Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-3

Раздосадованная Мария сказала:

— Каждый месяц я буду уходить на сутки, чтобы решать свои личные дела, и ты не можешь мне мешать в этом.

— Хорошо, — покорно согласился, наблюдая за её реакцией. Она ожидала совершенно другого, скандала, резких слов или просьб не делать этого.

— Почему ты не спросишь, чем я буду заниматься? — сердито спросила девушка.

— Зачем? — спокойно ответил я. — Я прекрасно знаю, где ты будешь и чем будешь заниматься.

Удивлению Марии не было предела.

— Расскажи, если знаешь, — как-то холодно сказала она.

— Один человек предложил руку и сердце очень красивой женщине, — начал я свой рассказ. — Женщина согласилась при одном условии: раз в год она будет уходить на два дня, и муж не должен спрашивать, где она была и что делала. Жених согласился. Прожили они в мире и согласии десять лет. Однажды муж решил выяснить, в чем же секрет его жены. Когда подошло обусловленное время, женщина ушла, а муж тайно отправился за ней. Женщина ушла в горы и зашла в пещеру. И муж заглянул в эту пещеру. В пещере его жена скинула все одежды, превратилась в змею и стала шипеть в разные стороны.

Понятно, — подумал муж, — два дня шипения даже мало, чтобы весь год быть спокойным человеком.

— Ты хочешь сказать, что я змея? — вспылила Мария.

— Я хочу сказать, что мне совершенно наплевать, где ты была и что делала, — резко сказал я и вышел на улицу.

Действительно, чего мне беспокоиться? Она не жена мне и не родственница, за которую я несу ответственность. Она имеет задание от Дзержинского... Да, она имеет от Дзержинского задание постоянно держать меня в поле своего зрения и если что, то... И сейчас она почти сутки была неизвестно где. Вот именно, где? Возможно, что я с самого начала недооценил её и не относился серьёзно к её присутствию, посвящая в некоторые вопросы, которые нужно держать в секрете. Неизвестно, как повернётся дело, но оставаться без козырей в игре с высокими ставками нельзя.

Я рисковал не только собственной безопасностью. Я вывел Марию на полковника Борисова, у которого были все нити связей с главами государств Европы. Кроме того, он мог получить высокие рекомендации для организации связи и с другими странами мира.

Большевики могли со спокойной совестью зарезать курицу, которая несёт золотые яйца. Без всякого сожаления новое правительство России высылает за границу людей с мировыми именами, тех, кто обеспечивает международный авторитет нашей страны. Они считают, что всё у них получится по щучьему велению.

Нет, такое бывает только в сказках. Авторитет государства зарабатывается годами, столетиями, государственной поддержкой талантов и перспективных, приоритетных направлений в науке, культуре, искусстве, обороне. Сломать всё может любой дурак, а заново отстроить может только тот, кто это строил и кому это нужно. А кто будет восстанавливать экономику в России, когда всех специалистов разогнали или уничтожили?

Рассуждая об этом, я не заметил, как очутился у дома Борисова. Полковник сидел над исторической повестью времён Ивана Грозного. Похоже, что его волновали те же мысли, что и меня.

Уехать от смерти, от мести тирана — предательство родины. Погибнуть на родине ни за что по воле тирана — безвестность или то же обвинение в предательстве. Стать подручным тирана — заслужить позор и принять на себя всю вину тирана, которого люди будут зацеловывать за грозность и "справедливость", и плевать на могилы его подручных.

Как ни крути, а дворянству и интеллигенции, как сейчас говорят — среднему классу — податься некуда. Куда ни ткнись — всё плохо. И ещё хуже, что в этом среднем классе разброд и шатания. Обстановка как в банке с пауками, все считают, что виноват кто-то другой, а вот он такой ласковый и пушистый пострадал ни за что. Знали бы вы, сударь, что у Молоха виноваты все, сидели бы тихо, прижав язычок.

