Свидетель Канона

Додумать мальчишка не успел: Гурон разбежался, сильно толкнулся и прыгнул. Провожая его завистливым взглядом, Кэддо снова почувствовал что-то неправильное, но теперь стало не до мелочей. Пролетев добрых двадцать метров, Гурон красиво вошел в воду; от страха товарищ его забыл, как дышать. Пять... Семь... Девять... Одиннадцать... Ну где же Гурон! За каким же чертом он... Пятнадцать!!!

Кэддо прикусил кулак и понял.

Девятнадцать...

Гурон хочет, чтобы отец забрал его в Северный Приорат, где и сам служит в пограничниках.

Двадцать три...

Вот зачем прыжок.

Двадцать семь...

Гурон всплыл!

Кэддо слетел по тропинке едва ли не быстрее, чем Гурон падал с обрыва, и бросился в прибой, не раздевшись. Как он отрезал пригодную лиану, сам не заметил. Товарищ, против ожидаемых страхов, плыл спокойно и ровно. Сколько Кэддо ни вглядывался, не увидел крови на ушах. Брошенный конец Гурон принял, но Кэддо практически не тащил приятеля, тот вышел сам и заорал на весь остров, даже не вытряхнув из ушей воду:

— Ты видел? Видел, а? Святым Георгием клянусь, я это сделал!

Кэддо вздохнул:

— Я чуть не обосрался, когда ты не всплыл после пятнадцатого счета.

— Но сам понимаешь, тут надо поворачивать плавно. Высота ого-го!

— Да как тебе воздуха хватило?

Гурон отжимал короткие волосы, и не ответил.

— Пойдем, заберем одежду... Там, внизу, чудесно. Все синее-синее, как в небо упасть. Сам не хочешь?

Кэддо помотал головой:

— Я не собираюсь на службу. Чем плохо в редукции? Когда и что сеять, скажет патер Карл. Урожай всегда хороший. У меня есть Паула. Ну, почти есть. Осталось, немного только подождать. У нее только сестер трое, и пять братьев, сильная семья. А ты сильнее и красивее меня, тебе и вовсе никакая не откажет. Заскучаю — пойду в церковь. Хочешь, слушай хор, а хочешь, сам в нем пой. Да здесь даже книги есть!

— Неужели тебе никогда не хотелось... — Гурон осекся. Товарищ несколько виновато засопел:

— На войне убивают. Я видел. Меня маленьким продали на границе.

— Да, — Гурон вздохнул. — Я и забыл. Прости. Ты же из-за Реки.

Теперь уже Кэддо повернулся и, не отвечая, побежал по тропинке на плоскую верхушку. Гурон догнал пухлого товарища, треснул по красно-кирпичному плечу:

— Ничего. Мы вырастем. Ты станешь всех кормить, я защищать, а патер Карл — молиться за нас обоих. Так, да! А о женщинах не пристало нам думать, не получив Белого Цветка.

На верхушке Гурон оделся, опоясался. Кэддо, не отвечая, смотрел из-под руки на море, жмурясь в поднимающееся солнце.

Вот оно — то, что беспокоило еще до прыжка. Соринка в оке Господа, царапинка на лике счастья...

— Гурон, посмотри-ка на два румба к зюйду.

— Точно. Паруса... Ого, целых три мачты. Большой торговец от инков?

— Но их путь внутри Моря, что им делать с восходной стороны? Думаешь, отнесло штормом?

— Как два пальца... Давай подождем, рассмотрим его, и придем в редукцию к обеду. Зато с важными новостями.

— Какой-то он странный. Полубак высокий, на корме чуть ли не дом... В Новом Орлеане так не строят. Я же там жил, помню.

— А мне отец рассказывал, у них в Заливе вообще все паруса косые. И вообще, у нас же все гладкопалубное. Инки, что ли, новую инвенцию выставили?

— Раз на завтрак не пойдем, то спущусь, обдеру раковин со скалы, сделай пока огонь.

