Книга 2

Если что и расстраивало верное дитя Истинного, так это невозможность посетить воскресную службу.

Но тут пока ничего поделать было нельзя — мерзкий гоблин всё ещё жив и всё ещё разыскивает того, что перековал лицензии его родственников, обратив Граждан в Рабов.

Администрация также разыскивает Михаила, ведь преступления, связанные с подделкой лицензий, не имеют срока давности.

Разыскивают его и Сумеречники — хотят задать несколько вопросов одному из ближайших подчинённых Улыбца Гонти, так удачно покинувшего своего начальника перед атакой на резиденцию.

За дверью, ведущей в кузню, стоит Домовой, таже модель, что и у входной двери. Рыцарь Королевы — модель редкая, в Городе их осталось сотни три, не больше, а тут в одном здании сразу два. Разумеется, оба имеют модификации, нарушающие Жилищный Кодекс, из которых первом же взгляде определяются: установка запрещённый к распространению среди гражданских жезлов магии и доспех армейского образца. Из не таких очевидных, но всё же заметных: гибридизация с орком, вживлённая манотворящя железа.

Материал для ковки, извлечённый из запасников, уже помещён на наковальню, а Гражданин, притащенные недавно крысами, подвешен рядом, за руки к потолку — Рабы своё дело знают, а ещё они знаю, что их ждёт, если Михаил останется недоволен результатами их труда.

Ёрмунду срочно нужно получить точную копию лицензии Гражданина, которую невозможно будет отличить от оригинала, и Михаил создаст дракону эту копию.

Копию столь искусную, что младший следователь отдела по борьбе с экономическими преступлениями Доби Ильменсен покинет Город в погоне за ней, чтобы годы спустя узнать: Яниссия, поиск и возвращение которой были оплачены Троицей, никогда не покидала Город.

Межреальность. Бордель мадам Жоржет. 3016 год после Падения Небес.

Не получается и, видимо, уже не получится рассказать о Ползущем замке в главе, что я даже ещё до конца не дописал, а рассказать надо, поэтому и пишу это. Может, позже найдётся, куда вставить сей кусок текста, но это позже, которого может и не быть вовсе хотя бы потому, что мне надоест писать эту рукопись.

Наверное, я начал описывать события, приключившиеся со мной на Дородри, со слишком позднего момента, упустив вещи не менее важные, чем услышанные в той таверне.

Например, стоило начать рассказ с того, как я нашёл-таки Ползущий замок. Но и с таким началом много что осталось бы за рамками главы.

Для логики повествования и максимальной информативности надо было бы написать сразу три главы. В одной изложить краткий пересказ лекций достопочтимого ба Р"ыб Акова, касавшихся религиозных верований культур до формирование пантеонов Древних Богов, которых он никогда не обозначал термином Додревние Боги, хотя его коллеги не стеснялись использовать данные термин. Вторую главу посвятить непосредственно Ползущему замку. Третью же отдать под таверну.

Надо было бы, но я этого не сделал: сто глав, я сам обозначил для себя объём рукописи. Сто глав на три тысячи лет, из которых три отданы под события, которые уместились в несколько лет? Опасно, может выйти так, что придётся втискивать события последних десятилетий в жалкие два-три главы, а этого делать не хочется, как не хочется выкидывать уже написанные главы, чтобы было место под последние события. Лучше буду и дальше делать такие вот заметки, а там, если в самом конце из-за чрезмерной бережливости глав, останется слишком много пустых, засчитаю эти заметки или только часть из них за главы, да и закрою вопрос со стоглавием моей рукописи.

Каким образом один из славных сынов Льюсальвхейма, коим ба Аков вне всякого сомнения являлся, дошёл до идеи изучения эволюции богов, да ещё и остался делиться полученными знанием с грязными, мне не известно, но что мне известно наверняка — он, не смотря на ряд предположений, оказался во многом прав.