Глава 36

— Дон Николаевич, — раздался голос полковника Борисова, — вы будете заходить или всё так же будете стоять у калитки и мотать головой?

Я оторвался от своих мыслей, улыбнулся и вошёл в дом.

— Случилось что-то, — участливо спросил Борисов, — и почему вы без верного телохранителя?

— О нём и хочу поговорить, Александр Васильевич, — задумчиво сказал я, — какие-то сомнения терзают меня, а правильно ли я сделал, выведя её на вас? Может, нам нужно было делать вид, что мы с вами не знакомы?

— Кто его знает, что правильно, а что неправильно, — философски сказал мой бывший шеф, — время покажет. А она, как-никак, всё же та ниточка, которая связывает нас с нашей родиной. Вы тоже ниточка, но у неё возможностей больше. И я её хорошо понимаю. Она терзается, разрывается между своим долгом и вами. И всё идёт к тому, что вы разорвёте эту нить, и мы окажемся без связи с Россией. Мы не можем бросить её, она наша родина и мы должны служить родине, переходя на службу к новым правителям. Другого выхода нет. Причём это понимают все, и они пошли бы на службу к победившему народу, но никто не уверен в своём будущем. И я не уверен. Но я не агрессивен к своим соотечественникам, а те, кто запятнал себя кровью, жаждут дальнейшего кровопролития.

— Но война ещё не закончена, Александр Васильевич, — пытался я сохранить какую-то искорку веру в победу Белого движения.

— Полноте, батенька, — усмехнулся Борисов, — война проиграна давно, в октябре 1917 года, когда не нашлось сил для восстановления власти и порядка, и когда никто не хотел сорганизоваться на противодействие установлению советской власти в стране. И запад давно кинул нас, исключив Россию из числа тех, кто будет в списке победителей над Германией и её союзниками.

— Александр Васильевич, — сказал я, — вы прямо прорицатель какой-то. Война ещё не закончилась и Германия сильна как никогда.

— Дон Николаевич, спуститесь с луны на нашу грешную землю, — улыбнулся полковник, — через месяц-два Германия будет способна только воевать с Россией, пошедшей на огромные уступки, чтобы избежать удушения революции.

Но революция перекинется на Германию. Любая палка имеет два конца. Политика братания и агитация противника на фронте — это как вирус, заражающий всех, кто с ним соприкасается. Распропагандированные российские солдаты не препятствовали революции и открывали фронт противнику. Немецкие солдаты видели это, и немецким солдатам не хочется продолжения войны, и они уже распропагандированы, несмотря на немецкое чувство дисциплины.

У окопников своя дисциплина. Когда войска выводят на отдых, их сначала приводят в чувство строевой подготовкой и изучением уставов. А в Германии предреволюционная ситуация, которая взорвётся так, что мало немцам не покажется. Не рой яму другому.

Добровольческая армия в России на последнем издыхании. Антон Иванович Деникин сдал командование генерал-лейтенанту Петру Врангелю и живёт сейчас в одном из пригородов Парижа.

Верховного правителя России адмирала Колчака выгнали с Урала и гонят в Сибирь и в Забайкалье.

Интервенты в России не хотят воевать за Веру, Царя и Отечество. Иностранная помощь быстро переходит в руки Красной Армии. И Колчака Запад сдаст. Дело времени. А там будем нужны мы для связи с правителями западных стран.

Все эти тезисы об отказе от тайной дипломатии — это популизм чистейшей воды. Всё вернётся на круги своя. И большевики наденут расшитые золотом мундиры с красными лампасами и будут награждать друг друга золотыми орденами с бриллиантами. Бессребреники отойдут в сторону, их отправят коров пасти, всё равно им серебро и злато не нужно.

— Циник вы, Александр Васильевич, — констатировал я своё отношение к тому, что он говорил, хотя и чувствовал, что он во многом прав.

