгнувший из машины и упавший в кювет при первых звуках авиационного мотора (что примечательно, крикнуть: "Воздух!" — и выдернуть с собой экспроприированного оберста он успел), наблюдал за этими развлечениями, скрипя зубами от ненависти и бессилия. Сидящий (невместно ему показалось на брюхе ползать, что ли?) рядом Кощей о чём-то думал и мрачнел с каждым выстрелом Геринговского выкормыша всё больше и больше. Потом вдруг одним прыжком выскочил на дорогу и встал, расставив ноги, развернув плечи и презрительно (как показалось приподнявшемуся в канаве Сергею) вздёрнул подбородок навстречу идущему на очередной заход гитлеровскому асу. Капитану, наблюдавшему за этим немного снизу, на миг показалось, что над дорогой вдруг выросла этакая бронированная башня, способная противостоять не то что одинокому истребителю, но всем Люфтваффе. Немец тоже, видимо, углядел что-то похожее, потому что чуть подправил курс и теперь шёл прямо на князя. Потом гитлеровец решил, что пора, и на дороге вдруг возникли и быстро побежали к собравшемуся противостоять плоду сумрачного тевтонского гения безумцу поднятые пулями фонтанчики пыли. Безумец стоял, непонятно на что рассчитывая, и спокойно смотрел на стремительно приближающуюся смерть. И только в самый последний миг вдруг выбросил в направлении "мессера" кулак.

Самолёт как будто получил, подобно боксёру на ринге, хороший удар в челюсть: его подбросило, и он, свернув в сторону, закашлял засбоившим вдруг двигателем и завилял над полем. Через минуту от него отделился тёмный комок, над которым почти сразу распустился белый купол. Несколько секунд Кощей смотрел в ту сторону, то ли пытаясь сообразить, что это значит, то ли приходя в себя после нанесённого удара, а потом вдруг сорвался с места и понёсся по выгоревшей траве к видневшейся на горизонте рощице, в которую, похоже, и должен был опуститься парашютист.

Гусев, затащив оберста обратно в машину, приказал водителю, то ли всё время так и просидевшему за рулём, то ли успевшему понять, что налёт закончился, и занять своё место, ехать за князем.

Поле хоть и казалось ровным, но таковым, увы, не было. Пока ехали, их таратайка пару раз чуть не застряла, пленный, решивший было что-то сказать, едва не прикусил язык и отказался от своего намерения, а сам Сергей довольно сильно ушиб копчик. Как бы то ни было, они успели догнать князя до того, как тот занялся лётчиком.

Собственно, занялся — это громко сказано. Князь просто неторопливо шёл к пытающемуся отстреливаться гансу, не обращая внимания на пролетающие мимо пули. И это непритворное спокойствие действовало на незадачливого вояку посильнее угроз, ругани, рычания и лязганья клыками. Расстреляв всю обойму и ни разу не попав, гитлеровец попытался вставить новую, но не успел — сделав последний шаг, Кощей ухватил его за держащую оружие руку и одним движением сломал её. Потом, не отпуская, подтащил потерявшего соображение от боли летуна к подъехавшей машине, зашвырнул под ноги сидящих сзади Гусева с оберстом и, устроившись рядом с водителем, скомандовал:

— К дороге!

Люди, разбежавшиеся было от самолёта, после исчезновения опасности стали собираться, искать родных, близких... Находили... Иногда живых. Иногда...

То там, то здесь раздавались причитания, плач, всхлипывания, и всё это, поднимаясь над дорогой, сливалось в полный страдания вой...

Несколько секунд князь стоял на обочине, то ли вслушиваясь в этот вой, то ли вбирая его в себя, а потом негромко проронил:

— Люди!

Вой начал стихать. Непонятно как услышавшие беженцы один за другим поднимали головы и смотрели на обратившегося к ним. Кощей же опять чего-то ждал. Когда же внимание большинства обратилось на него, князь поднял руку, которой удерживал за шиворот болтавшегося большой тряпичной куклой лётчика:

— Вот тот, кто это сделал. Вот тот, кто убил ваших близких. Он ваш!