Ба Р"ыб Аков открыл мне глаза на то, что существует множество механизмов формирования и развития богов, рассмотреть которые, при создании упрощённой теория Пустоты, мне даже в голову не пришло.

Особой пользы от этого знания, конечно, не было, но, честно говоря, на лекциях ба Акова я был счастлив. Узнавать что-то новое о том, о чём ты думал, что знаешь больше иных, приятно. Это как вернуться в детство и слушать от отца о вещах, кажущихся тебе чем-то невероятно-далёким и невозможным, и знать, что он-то тебе не врёт, всё так и есть.

Жаль, конечно, что тогда я не решился поделиться с ба Аковым своей упрощённой теорией Пустоты.

Когда была возможность, я промолчал, потом же, когда наконец решил, что можно было бы и рассказать, нас разделяли несколько десятилетий, миров и целый океан моей лени.

Этой заметкой я не только пытаюсь закрыть пробелы в повествовании, но и поблагодарить достопочтимого ба Р"ыб Акова за знания, которыми тот поделился со мной.

И если кратко сформулировать основные идеи, которые я почерпнул на лекциях ба Акова, то их можно сформулировать следующим образом.

Во-первых, новый бог — это не всегда именно новый бог. Часто новый бог — это видоизменённый верой людей (или иных разумных существ) бог-предшественник.

Во-вторых, новый бог может появиться как перерождение бога-предшественника, являясь его новой эволюционной ступенью, так и возникнуть сам по себе и начать существовать параллельно с богом-предшественником.

В-третьих, и этому в третьих посвящено больше всего времени в лекциях, Додревних Богов можно разделить на два типа.

Тип первый — боги Плоскомирья, протобоги. Они существуют рядом с человеком, в зверях и растения, окружающих его, в воде, камнях, огне, явлениях погоды. Протобоги в большинстве своём по уровню развития — животные: их можно задобрить, приручить или же заставить что-то сделать, при этом всегда должна быть отдана плата за божественное вмешательство или же невмешательство. Действия протобогов — это почти всегда реакция на действия людей.

Тип два — боги, появившийся в результате разделения Плоскомирья на Нижний Мир, мир Ящера, Срединный Мир, мир людей, и Верхний Мир — обиталище Рода и Рожаниц. Об этих богах я, опираясь на лекционный курс ба Акова, бы мог исписать много листов, но в данном случае меня интересует только Ящер. Один конкретный Ящер, впервые встреченный мной на Дородри. Впоследствии мы пересекались с ним несколько раз. Самыми важными нашими встречам, после первой, конечно, были та, когда я притащил Ящеру искалеченную дюжину из Льюсальвхейма, и встреча в Городе.

Так вот этот конкретный Ящер, Яа-Шэр, как он сам попросил себя называть во время нашей недавней встречи, а вместе с ним и весь тип два Додревних Богов больше двух тысяч лет назад столкнулся не с Богами Древними, являющимися этапом развития Богов Додревних, а с верой людей начала-и-конца в Истинного.

В том столкновении, у не способных на вражду по природе своей Додревних Богов, не было шансов на выживание, и спустя столетие Ящер обратился в Ползущий замок, а Род и Рожаницы стал чем-то вроде духов охранителей дома и очага, с верой в которых Церковь Истинного боролась потом ещё не одну сотню лет.

Ещё одна монета в копилку историй о том, что лишь Истинный ведёт людей к свету, а прочие боги — суть зло и грех.

Совсем другое дело, когда вере в Истинного противостоят Древние Боги. Эти-то себя осознают в полной мере и своё место в Мире тоже представляют, а ещё знают за какой конец молнию держать, как оседлать шторм или разверзнуть твердь земную, да и свой бог войны в конегривом шлеме среди них тоже найдётся.

Оглядываясь на почти три тысячи лет, прожитых мной, могу с уверенностью сказать:

— Только миры, успевшие породить Древних Богов, могут сдержать натиск Царствия Божьего.

