Я принял их в своем дворце на набережной Фонтанки.
— Присаживайтесь, господа, — радушно предложил я, когда они появились в моем кабинете.
Пока молодые люди рассаживались на широком диване, я задумчиво смотрел на них. Интересно, как они отреагируют на мои слова? Ведь здесь еще практически не существует агентурной разведки...
— Господа, — начал я, когда все расселись. — Я хочу обратиться к вам с просьбой, которая, возможно, покажется вам неожиданной... Но сначала я собираюсь задать вам несколько вопросов. Итак, первый: сумеете ли вы отличить японца от китайца?
Все шестеро недоуменно переглянулись.
— Ну а, скажем, китайца от корейца?
Ответом мне снова было молчание. Я вздохнул:
— Плохо, господа, очень плохо... Россия заканчивает строительство железной дороги на Дальний Восток. То есть мы становимся первой страной, которая будет способна торговать с Китаем, Кореей и даже Японией без оглядки на Англию, а также сумеет предоставить такую же возможность любому другому государству мира. Неужели британцы никак на это не отреагируют? А в Департаменте морской и береговой информации, призванном противодействовать британской морской мощи, никто даже не имеет представления о том, что творится на нашей азиатской окраине.
— Ваше высочество, — подскочил один лейтенант, — прошу прощения, но нам не ставилась такая задача!
Я вздохнул:
— В том-то и беда... Ну да ладно. Пока еще есть время хоть что-то исправить. И в связи с этим мой второй вопрос. Служить Родине можно по-разному. Кто из вас готов поступиться карьерой, славой, чинами, уйти в безвестие, но для того лишь, чтобы наилучшим и самым нужным Родине образом исполнить долг офицера и дворянина?..
Через несколько месяцев после этого разговора четверо молодых англичан объявились в нескольких английских портах — от Лондона до Бомбея, — дабы отплыть оттуда в Китай и Японию. Двое из них должны были на некоторое время осесть в Гонконге и Сингапуре, а остальные ехали дальше. Навстречу им, с другой стороны Тихого океана, двигались два молодых американца...
Осень прошла ожидаемо. Не сказать, чтобы спокойно, но все было в пределах нормы. Я смотался на Черноморский флот, который сейчас активно крейсировал в Средиземном море в связи с резким осложнением ситуации в Турции, затем проехался по Кавказу, посетил свои нефтяные промыслы, потом поднялся по Волге до активно расширяющегося своего же нефтеперерабатывающего завода в Чистополе. Место было выбрано с учетом последующей постройки нефтепровода до альметьевских промыслов, до которых у меня все никак не доходили руки. Затем я снова вернулся в Петербург, где погонял своих морпехов, а потом заехал к Мосину, и тот представил мне третий образец ручного пулемета. Ну, на совсем уж ручной он не тянул, поскольку весил более десяти килограммов, зато был способен выпустить всю ленту емкостью пятьдесят патронов одной длинной очередью. У предыдущих образцов при таком режиме огня просто перегревался ствол и заклинивало затвор; этот же можно было запускать в производство. В конце ноября на заседании ГАУ его приняли на вооружение, хотя многие недоумевали, зачем русской армии аж два разных пулемета.
В ноябре я сформировал и отправил на Филиппины военно-морскую комиссию, призванную оценить возможности Испании защитить свои передаваемые в аренду России заморские территории, и на этом основные дела года завершились.
Рождество и святки прошли относительно спокойно. А в конце, февраля меня отыскал Боткин, только что вернувшийся из Европы.
Я еще год назад закинул ему удочку насчет нашей совместной работы. Подготовительный этап разработки пенициллина подходил к концу. Здание медицинской лаборатории неподалеку от Магнитогорска, совсем рядом с опытовой станцией Тимирязева, нынче разросшейся в целую сельхозакадемию, уже строилось (пусть господа ученые ходят в гости друг к другу и обмениваются идеями). На моей стекольной фабрике вовсю разворачивалось производство лабораторной посуды и линз для микроскопов. А команда Курилицина начала подбор персонала. Так что проект можно было запускать уже в 1896-м. Но Боткин находился на стажировке в Германии, и я не хотел его оттуда срывать. Хотя провести кое-какие предварительные телодвижения все-таки решился. Поэтому, едва от Канареева поступили сведения о том, что Боткин объявился в Петербурге, я немедленно пригласил его на обед. Ну, чтобы прельстить доктора предстоящей работой и привести его в соответствующее расположение духа. А то очень уж Евгений Сергеевич любит демонстрировать свою независимость.
Обед прошел ожидаемо приятно. Все-таки беседа с образованным человеком из числа мастеров-практиков — это истинное удовольствие. Но именно с практиком, доказавшим делом свой профессионализм. Терпеть не могу философствующих интеллигентов! А после обеда, когда мы наслаждались дижестивом и кофе, Дима вкатил на тележке в столовую большую коробку и торжественно поставил ее рядом с доктором.
— Что это? — спросил Боткин.
Я улыбнулся:
— Подарок. В благодарность за ваше прекрасное лечение.
Боткин посмотрел на меня и этак брезгливо поджал губы:
— Я... извините, не беру...