Гурон занялся костром, улыбаясь: толстяк не меняется. Что бы ни стряслось в мире, главное — вовремя позавтракать. Вроде, дома привык. Впрочем, о доме и родителях Кэддо не рассказывал. Да и как сам он оказался здесь, на краю света? Их племя обитает за Рекой, далеко на закат и полночь отсюда, на рубеже с Кровавыми Ступенями. Нет, выкупили еще маленьким после особенно голодной зимы, это понятно. А что потом? Почему не оставили в Западном Приорате? Хотя бы в Срединном?

Гурон вздохнул и облизнулся. Что-что, а готовил Кэддо лучше всякой девчонки в редукции. Да, пожалуй что, и на всем острове.

Остров на краю света. Редукция, порт, вышка... Зачем? Патер Карл говорит: помогать мореходам. Но корабли за земляным маслом на Тобаго, за серебром в Атрато, за теплой шерстью ламы в Мопоро — все ходят к закату от островка, внутри Моря.

Вдруг и правда отнесло торговца в океан? Орден предусмотрителен и мудр, вот и пригодился островок на краю синей бездны... Гурон поежился, вспомнив еще раз тьму под скалой. Да уж, о дно там не ударишься. Но и смотреть вниз жутко.

Кэддо вбежал на верхушку, остолбенел и разронял добычу: Гурон тщательно затаптывал огонь, обжигаясь и шипя.

— Ты что делаешь? А завтрак?

— Какой завтрак! Ты посмотри на него!

Кэддо тоже охнул:

— Кресты на парусах!

Мальчишки переглянулись. Так просто — и пророчество?

— Да нет, наверное, — Гурон тщательно перевязал пояс. — Вот прибежим, патер Карл вышлет кетцаля на проверку. Скорее всего, какие-то нахалы, не уважающие морского закона и поднявшие паруса с запретным знаком. Самозванцы.

Больше не тратя пустых слов, мальчишки вихрем пронеслись по тропинке, затем по золотому песку пляжа, затем по руслу реки, оказавшись перед воротами редукции много через четверть часа. Прошли вдоль завистливо вздыхающей очереди, предъявили страже детские ножи — привратники щелкнули копьями о щит, "малым салютом". Как своим, но младшим. Патер Карл так и говорит: "Orden das Ordnung". Каждый занимает свое место, имеет свою меру почестей, и потому никто не обижен.

В редукции, однако, уже метались туда и сюда люди. На стенах школьного квартала показалась удвоенная стража. Патер Карл тряс Книгой, доказывая коррехидору Чагесу что-то, за гамом неслышимое. Несли охапки копий, щелкая древками по углам и ступеням. Перед Арсеналом лязгали секиры, хрустели и горели под солнцем кольчуги: выдавали железную броню целой сотне!

Мальчишки переглянулись и с шумом выдохнули.

Пророчество.

Все-таки пророчество!

Стража с протянутой к небу наблюдательной вышки уже отлично различала, как приближается к берегу трехмачтовик.

Солнце поднялось высоко, блики на воде слепили глаза.

* * *

... Если оглядываться. Солнце-то позади.

На борту не оглядывался ни единый человек. Не затем пришли через Море Мрака, не затем обмирали от страха в буре, не ради прошлого растягивали последнюю пинту воды на три дня.

Каравелла Их Величеств "Санта-Мария" тихо-тихо, торжественно и плавно, вкатывалась в бухту по синему прозрачному отражению небес. Свежий восточный ветер, впереди две полосы пены. Внизу белая пена прибоя, выше зеленая пена непривычно-ярких, густейших зарослей.

Между морем и лесом золотая полоска пляжа.

Да! Пока что всего лишь песок золотого цвета.

Но мореходы, обвесившие борта и бушприт каравеллы, и в цвете увидели доброе предзнаменование. Ведь они пересекли Море Мрака именно в надежде на Индию, на страны азиатские, где даже крыши покрыты золотом.

Опасаясь мели, бросили якорь, убрали паруса — все торопились, все ждали вымечтаного мгновения, когда нога конкистадора ступит на берег, неведомый доселе никому в христианской Ойкумене.

Спустили три шлюпки. На первой утвердили флаг Его Светлости Генерал-Адмирала. На второй — святой крест, обычный, простой из дубового бруса, сколоченный под руководством корабельного плотника. На носу третьей шлюпки подняли флаг Кастилии.

Весла махнули разом; никто не обратил внимания на их тяжесть. До берега три полета стрелы, не более.