Все остальные виды богов либо вообще ничего не могут противопоставить вторжению, либо их противодействие столь несущественно, что им можно пренебречь.

И в этом месте, опять же с высоты прожитых лет, надо признать боевую эффективность общества людей начала-и-конца. Царствие Божье — это люди, которые хоть и орут перед боем, что Истинный с ними, идут с бой одни. Смертные против богов или тех, кто в этих богов верит. Идут и побеждают. Смертные — богов. Побеждают.

Обычно, когда смертному удаётся не то что победить бога, а хотя бы выжить, пойдя против воли того, я восхищаюсь таким смертным, тут же нет места восхищению.

Так можно радоваться за муравьишку, которому удалось утащить кристалл сахара со стола у человека, но нельзя радоваться тому, что полчища жуков пожирают этого человека.

Но я отвлёкся. Вернёмся к Ползущему замку.

Вообще к нему я отправился без каких-то было мыслей о Ящере. Просто из любопытства. Хотел своими глазами, значит, увидеть, как замок ползает, да и думал я, что это либо постройка мага какого, либо демон какой из Межреальности забрёл, а никак не бог.

Интересно мне было, потом же было что было: освободил я, при активном содействии Безымянки, Ящера от его роли в религии людей начала-и-конца.

Вот в принципе и всё, что я хотел добавить к истории о Ползущем замке.

Межреальность. Окрестности монастыря Грегориат. Деревня Нижние Лобухи. 2354 год после Падения Небес.

— Благодать, коей не было многие годы. — говорил давеча Гнату отец-настоятель Агазон. — Из самого Грегориата монастыря люди учёные приезжают, истолковать Писание просят, советов просят. Люд простой лечат/ Зимой этой отвары их много кого спасли. Животину всякую опять же лечит... а ты заладил тут: срам да срам. Темнота... вот прочтёшь десять раз "Славься имя Твоё", отобьёшь сотню поклонов, да не поясных, а земных, в голове и просветлеет.

Сказанное отцом-настоятелем Агазоном Гнат помнил, только от этого было не легче наблюдать за тем, как Мочальниковская свояченица оправляет пропитанную потом ткань, что так лнёт к её груди.

Гнат Коотенко в очередной раз обругал себя, дав зарок после воскресной службы покаяться за греховные помыслы перед отцом-настоятелем Агазоном и в этот раз честно отчитать десять "Славься имя Твоё", отбив полную сотню поклонов, земных.

Только, что проку от слов отца-настоятеля и зарока того, когда шея парня упрямо отказывается отворачивать голову в сторону, дабы не видели глаза срама того?

Слыхом Гнат слыхивал, мол, бобыля Тихона Мочальника на старости лет Истинный благодатью одарил, но то слыхом слыхивать, а то каждодневно видеть.

А попробуй не видеть, когда дворы-то рядом, плетнём невысоким отделённые.

Соседи.

Хороша собой жена у Тихона Мочальника, Люта.

С неё прямо писаны суккуберы, коими стращал его детстве отец-настоятель Акакайос.

И будто бы мало жены Тихону Мочальнику, так ещё и сестра её, Ана, с ними в хате живёт. За животиной да огородом присматривает. Зятя, кормит, лелеет, пока жена законная делами занята, а нужда когда имеется — и сестре подмочь может.

Куда там жене его, Гнатовой, законной, Маришке, тощей рыбине, что только исподлобья зыркать-то и умеет. Хлеб чёрствый печёт, скотины боится. Спит на лавке, приобнять и то не даёт не говоря уже о... строит из себя невесть что. Будто это ему одному, Гнату, надо?

Вот спросит в положенный срок отец-настоятель Агазон:

— А пошто ты, Гнатушка, не приносишь детёночка своего на воспитание в храм? Может, ошибся в тебе отец-настоятель Акакайос, что позволил сочетаться узами брака с Марией из монастыря Трофимова? Может зря отдали тебе хозяйство почившего Миро Гнузко, позволив исполнить веление не Истинного, но пророка Его Мудрецом наречённого, множиться во славу Его?

