Блут и Таг настороженно глядели, как Каладин присоединился к цепочке остальных рабов, но он не собирался ничего предпринимать. Сейчас не время для провокаций — Каладин видел, как действовали наемники в окружении настоящих солдат. Сейчас они шли, как на параде, гордо выпятив грудь и положив руки на оружие. Они толкнули несколько человек на место, а одного, хрипло выругав, огрели дубинкой по животу.
И держались подальше от Каладина.
— Королевская армия, — сказал раб рядом с ним. Тот самый темнокожий человек, который говорил Каладину о побеге. — Я думал, что нас продадут на шахту. Но это совсем не так плохо. Мы будет чистить отхожие места или ремонтировать дороги.
Странно, предвкушать чистку уборных или работу под палящим солнцем. Каладин надеялся на что-то другое. Надеялся. Да, он обнаружил, что все еще надеется. На копье в руках. На врага перед собой. Да, вот так он бы мог жить.
Твилакв разговаривал с важного вида светлоглазой женщиной. Черные волосы уложены в сложную прическу и сверкают аметистами, темно-малиновое платье. Она выглядела как Ларал во время их последней встречи. Вероятно, четвертый или пятый дан, жена и писец одного из офицеров.
Твилакв начал расхваливать свой товар, но женщина подняла тонкую руку.
— У меня есть глаза, работорговец, — сказала она с аристократическим выговором. — Я сама проверю их.
Она пошла вдоль цепочки, сопровождаемая несколькими солдатами. Ее платье было сшито по моде благородных домов алети — строгая шелковая блузка, облегающая тело, приталенная юбка. Оно было застегнуто по бокам от талии до шеи и кончалось маленьким, вышитым золотом воротником. Длинная манжета левого рукава покрывала безопасную руку. Мать Каладина всегда носила перчатку, намного более практично, с его точки зрения.
Судя по лицу, увиденное не слишком впечатлило ее.
— Эти мужчины умирают от голода и крайне слабы, — сказала она, беря из рук юной помощницы тонкий жезл. С его помощью она откинула волосы со лба одного из рабов и проверила отметину. — И ты хочешь по два брума изумрудами за голову?
Твилаква бросило в пот.
— Возможно, полтора?
— И что я буду делать с ними? Таких грязнуль около еды не поставишь, а большинство остальных работ делают паршмены.
— Если Вашей Светлости они не нужны, я могу обратиться к другим кронпринцам...
— Нет, — сказала она, шлепая жезлом раба, который испуганно отшатнулся от нее. — Один с четвертью. Они смогут рубить деревья в северных лесах... — Она подошла к Каладину. — Вот это другое дело. Этот намного крепче, чем другие.
— Я так и думал, что он вам понравится, — сказал Твилакв, подходя к ней. — Он довольно...
Она подняла жезл, заставив работорговца замолчать. На ее нижней губе была небольшая ранка. Немного корня куссвида, и все пройдет.
— Сними верхнюю одежду, раб, — скомандовала она.
Каладин посмотрел в голубые глаза и испытал почти неодолимое желание плюнуть в них. Нет. Нет, он не может себе этого позволить. Не сейчас. Он вынул руки из своей мешкоподобной рубашки, дал ей упасть на пояс и обнажил грудь.
Несмотря на восемь месяцев рабства, его мускулы были значительно лучше, чем у остальных.
— Такой молодой, и так много шрамов, — задумчиво сказала аристократка. — Ты военный?
— Да.
Спрен ветра кружил вокруг женщины, изучая ее лицо.
— Наемник?
— Нет, армия Амарама. Гражданин, второй нан.
— Бывший гражданин, — быстро вмешался Твилакв. — Он был...
Она опять махнула жезлом, заставив Твилаква замолчать. Потом откинула волосы Каладина и осмотрела лоб.
— Шаш, — сказала она, цокнув языком. Некоторые из солдат шагнули ближе, держа руки на мечах. — Там, откуда я родом, рабов, заслуживших такое, убивают.
— Значит, им везет, — сказал Каладин.
— И как ты заслужил его?
— Убил кое-кого, — сказал Каладин заранее подготовленную ложь. Пожалуйста, вознес он мольбу к Герольдам. Пожалуйста. Он давно не молил никого ни о чем.