Пахло мокрым деревом, от кораблей грязью, смолой и дегтем; крепкие спины испанцев покрывались на здешней жаре потом, соленые брызги на горячих руках высыхали мигом. Толчок — и шлюпки вползают на пляж, и сапоги кастильцев топчут золото нового мира, пока всего лишь песчаное.

Рослый предводитель выпрыгнул из первой шлюпки; ярчайшее полуденное солнце высветило его длинное, внушающее уважение лицо. С орлиного носа предводитель стер капли пота, поморгал синевато-серыми на безжалостном свету глазами и натянул парадный синий берет. Расчесал пятерней бороду и усы — остатки молодой рыжины еще попадались между седыми прядями.

Оглядел высадку: шестеро идальго в нестерпимо сияющих полудоспехах салютовали толедскими, лучшими в мире, шпагами. Прочая полусотня — голые до пояса моряки со шлюпок, сверкающий красно-золотой мантией каноник — благочестиво крестились на вынутый из второй лодки крест. Предводитель сделал то же, потом обернулся к зеленой стене, набрал воздуха и...

И замер в недоумении.

Вдоль кромки леса, еще миг назад абсолютно пустынной и дикой, вытянулся ровный пехотный строй. Доспехи похуже, всего лишь кольчуги. Но их сотня, не меньше! Каплевидные щиты пока что у колена, плоские шлемы, ветер полощет накидки— "наметы" — точно как в старинных рыцарских романах о сарацинском Заморье.

А самое главное — на всех щитах снизу белая половина, символизирующая чистоту помыслов, сверху черная половина, символ смирения. На место же соединения цветов наложен вполне привычный лапчатый крест — темно-алый, цвета пролитой за христианство крови.

Вот вам и золотой песок!

Испанцы стеснились ближе к шлюпке с кастильским флагом. Идальго без команды встали плотно, подняли шпаги. Но что могут шестеро против стольких?

Матросы притащили от шлюпок длинные тяжелые весла, составив их наподобие рогаток.

Предводитель моряков переглянулся с каноником. Снова перекрестился. Разведя широко пустые ладони, решительно зашагал к заступившим рай кольчужникам.

Навстречу ему из строя вышел здоровенный воин, снимая на ходу плоский шлем — видимо, начальник.

Сошлись посреди золотого пляжа; за испанцами море и небо, все синее. За кольчужниками лес и новая земля, которая уже обещана Их Величествам Королям Испании.

Воин бухнул сжатым кулаком в хрустнувшую кольчугу, кивнул коротко. Предводитель моряков снял берет и вежливо поклонился.

— Вы есть Христофор Колумб? — осведомился кольчужник на вполне понятной латыни.

Предводитель быстро взял себя в руки:

— Да, это я. У вас какие-то вести от наших малых кораблей, отставших в бурю? Они приставали к вашей земле где-то еще?

— Нет, — лицо кольчужника оказалось вполне обычным, европейским, только загорелым до белых бровей. — Ваше появление предсказано в Книгах Завета. Правда, мы ждали вас в следующем, одна тысяча четыреста девяносто втором году. Что произошло? Гранаду взяли раньше?

— Вы... Неплохо осведомлены об испанских делах, — Колумб снова поклонился, не понимая, что говорить. На Индию как-то не похоже. Уж точно не Китай. Дзипанг? Откуда в легендарном Дзипанге европейское оружие, строй... Наконец, главное: откуда кресты на щитах? Лапчатые красные кресты старых легенд!

— Осведомлен Господь. Не нам, не нам, Господи, но имени твоему!

Вот сейчас кольчужник поклонился как положено... Вернее, как полагалось давным-давно, и как сейчас кланяются лишь в медвежьих углах германских земель.

— Сеньор Христофор, поздравляю вас с прибытием на благословенную Господом землю Южного Приората Воинов Христа и Храма Соломона!

Христофор Колумб ответно поклонился и принялся вязать словеса радости от обретения новых друзей христианского мира, воссоединения давным-давно разлученных с Иерусалимом и святым престолом в Риме братьев... Кольчужный строй стоял на жаре молча, недвижимо. Негромко переговаривались позади моряки, потел и не смел вмешаться каноник.