И не ответишь ведь ничего... а с бабы спрос какой?

Да никакого — она ж баба.

Пойти что ли к отцу-настоятелю Агазону, попросить о милости, избавить его, Гната, от жены?

Ну и что с того, что доживать бобылём тогда придётся?..

Вон Тихону как благодати привалило-то на старости лет.

Если бы Гнат нашёл в себе силы отвести взгляд от Мочальниковской свояченицы, занятой прополкой грядок с чесноком и луком, он скорее всего заметил свою законную жену, что упрямо тащила коромысло с вёдрами, заполненными водой от силы до половины.

— Женщина — есть великий источник греха, а наша первостепенная задача — иссушение источника того. — гласила доктрина монастыря Трофимова, отец-настоятель Аристодемос которого придерживался фундаменталистского течения отринувших реформы Мудреца.

Мария являла собой обычный продукт работы монастыря: нарушения в работе внутренних система организма приобретшие хронический характер, подрезанные сухожилия, переломы, которые специально сращивали с небольшим смещением, и поверх всего плитой могильной лежали пятнадцать лет ежеминутного вбивания в голову мысли о порочности и испорченности всего женского племени, и её, Марии, в частности.

И всё равно... всё равно девушке было обидно видеть, что законный муж её, Гнатушка, заглядывается на другую... по Люте и сестре её Ане сразу-то видно, что кормили их вдосталь: на монастырской баланде столько мяса не наешь да и кожа гладкая, что яичко, и светится будто бы изнутри, не ходят, а над землёй плывут.

И сами складные да ладные, и живут складно и ладно.

Анна вон не сорняк ровно дёргает: сам Мудрец грешников из плена грехов смертных на свет достаёт. А тут коромысло это с вёдрами этими да корова эта проклятущая с хвостом.

Страшилище роганое, ведь и лягнуться может. Не соберёт потом она, Мария, костей, а ведь только подумалось, что жизнь налаживается, только хлеба вдосталь есть стала.

Тихон Мочальник по обыкновению своему занятый плетением корзин наблюдал за супругами, въехавшими в дом, отправившегося к Истинному, Миро.

Что к Истинному — в том не было никаких сомнений. Миро до последнего — плевался при виде Люты и Аны. И никакие бумаги и заверения отцей-настоятелей его переубедить не смогли, так и помер от лёгочной горячки, но отвара из трав целебных, что выходил многих этой зимой, пить не стал.

Так-то здоровье опять позволяло Тихону работать в поле, со всеми, но жена просила этого не делать.

Со своей Лютой Тихон предпочитал не спорить, знал: что бы та не предлагала и не делала — всё будет для его, Тихонова, блага.

А ещё Тихон знал, что надо делать добро, если ты его можешь делать.

С добра всё и началось больше десяти лет назад, когда предложил он двум сёстрам в потрёпанных дорожных одеждах сесть к нему на телегу да не поскупился, угостил путниц всем, что было, а были у него каравай, знатный кусок сыра и кувшин с квасом.

Лютиэль, шедшая со своей дочерью, Анатиэль, громить Грегориат, отчего-то, услышав от незнакомого старика, предложение подвести сестричек, решила, что монастырь может и подождать лет двадцать-тридцать.

— Грехи мои тяжкие... — вздохнул Тихон и, отложив работу, направился к плетню.

Его молодецкий окрик "Соседушка" и заговорческий вид успокоили Гната, который уж подумал, что заметил старик, как парень заглядывался на его свояченицу.

— Ты, соседушка, вечером, как стемнеет, приходи по мне, выпьем сливовицы, той, что отец-настоятель Агазон, пить не велит. Да и жену свою, Маришку, взять не забудь — может, поможет ей чем моя Люточка.

— Ей?