Женщина подняла бровь.
— Я убийца, Ваша Светлость, — сказал Каладин. — Напился, наделал ошибок. Но я владею копьем не хуже любого другого. Возьмите меня в армию вашего светлорда. Разрешите мне сражаться.
Было так странно лгать, наговаривать на себя, но женщина никогда не разрешит Каладину сражаться, если подумает, что он дезертир. Пусть лучше думает, что он убил по неосторожности.
Пожалуйста... подумал он. Опять стать солдатом. На мгновение ему показалось, что ничего на свете он не хотел с такой силой. Насколько лучше умереть на поле боя, чем всю жизнь чистить горшки.
Твилакв подошел и встал рядом со светлоглазой женщиной. Он посмотрел на Каладина и вздохнул:
— Он дезертир, Ваша Светлость. Не слушайте его.
Нет! Каладин почувствовал, как обжигающая вспышка гнева пожирает все его надежды. Он поднял руки к Твилакву, чтобы придушить крысу, но тут что-то ударило его по спине. Он застонал, споткнулся и упал на колено. Аристократка отступила назад, в тревоге прижав безопасную руку к груди. Один из солдат схватил Каладина и вздернул на ноги.
— Да, — в конце концов сказала она. — Очень неудачно.
— Я могу сражаться, — выдохнул Каладин, не обращая внимания на боль. — Дайте мне копье. Разрешите мне...
Она подняла жезл, оборвав его на полуслове.
— Ваша Светлость, — сказал Твилакв, отводя от Каладина глаза. — Я бы не доверил ему оружие. Да, правда, он убийца, но он также известен своим непокорным нравом. Однажды он возглавил бунт рабов против хозяина. Я не могу продать его вам как солдата. Совесть не позволяет. — Он заколебался. — Рабы, которые ехали с ним в одном фургоне, он мог испортить их всех разговорами о побеге. Моя честь требует, чтобы я вам это рассказал.
Каладин заскрежетал зубами. Ему хотелось оттолкнуть солдата, державшего его, схватить оружие и провести последние мгновения жизни, вколачивая копье в толстый живот Твилаква. Почему? Какая этому ублюдку разница, в качестве кого его раба будут использовать в армии?
Проклятие! И зачем я порвал ту карту! подумал Каладин. Зачастую жестокость вознаграждается лучше, чем доброта. Одно из изречений отца.
Женщина кивнула и пошла дальше.
— Покажи мне тех, из его фургона, — сказала она. — Я все равно возьму их, из-за твоей честности. Нам нужны новые мостовики.
Твилакв энергично кивнул. Прежде чем идти дальше, он помедлил и наклонился к Каладину.
— Я не знал, как ты себя поведешь. Эти армейские, они обвинят торговца, если он не расскажет все, что знает. Мне... мне очень жаль.
И торговец скрылся.
Каладин что-то хмыкнул, вырвался из рук солдат, но остался в цепочке. Пусть так и будет. Рубить деревья и строить мосты или биться в рядах воинов. Какая разница. Он продолжит жить. У него отняли свободу, семью, друзей и — самое дорогое — мечты. Больше взять с него нечего.
Осмотрев всех рабов, женщина взяла у своей помощницы доску для письма и сделала на бумаге несколько коротких заметок. Твилакв дал ей свой гроссбух, где был отмечено, сколько каждый раб списал со своего долга. Каладин мельком взглянул на цифры; судя по прочеркам, ни один раб не списал ничего. Возможно, Твилакв подделал записи. Скорее всего.
Отныне пускай вся его зарплата идет на погашение долга. Посмотрим, как они заерзают, если он разоблачит их обман. Что они сделают, если он будет близок к тому, чтобы погасить долг? Скорее всего, он даже не узнает об этом — в зависимости от того, сколько зарабатывают эти мостовики, ему потребуется от десяти до пятидесяти лет.
Большинство людей светлоглазая женщина послала на лесоповал. Полудюжину самых худых отправила в армейскую столовую, несмотря на все то что говорила раньше.