— А вы посмотрите — вдруг понравится? Я ж не просто так, я столько времени думал и искал то, что, как мне кажется, должно вас непременно порадовать.
Боткин пару секунд сверлил меня напряженным взглядом, а затем протянул руку и подвинул к себе коробку. Я его понимал. Ну что может подарить этот богач и баловень судьбы, великий князь? Какой-нибудь глупый сервиз или блюдо... Коробка еле слышно звякнула. На лице Евгения Сергеевича нарисовалась разочарованная гримаса (ну вот, так он и думал), с каковой он и вскрыл коробку... а в следующее мгновение на лице доктора включилось ошарашенное выражение. Именно включилось. Вот так, сразу — мгновение назад его лицо демонстрировало крайнее разочарование, а мгновение спустя уже служило яркой иллюстрацией полного ошеломления. Хоть в учебник актерского мастерства вставляй в качестве пособия по эмоциям человека.
— Что это? — хрипло произнес он.
— Это малый больничный медицинский набор, — сообщил я. — Четыре автоклава, три десятка шприцов четырех типоразмеров, пять стетоскопов, три набора хирургического инструмента... ну и еще кое-что по мелочи. Если мои консультанты не ошиблись, одного такого набора хватит для оборудования средней земской больницы.
Боткин сосредоточенно рылся в ящике, уже не обращая на меня внимания. Я откинулся на спинку стула и не мешал ему. Сразу было видно, что человек занялся любимым делом... Наконец Боткина слегка отпустило. Он распрямился, бросил еще один придирчивый взгляд на скальпель, который держал в руках, и деловито спросил:
— Чье производство? Никогда не видел такого клейма.
— А качество устраивает?
Боткин пожал плечами:
— Сразу не скажешь, но на первый взгляд — вполне. Немцы?
— Нет, — усмехнулся я, — производство моей новой фабрики медицинских инструментов в Акмолинске.
— Вот как? — Боткин удивленно покачал головой. — Не ожидал, ваше высочество, не ожидал... А что же это вас вдруг на медицинские инструменты потянуло? Неужто я произвел на вас такое сильное впечатление своими талантами, что вы решили облагодетельствовать еще и русскую медицину?
— Ну, ваши таланты на меня действительно впечатление произвели. И в связи с этим у меня будет для вас одно предложение. Что же касается этого дела... — я кивнул в сторону набора, — сами понимаете, за столь короткий срок завод-то построить можно, но вот развернуть его работу так, чтобы он начал выпускать широкую номенклатуру продукции — вряд ли. Все началось гораздо раньше того момента, когда вы пользовали меня в Москве... Просто у меня на металлургическом заводе имеется очень большая опытовая лаборатория, разрабатывающая и изучающая разные сплавы — ну там твердость, прочность и так далее, а также их взаимодействие с различными химическими веществами. Вот там и подобрали несколько сплавов, которые, с одной стороны, довольно дороги, а с другой — чрезвычайно интересны. Прочны, долго держат заточку, химически инертны и так далее. Вот я и стал думать, куда бы их лучше приспособить. Ну и надумал.
Боткин усмехнулся — мол, поня-атно, а что еще ожидать от дельца?
— И сколько все это стоит? — Он кивнул на коробку.
— Дорого, — вздохнул я, — но все-таки почти в полтора раза дешевле, чем если покупать все это по отдельности у немцев.
— А если по отдельности у вас?
— Ну... процентов на десять дешевле, чем у немцев. Но можете мне поверить — этот инструмент лучше, чем немецкий. Намного. Лет через пять немцы сами у нас будут его покупать. А может, и раньше.
Боткин недоверчиво покачал головой. А потом принялся укладывать все, что вытащил, обратно в коробку. Я усмехнулся:
— Ну, я так понимаю, берете?
— Беру, — серьезно кивнул Евгений Сергеевич, не отвлекаясь от упаковки, — с благодарностью.
— Ну вот и отлично! — расплылся я в улыбке. — Кстати, насколько я помню, вы вскоре возвращаетесь в Европу. Маленькая просьба — прихватите это с собой. Похвастаетесь коллегам. Пусть знают, что и мы тут, в России, не лаптем щи хлебаем.
Боткин окинул меня взглядом, в котором читалась легкая насмешка. Мол, понимаем, зачем вы мне подарочек подогнали — на иностранный рынок надеетесь... Но насмешка была с этаким одобрительно-покровительственным оттенком. Как видно, он и сам был не прочь похвастать тем, что в России умеют делать подобный, очень неплохой на первый взгляд, медицинский инструмент. Но тут его внимание привлекло непонятное устройство.
— А это что, не подскажете?
Я улыбнулся:
— Это новая модель стетоскопа. Я ее уже запатентовал. Вот смотрите, это металлическая воронка с тонкой целлулоидной пленкой, от нее идут трубочки из каучука, а вот эти вот обтянутые каучуком же металлические трубки следует вставить в уши. Попробуйте.
Боткин попробовал и на некоторое время выпал из реальности, прикладывая головку стетоскопа то к своей груди, то к запястью. На лице его при этом блуждала восторженная улыбка. Надо же, как человек любит свою работу...