И швырнул пленного в толпу. После чего отошёл обратно к машине, сел на своё место и принялся наблюдать...

Дальше пришлось ехать с частыми остановками: оберста постоянно тошнило от увиденного. Однако Гусев никакого сочувствия к нему не испытывал — успел насмотреться на поведение "цивилизованных" тевтонов на захваченной территории. Зато по прибытии, когда Командир начал допрос "трофея", тот, забыв о своей спеси "представителя высшей расы", отвечал чуть ли не раньше, чем Колычев успевал сформулировать очередной вопрос. И при этом всё время косился на окно, за которым с задумчивым видом стоял Кощей. Командир, успевший выслушать рапорт Гусева, только хмыкал.

Собственно, с того дня жизнь вошла в успевшую стать привычной колею: капитан с князем бегали по вражьим тылам, подбирая "плохо лежащих" гауптманов, майоров, оберстлейтенантов и так далее. Заодно делом объясняли "цивилизаторам", что так называемое "техническое превосходство" (весьма условное, по мнению Сергея) почему-то не защищает от здешних варварских ночных ужасов. Совсем. И чтобы заполучить чёткие, яркие и жутко страшные галлюцинации, вовсе не обязательно употреблять грибы или, тем паче, самогон. Хотя, как выяснилось во время допроса очередного "языка", командование оккупантов считало иначе и издало приказ, запрещающий использовать местные продукты. Командир после этого признался князю, что не ожидал такого результата от его действий, на что Кощей только пожал плечами.

Ещё у Гусева улучшились отношения со слабым полом: те его представительницы, которые поначалу свысока посматривали на "какого-то капитанишку", теперь рассматривали Сергея, как боевого товарища и соратника "того самого спецсотрудника". Теоретически способного "замолвить словечко". Напрямую к Кощею они подходить пока что опасались. Но вот как долго продлится это "пока что"...

Когда Сергей рассказал об этом князю, тот хмыкнул, а потом вдруг спросил, не подыскал ли Гусев себе постоянную спутницу (жёнку, как он выразился). На что бравый капитан, гордо выпятив грудь, заявил, что сейчас не время об этом думать, поскольку война. И потом, среди кого присматривать? Среди записных охотниц за мужьями? Или среди этих? Которые... Ну, которые, в общем.

Кощей хмыкнул, демонстративно тяжело вздохнул и отвернулся — мол, что с тебя взять...

Половина успеха — в тщательном планировании! Сергей не помнил, где и от кого услышал это высказывание, но считал его полностью верным. И потому сидел сейчас рядом с Кощеем и прикидывал, где ещё они не были (в смысле, где ещё князь не развлекался) и где при этом можно умыкнуть технического специалиста в офицерских погонах. Причём недавно побывавшего в отпуске.

Последнее требование объяснялось очень просто: один из притащенных недавно "языков" в порыве откровенности рассказал, что только пару дней, как вернулся с побывки. Во время которой совершенно случайно встретил бывшего однокашника, под большим секретом похваставшегося, что их группа разрабатывает та-ко-е-е... Вот только эти бюрократы... Но всё равно: скоро, может даже уже в этом году (ну или в следующем) храбрые солдаты Вермахта получат та-ко-е-е...

Князь, присутствовавший при допросе (чем и объяснялось словесное недержание у ганса), по мнению капитана (присутствовавшего при князе. На всякий случай), ничего не понял. А вот сам Гусев...

Правда, окончательно Сергей в этом уверился, когда, закончив допрос, Командир посмотрел на него и вдруг сказал, что этим вот пленным Гусев отработал все свои кобелиные самоволки.

Сергей не обиделся. Главное — они с напарником сделали нужное и очень важное для защиты Советской Родины и Советского Народа дело. И теперь ему хотелось ещё...

Мысли о прошлом, будущем и вообще оказались грубо прерваны истошным воплем пробегающего мимо красноармейца:

— Немецкие танки прорвали-ись!!!

Гусев чуть не подпрыгнул от неожиданности! В первый раз. А во второй — когда Кошей рявкнул:

— Стоять!