— А этих, — сказала она, указав жезлом на Каладина и других рабов из его фургона, — отправьте к мостовикам. Скажите Ламарилу и Газу, что за высоким нужно присматривать особо.
Солдаты засмеялись, один из них вытолкнул группу Каладина на дорогу. Каладин стерпел. Да и с какой стати им с ним быть вежливыми, и он не собирался дать им повод быть еще более жестокими. Больше, чем наемников, солдаты ненавидели только дезертиров.
По дороге он не мог не обратить внимания на флаг, реявший над лагерем. Этот же символ украшал форму солдат: желтая глифпара в форме башни и молот на темно-зеленом поле. Флаг кронпринца Садеаса, Верховного правителя родного округа Каладина. Насмешка или подарок судьбы, кто из них заставил его очутиться здесь?
По улицам лагеря лениво бродили солдаты, даже те, которые, судя по внешнему виду, находились на дежурстве. Повсюду валялся мусор и отходы. Множество штатских: шлюхи, работающие женщины, бондари, лавочники и погонщики скота. Даже дети носились по улицам этого полугорода-полулагеря.
Были здесь и паршмены. Они носили воду, рыли траншеи, таскали мешки. Вот это удивило его по-настоящему. Разве они не воюют с паршменами? Или их не волнуют те, кто восстал? По-видимому, не волнуют. Паршмены работали с той же покорностью, как и в Хартстоуне. Возможно, это имеет смысл. Дома алети сражались с алети, почему бы и паршменам не быть среди обеих воюющих сторон?
Солдаты провели Каладина вокруг северо-восточной четверти города. Путешествие заняло много времени. Старые привычки заставили Каладина запоминать дорогу. Казармы, возведенные с помощью Преобразователей, выглядели совершенно одинаково. Кромка лагеря напоминала зазубренные вершины. Бесчисленные сверхштормы изъели высокую круговую стену, поэтому открывался отличный вид на восток. Простирающаяся на восток огромная площадка казалась великолепным местом для построения армии перед рейдом внутрь Разрушенных Равнин.
На северном краю поля располагался лагерь поменьше — всего несколько дюжин бараков. В его центре навалены кучи со стволами приземистых деревьев, которые Каладин видел по дороге. Их обрабатывала одна группа плотников. Они очищали бревна от тягучей коры и распиливали их на доски. Другая группа сколачивала из досок громоздкие конструкции.
— Мы будем плотниками? — спросил Каладин.
Один из солдат грубо засмеялся.
— Нет, вы будете мостовиками.
Он показал на группу жалко выглядящих людей, которые сидели на камне в тени барака и ели пальцами из деревянных мисок. Внешне еда была ужасно похожа на баланду, которой их кормил Твилакв.
Солдат так сильно толкнул Каладина, что тот едва не упал на пологом склоне и поторопился вперед. Остальные девять рабов последовали за ним, подгоняемые солдатами. Ни один из тех, кто сидел на камнях, даже не взглянул на них. Все они носили кожаные жилеты и простые штаны. Лишь на некоторых были грязные зашнурованные спереди рубашки на голое тело. Мостовики выглядели ненамного лучше рабов, хотя и не были такими тощими.
— Эй, Газ, принимай пополнение, — крикнул один из солдат.
Человек, лениво стоявший в тени, на некотором расстоянии от тех, кто ел, повернул к ним голову; его лицо было настолько усеяно шрамами, что борода росла лоскутами. Одного глаза не хватало — он не позаботился прикрыть его повязкой, уцелевший был коричневым. Белые узелки на плечах указывали на сержанта, и в нем чувствовалась упругая сила, которую Каладин привык связывать с тем, кто знает дорогу на поле боя.
— Эти заморыши? — отозвался Газ, что-то жуя и неторопливо шагая к ним. — Да они и стрелу не остановят.
Солдат позади Каладина как следует толкнул его вперед.
— Ее Светлость Хашаль сказала, чтобы ты специально занялся вот этим. Остальные — обычное быдло. — Солдат кивнул на подходивших рабов.
Газ оглядел их, потом перевел взгляд на Каладина.
— Я воевал, — сказал Каладин. — В армии светлорда Амарама.
— А мне плевать, — отрезал Газ и сплюнул.