Утерев лоб, сеньор Христофор отступил на полшага. Храмовник махнул своим, и те разом пропали в зеленой пене, как привиделись, и только круглые отпечатки кованых доспешных башмаков на фальшивом песчаном золоте свидетельствовали, что сеньор Христофор привезет Испании не подарок, а вызов.

Вызов к завоеванию рая.

* * *

— Но зачем нам непременно завоевывать рай? Мы же искали торговые пути, и вот обрели искомое. Что мешает просто торговать с найденной землей... Как там ее называют... Новый Сион?

— Пять Приоратов, — мореход поклонился. — Все мои люди, ваше величество, именуют посещенные нами острова не иначе, как рай. Осмелюсь утверждать перед лицом Господа: если мы не завоюем рай, по меньшей мере, не соблазним наши народы богатствами тамплиеров, завладевших райскими садами богопротивно и противоправно... Наши люди попросту сбегут в рай.

— Да что же там такого хорошего? Орденское государство, конечно, достойный противник. Но, судя по их доспеху, там либо нехватка железа, либо давно исчезла нужда в хорошей броне. Кольчуги, ботинки с округлыми носами, что не вставить в стремя. У них нет лошадей?

— Зато у них много иных диковин, ваше величество. Так, мы все своими глазами наблюдали летучего змея, на языке Заморья именуемого "кетцаль".

* * *

Кетцаля выкатили на подготовку с рассветом. Гурона разбудил сам патер Карл. Отстранив заплаканную мать, патер спросил умывающегося мальчишку:

— Сколько ты весишь?

— Полста ровно, — мальчик подобрался.

— Сколько тебе полных лет?

— Четырнадцать.

— Хочешь ли ты послужить Ордену, Гурон, сын Франциска?

— Перед ликом Господа! — Гурон с расстановкой перекрестился на семейный образ. — Таково мое единственное желание.

— Сегодня оно исполнится. Прощайся с матерью. Еды брать не нужно.

Подожав снаружи, патер Карл потом заглянул в хижину и сказал женщине, подошедшей под благословение:

— Дети вырастают, Клара. Он выбрал. Заботься о прочих, благо, их у тебя еще шестеро.

Клара успела умыться холодой водой и теперь улыбалась миру ровной, равнодушной улыбкой все потерявшего человека. Любой в редукции знал, зачем спрашивают вес!

Прошли через домики жителей, через широкую площадь, обсаженую деревьями, мощеную камнем. Помолились в непривычной гулкой пустоте громадного храма, где обыковенно помещалось все население редукции, а вон там, на хорах, Гурон еще вчера утром пел вместе с Кэддо... Кстати, где толстяк? Спит?

Кэддо не спал: варил на всех завтрак. Но завтрак сегодня не для Гурона.

Вес. Каждый грамм.

Гурон крепко пожал товарищу руку. Прошел через квартал мастерских, мимо высокой двойной стены школьного квартала, стража у мортирок салютовала ему "полным салютом". Знают уже...

Северные ворота выходили на летное поле. Свет еще не солнца, еще только краешка рассветого неба, прыгающий свет фонарей, очерчивали контуры новенького кетцаля, сияющего полировкой, не чета потрепанному школьному.

Непромокаемый пенал с письмом. Тощий плоский ранец с плитками чо-колотль. Квадратик в день. Сильное снадобье. Детский нож сдать. Каждый грамм. Весовой лист... Проверка тяг. Руль высоты...

Поймав чужой взгляд, Гурон обернулся.

Испанцев он рассмотрел еще в карантинном дворике, где мореходы дивились очереди желающих поселиться в редукции. А секрета здесь никакого: в редукции стариков не бросают. Они получают легкую работу, например — что-то вязать или пересчитывать, просеивать или перемывать зерно, перебирать плоды. Их кормят и даже лечат. Вот старики со всего острова и толпятся в карантинном дворике.

Правда, лекарства от старости не знал даже патер Карл. Но есть разница: помирать оставленному на перекочевке, потому что не в силах идти за племенем — или помирать среди своих и знать, что после угасания тебя погребут под звуки красивого пения, с праздничной яркостью. Словно ты не лишняя часть племени, а даже сам по себе чего-то стоишь. Хотя бы в смерти.