— Великолепно, просто великолепно! — Он смущенно улыбнулся. — Простите, пожалуйста, ваше высочество, а нельзя ли у вас приобрести несколько штук таких новых стетоскопов? Я бы хотел сделать подарок моим...
Я махнул рукой:
— Ну что вы, конечно! И какие деньги, Евгений Сергеевич?! Вы же, по существу, поработаете там, за границей, кем-то вроде моего коммивояжера. Так что — никаких проблем. Десяти приборов вам хватит? — И я потянулся к стоящему у меня на столе телефону производства моего собственного завода.
— Да-да, конечно, но мне крайне неудобно вводить вас в расходы...
— Дима, зайди! — Я бросил трубку и снова развернулся к Боткину: — Евгений Сергеевич, позвольте уж мне решать, какие для меня расходы приемлемы, а какие — необходимы. Договорились? Отлично!.. Дима, позвони на склад Шовкунова, пусть упакует десять новых стетоскопов и пришлет Евгению Сергеевичу. Адрес он скажет.
Когда за моим секретарем закрылась дверь, Боткин как-то подобрался и решительно произнес:
— Ваше высочество, вы упоминали, что у вас есть ко мне какое-то предложение. Я — весь внимание.
Я усмехнулся про себя. Ну да, благородный человек ощущает за собой долг чести и намерен немедленно предпринять все усилия, дабы этот долг был отдан.
— Об этом чуть позже. Вам же еще осталось около года стажировки в Европе? Вот после нее и поговорим. Так что, как вернетесь, прежде чем принимать какие-то предложения — найдите меня.
Боткин кивнул, но все-таки поинтересовался:
— А может, хотя бы намекнете?
— Нет, — мотнул я головой, — боюсь сглазить. Какая-то уж больно мистическая история получается. А для того чтобы я поверил в мистику, мне нужны очень веские реальные доказательства. Так что сейчас несколько десятков человек носом землю роют, дабы найти мне эти доказательства. И если найдут, то... вы мне понадобитесь. А если нет — что ж, просто выпьем с вами бутылочку хорошего вина по случаю окончания вашей большой европейской стажировки. — И я весело рассмеялся...
И вот теперь Боткин вернулся из-за границы и предстал перед моими очами. В этот раз он был настроен ко мне куда благожелательнее, чем в прошлый, и уж тем более в позапрошлый. И причина тому была проста — деньги. Евгений Сергеевич за прошедший год сумел заработать около ста тысяч рублей. С моей помощью, естественно. Поскольку с медицинским инструментом все прошло именно так, как я и рассчитывал. Вернее, даже лучше, чем я рассчитывал. Не говоря уж о самом Евгении Сергеевиче. То ли на немцев стетоскопы произвели такое впечатление, то ли наши инструменты действительно настолько превосходили все то, что предлагалось на немецком рынке медицинского оборудования, но количество заказов нарастало лавинообразно. Фабрика по производству стетоскопов уже работала в две смены. И все равно не справлялась с потоком заказов. Третью смену сделать не получалось вследствие недостаточных мощностей электростанции, ибо работать с необходимым качеством при керосиновом освещении не получалось. Но после запуска новой электростанции, работавшей на угле, с доставкой коего с экибастузского месторождения не было никаких проблем, вопрос должен был решиться положительно. Более того, поставки на внутренний рынок практически прекратились — все уходило на экспорт. Даже повышение цены на двадцать процентов практически не отразилось на том ажиотаже, который сначала немцы, а вслед за ними французы, австрийцы, датчане и даже высокомерные англичане создали вокруг нашей продукции. Впрочем, внутренний спрос пока был небольшой. У нас привыкли смотреть в рот иностранцам и пока еще по привычке закупали медицинский инструментарий у немцев, бельгийцев, англичан, с пренебрежением относясь к отечественной продукции. Но, несомненно, вскоре и до наших должна дойти новая берлинская, парижская и лондонская мода на медицинские инструменты русского производства. Вследствие чего я начал спешную постройку еще одной фабрики... Вот процент от поставок и капнул в карман Евгению Сергеевичу, позволив ему не отказывать себе ни в книгах, которые он хотел прикупить, ни в других радостях жизни. За что доктор Боткин как честный человек был мне весьма благодарен.
Когда мы покончили с обещанной бутылочкой и наступило время серьезного разговора, я предложил переместиться в малахитовую гостиную, к камину, и побеседовать там.
— Евгений Сергеевич, — начал я давно планируемый разговор. — Как вы относитесь к возможности стать отцом девы Панацеи?
Боткин сначала удивленно воззрился на меня, а спустя некоторое время улыбнулся:
— Это как раз та самая мистика, о которой вы упоминали при нашей прежней встрече?
Я кивнул, оставаясь при этом серьезным.
— Что-то... африканское?
Я улыбнулся:
— Уже нет. И это самое "уже" оказалось последним и самым весомым доводом, побудившим меня принять решение профинансировать едва ли не самый многообещающий исследовательский проект в области медицины.
— Вот как? — Боткин заинтересованно развернулся ко мне. — А не поведаете ли подробности?