— Я не циник, уважаемый Дон Николаевич, а реалист, — парировал Борисов, — а сейчас давайте поговорим о вашей прекрасной спутнице.

— О чём же? — поинтересовался я.

— Вы такая же романтическая натура, Дон Николаевич, как и сын царя Кипра Пигмалион, — сказал Борисов. — Помните, как в легенде? Пигмалион влюбился в Афродиту и высек из мрамора фигуру её. Чем больше он смотрел на эту скульптуру, тем больше находил её совершенной, а потом обратился к богине с просьбой оживить статую. Афродита вдохнула жизнь в мрамор и с пьедестала сошла прекрасная женщина, которая стала женой Пигмалиона и была названа Галатеей.

— В чём же выражается это сходство? — спросил я, несколько обиженный сравнением.

— Я сразу заметил, с какой нежностью вы смотрите на Марию. Вы восхищённо рассказывали о её способностях, как человек, создавший из ничего нечто, что сияет при огранке, — сказал Александр Васильевич. — Вы перестали объективно воспринимать реальность. За пару месяцев такие дела не делаются, а у неё манеры светской дамы. У любого нувориша, как бы он ни был богат, какие бы титулы он себе ни покупал, какие бы учителя его не учили, всё равно пробивается плебейское происхождение, которое может исчезнуть через несколько поколений, а, может, и не исчезнуть. А ваша красавица ведёт себя безукоризненно. Так не бывает. Никакой талант не заменит наследственность и воспитание.

— Что же вы предлагаете? — спросил я.

— Как я слышал, — полковник проявил достаточную осведомлённость, не свойственную домоседам, — ваша пассия одна ездила в Париж, что не свойственно золушкам, впервые попавшим за границу. Не ограничивайте её в свободе действий и во время следующего выезда в столицу нужно за ней проследить.

— Господин полковник, — гордо сказал я, — следить за женщиной низко.

— За женщиной — да, — таким же тоном ответил мой шеф, — а за объектом возможной опасности — обязаны.

Он прав, нужно отделять личное от служебного и никогда не смешивать их.

Глава 37

Попив чаю, я пошёл домой.

У калитки на лавочке сидела Мария и ждала меня.

— Дон, я хочу извиниться перед тобой, я была не права, — тихо сказала она, — я больше не буду никуда уезжать одна.

В знак примирения я обнял её за плечи и повёл в дом.

— А если всё-таки появится необходимость снова одной поехать в Париж? — спросил я.

— Тогда я попрошу тебя сопровождать меня, — ответила просто Мария.

— Если ты захочешь о чём-то поговорить со мной, я всегда готов выслушать тебя, — сказал я. — Можешь доверять полковнику Борисову так же, как и мне. Мы — одна команда.

— Я подумаю, — тихо сказала Мария, — не торопи меня, Дон, ты всё узнаешь первым.

Александр Васильевич всё понял правильно, и Мария косвенно подтвердила это. Они оба молодцы, зато я выглядел дурак дураком.

Ещё через две недели на имя Марии пришло письмо из Парижа.

— Прочти, — сказала мне девушка.

Письмо было от "подруги", которая ужасно соскучилась по ней и предлагала встретиться в воскресенье, посидеть и попить кофе в открытом кафе. Совершенно безобидное письмо. Естественно, все письма должны быть безобидные. Но представьте себе ситуацию, когда фабричная девчонка из Питера приезжает в Париж и у неё находится близкая подруга, с которой девочка от станка будет сидеть под зонтиком, щебетать по-французски и пить кофе из маленькой чашечки, оттопырив в сторону мизинчик.

Всё идеально сделало ЧК, подставив мне комиссаршу, предоставив ей возможность работать самостоятельно без всякого руководства. И я поверил в это, но здесь они прокололись окончательно. Что мне делать? А ничего. Главное — не гнать волну, за одним проколом последует другой, когда уже невозможно будет просить подождать объяснений. Хорошо, что получилось именно так. Мне не пришлось собирать доказательства того, что Мария не та, за кого она себя выдаёт, и припирать её к стенке неопровержимыми доказательствами.