Каладин заколебался.
— Когда Амарам...
— Ты опять упомянул это имя, — рявкнул Газ. — Служил какому-то безвестному лендлорду, а? И жаждешь меня впечатлить?
Каладин вздохнул. Он уже встречал таких людей, младших сержантов без надежды на повышение. Обычно у них одно удовольствие в жизни — издеваться над теми, кто еще несчастнее их. Что ж, так тому и быть.
— У тебя отметина раба, — фыркнул Газ. — Я сомневаюсь, что ты вообще держал в руках копье. Твоей светлости придется снизойти и присоединиться к нам.
Хорошо знакомая Каладину девушка-спрен спустилась вниз и внимательно осмотрела Газа, потом закрыла один глаз, изображая одноглазого. Каладин, видя ее ужимки, улыбнулся. Газ неправильно понял его улыбку. Он засопел и шагнул к Каладину.
В это мгновение лагерь наполнили звуки рогов. Плотники посмотрели вверх, а солдаты, которые привели Каладина, бросились к центру лагеря. Рабы рядом с Каладином испуганно оглянулись.
— Отец Штормов! — выругался Газ. — Мостовики! Поднимайте задницы, вы, деревенщина! — Он начал пинать ногами тех, кто ел. Они, роняя миски, вскочили на ноги. На них были простые сандалии, а не сапоги.
— Давай, светлость, — приказал Газ, указывая на Каладина.
— Я не говорил...
— Клянусь Бездной, мне плевать, что ты говорил! Ты — с ними на Четвертый Мост. — Он указал на группу уходящих мостовиков. — Остальные — ждать здесь. Я распределю вас позже. А ты шевели ногами или я вздерну тебя на ближайшей балке!
Каладин пожал плечами и поспешил за группой. Множество таких же бригад выбежало из бараков и узких улиц. Хм, сколько же их? Около пятидесяти бараков, в каждом человек двадцать-тридцать... значит, в армии кронпринца одних мостовиков больше, чем солдат у Амарама.
Бригада Каладина, лавируя среди досок и куч опилок, подошла к большому деревянному сооружению. Оно, казалось, крепко пострадало от сверхштормов и сражений. По всей его длине виднелись выбоины и дыры, как от стрел. Это и есть мост, а?
Да, подумал Каладин. Деревянный мост, тридцать футов в длину, восемь в ширину. Слегка скошенный спереди и сзади, без перил. Каркас из толстых прочных бревен, в середине прибиты самые широкие доски. Мостов было сорок-пятьдесят, примерно столько же, сколько бараков. Каждый барак обслуживает один мост? Около каждого моста собралось человек по двадцать.
Появился Газ, вооруженный деревянным щитом и сверкающей булавой; больше ни у кого оружия не было. Он быстро стал проверять каждую бригаду. Дойдя до Четвертого Моста, он остановился.
— Где ваш бригадир? — спросил он.
— Мертв, — ответил один из мостовиков. — Прошлой ночью бросился в Расщелину Чести.
Газ выругался.
— Неужели вы не можете сохранить бригадира хотя бы на неделю? Шторм вас побери! Вперед, я буду недалеко от вас. Слушайте мои команды. Вечером мы выберем другого бригадира из тех, кто выживет. — Он ткнул пальцем в Каладина. — Ты, лордишка, к задней части. Остальные, вперед! Шторм вас побери, я не собираюсь получать выговоры из-за вашей глупости. Давай, двигайте!
Все встали. Делать нечего, Каладин подошел к открытой прорези в хвосте моста. Он ошибся в своей оценке: около каждого моста собралось человек тридцать пять — сорок. Восемь рядов, в каждый могло встать пять человек — трое снизу под мостом и по одному с каждого бока. В его бригаде людей не хватало, чтобы заполнить все ряды.
Каладин застонал, поднимая проклятую штормом тяжесть вверх и заходя под нее. Вероятно, применялось очень легкое дерево, но все равно штука была жутко тяжелая. Он помог поднять мост в воздух. Люди заполнили прорези по всей длине и потом медленно опустили мост себе на плечи. В днище по меньшей мере были стержни, которые можно было использовать как опоры для рук.