Повинуясь этому рявканью, ноги паникёра немедленно замерли, а вот туловище продолжило нестись вперёд и в конце концов рухнуло, из-за чего в рот попал изрядный пучок пожухлой травы и вопль прекратился.

Когда звон в ушах поутих, Гусев услышал, как на юго-западной окраине села разгорается стрельба. Судя по звуку — немецкие МГ и наши трёхлинейки. А вот пушечных выстрелов почему-то не было, что для танковых прорывов как-то не характерно.

Переглянувшись, капитан с князем одновременно пожали плечами, а потом так же одновременно затрусили в сторону боя.

Осторожно выглянув из-за угла крайнего дома, Сергей похвалил себя за догадливость: бой шёл почти так, как он себе и представлял. В том смысле, что танками на самом деле и не пахло. Был один влетевший в канаву мотоцикл с коляской, рядом с которым валялись два трупа в характерных плащах, и ухитрившийся застрять поперёк улицы "Ганомаг". Сергей попытался было сообразить, как эта неплохая, в общем-то, машина вдруг оказалась в такой ситуации, но быстро понял, что сейчас не время, и вернулся к наблюдениям.

Со стороны гансов бой вёл МГ, лениво ("Экономно!" — возмутился внутренний голос) постреливающий из бэтээра короткими очередями. Остальные члены экипажа занимались... чем-то. То ли набивали ленты для пулемёта, то ли выясняли, кто виноват. А может, решали, что делать — сразу сдаться или ещё подразнить "этих восточных варваров".

Красноармейцы, напротив, палили в белый свет как в копеечку то ли в надежде испугать клятых оккупантов, то ли просто обозначая своё присутствие. Мол, мы здесь и нас так просто не возьмёшь. Гусев со своего места уже заметил парочку таких, а судя по саркастическому хмыканью князя, и он тоже.

Однако положение, если отставить в сторону все юмористические моменты, складывалось не ахти. Гансы не могли сдаться, пока у них остаются патроны (Сергей узнал это недавно, когда при допросе одного из "языков" зашла речь об Уставах. Мол, это у славянских варваров сдаваться Устав запрещает, а вот в цивилизованном Рейхе...). При этом выпустить весь боезапас в небо длинными очередями не позволяет то ли гордость, то ли что-то ещё. А у красноармейцев не было ничего, кроме винтовок. Похоже, даже гранат (или смелости, чтобы подобраться достаточно близко). О том же, что обычная трёхлинейка влёгкую пробивает борт этой, с позволения сказать, бронетехники, люди просто не знали.

Тупик, блин!..

Гусеву пришла в голову мысль отобрать у одного из горе-стрелков винтарь, пока ещё у того остались патроны, и показать как надо. И он уже даже присмотрел, у кого именно (всего делов — улицу перебежать. Ага — под обстрелом), но тут его хлопнули по плечу и голос князя посоветовал не высовываться. А потом перед глазами возникла знакомая спина и стала неторопливо — со скоростью никуда не спешащего пешехода — удаляться. Гусев от неожиданности даже выругаться забыл.

Однако удивился не только капитан: стоило Кощею выбрести на середину улицы, как стрельба разом смолкла. Причём с обеих сторон. Потом с бэтээра рявкнул пулемёт, и на дороге перед князем возникла короткая цепочка пылевых фонтанчиков. Потом кто-то из спрятавшихся по разным щелям бойцов громко и заливисто свистнул. Потом опять наступила тишина, и неизвестно, чем бы всё закончилось, но тут Кощей всё же добрёл до гансовской таратайки и трижды ударил кулаком в борт.

"Точно чокнулся", — с сожалением подумал Гусев и начал думать, что писать в рапорте, но тут над бортом показалась рогатая каска и два представителя противоборствующих армий вступили в переговоры. В очень короткие переговоры: князь что-то сказал, потом показал гансу раскрытую ладонь с чем-то непонятным (сам Гусев мог бы поклясться, что с небольшим шариком тьмы. Он такие уже видел. А ещё — видел, на что они способны), после чего снова что-то сказал, повернулся и всё так же неторопливо побрёл обратно.