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной, но находился в стороне и наблюдал за ситуацией вокруг, — попросила меня Мария.

— Хочешь, чтобы я вёл встречное наблюдение во время твоей встречи? — спросил я.

Девушка утвердительно кивнула головой. Откуда она могла набраться таких специальных премудростей, ведь ВЧК создана только что и большую часть времени девушка проводила со мной. Похоже, что она занималась конспиративной работой до революции и заграница для неё не в диковинку. И я, её наставник в делах специальных, буду выступать как обеспечивающий её работу. Ладно, посмотрим.

В воскресенье мы приехали в Париж первым поездом. Я первым пошёл на площадь и устроился с газетой в кафе напротив того места, где должна состояться встреча. Через некоторое время мимо меня прошла Мария, разглядывая витрины. Минут через пятнадцать она появилась с другой стороны. Всё было спокойно. Как мы и условились, я приподнятой шляпой поприветствовал кого-то вдалеке и Мария, повинуясь моему сигналу, прошла к свободному столику в соседнем кафе. Скоро к её столику подошёл молодой человек, поприветствовал, поцеловал руку и присел рядом. Они заказали кофе и стали о чём-то разговаривать. Они разговаривали минут пятнадцать. Затем молодой человек ушёл.

Мария пошла на вокзал первой, я последовал за ней. Она уехала в поезде одна. Я поехал следующим поездом. Всё было чисто.

Мария ждала меня дома.

— Я приготовила тебе обед. Пока ты будешь кушать, я буду тебе рассказывать, — предложила она.

— Давай, я буду слушать тебя, — согласился я. Я уже предполагал, о чём будет разговор. Посмотрим, но условия диктовать буду я.

— Прости меня, Дон, но я не та, за кого пришлось себя выдавать. Я в революции давно. Не из пролетарок. Смолянка. Пришлось жить везде, много времени провела с рабочими и знаю, как они живут. Революции нужны такие люди, как вы. Дзержинский приказал быть всё время рядом с тобой, чтобы республика Советов могла иметь связи со всеми странами и решать вопросы международного признания. На это особый упор сделал товарищ Ленин. Прибывший товарищ из Центра передал, что с вашими родителями всё в порядке. Вы зачислены в кадры ВЧК и вам положено денежное довольствие как заграничному работнику ВЧК. Нужно только написать заявление, которое товарищ передаст в Центр.

Я не ошибся. Центр приказал провести мою вербовку.

— Ты уже говорила об этом с Александром Васильевичем? — невинно спросил я.

— А зачем ему знать об этом? — удивилась девушка.

— Как это зачем? — усмехнулся я. — Полковник Борисов мой начальник и я должен ему доложить обо всех сделанных мне предложениях.

Мария не нашла, что же мне ответить. Похоже, что ей придётся не один раз ездить в Париж на свидание с товарищем из Центра, а тому связываться со своим руководством и получать инструкции. Пока туда-сюда будут ходить шифровки, с моими родителями ничего не случится. Хотя я очень беспокоюсь о них, потому что большевики ввели систему заложников из членов семей специалистов, принимаемых ими на службу и не жалели никого, если человек отказывался им служить. И мои родители тоже заложники. Как вы думаете, что бы ответили мои родители, если бы я спросил у них совета, возвращаться мне в Россию или нет? Они бы ответили мне утвердительно согласованным в нашей семье словом, которое категорически запрещает возвращение.

Глава 38

Наконец, и мы с Александром Васильевичем нашли возможность выехать в Париж развеяться. Бесцельное шатание с разинутым ртом по улицам не в наших правилах. Мы едем с конкретными делами в то или иное место, да и Париж не то место, где нужно раскрывать рот. Как и везде, раскроешь рот и поминай как звали свои часы или с кошельком расстанься.