А если эта засада и последняя в его жизни, то Вашко обещал, что Шарля русины возьмут в обучение. Вырастет сын бойцом похлеще отца. Только этот вопрос и задал наемник, когда Вашко предложил задержать армию полян силами его отряда. Виданное ли дело, ввосьмером на сотни. Или тысячи? Какая разница...

— Почему мы? — спросил тогда Сейфуллах.

— Мне нужны те, кто не боится схватиться с чертом, — сказал тогда русин. — Или с шайтаном.

— Вах! — картинно закатил глаза араб. — Сразиться с шайтаном — работа для меня. Не зря меня зовут мечом Аллаха*! И моя сабля достойна самого Пророка! Но остальным тоже нужно оружие богов!

— Будет, — заверил Вашко.

Обманул. 'Пулеметы' вышли из под рук людей. Непонятно, кто и где придумал такое, но ни бог, ни черт не имеют к ним отношения. Людьми и для людей создана эта квинтэссенция смерти, воплощенная в металл и дерево. Трудно обмануть того, кто всю жизнь провел с оружием в руках. А это всего лишь оружие. Очень большой и скорострельный арбалет. Вернее, тот самый, поминаемый в песне аркебуз. И стреляет так же, кусочками металла. Только нет 'плеч' и прорезей для тетивы в стволе. Кто умеет обращаться с одним оружием, освоится и с другим, похожим. Если действительно хорошо умеет. И грохот не помеха, и та самая 'отдача'...

Теперь за жизнь свою я и гроша не дал бы.

Фортуна, подмигнув, ушла гулять с другим.

Седое вороньё давно привыкло к залпам.

И колокол устал петь похоронный гимн.

Не верил де Крайон, что кто-нибудь выберется из этой переделки. Да и русин не верил. Видно было по тому, как глядел на стены города, оставшиеся за спиной. И 'пулеметы' не спасут, и те 'мины', что разложил Вашко по берегам реки. Сильное оружие, но не всемогущее. И у князя Лешека хватает людей, не боящихся ни бога, ни черта. Прорвутся, не считая убитых, и через взрывы 'мин', и через 'пулеметный огонь'. Прорвутся и обрушат мечи на головы стрелков. Вот только тяжелой ценой достанется Льстимиру победа. Настолько тяжелой, что придется поворачивать домой. Не до Киева станет 'пшеку'. Смешное слово. Много у русинов смешных слов... Остановить западников можно. А вот насчет выжить... Только на Бога и надежда. Или на богов...

Рубаху на бинты! Бог даст, не околеем,

Ты видишь этот дым большого очага?

Там пир идёт горой, там вороны — лакеи.

Огонь уже развел зловещий кочегар.

Не рассчитывает Вашко выжить. Хочет от Киева беду отвести. Ценой их жизней. И свою кладет. Хороший командир не прячется за спинами подчиненных. Вашко хороший. Русины все такие. По крайней мере, все, кого видел Роббер. Что ж, франк — наемник. И ему авансом заплачено за смерть. Всем заплачено. Отсрочка, полученная в Шаркиле, подходит к концу. Пришло время отдавать долги. Раскусил их Вашко. Будто знал слабое место. У наемников редко бывают дети. Нет, у каждого есть... И много. Где-то, неизвестно где. Плоды права победителя или мимолетной любви, перехваченной на коротком ночлеге. Но дети, живущие с отцом — огромная редкость. И такой ребенок большое счастье и большая беда. Мало кому из наемников повезет встретить старость. И дети ненадолго переживают отцов. Что может де Крайон дать Шарлю? Не этот бой, так следующий. Или через один. Раньше или позже весь отряд ляжет под дерновое одеяло. И тогда дети, все трое, умрут от голода. Но сегодня можно купить им жизнь. Долгую и хорошую. Слово русины держат, уж в этом бургундец успел убедиться. А значит, осталось не ударить в грязь лицом. Показать: наемные бойцы умеют сражаться и умирать, как никто другой.

Де Крайон всем телом ощутил еле заметную дрожь земли. Хорошо знакомую дрожь, вызываемую слитным ударом множества шагающих ног. Подал знак отряду и повернулся к русину, собираясь сообщить и ему. Но Вашко кивнул, предупреждение стало ненужным.

Мы ждём, когда судьба ударит в барабаны,

К прицелу бомбардир, прищурившись, приник.

Уже горит фитиль и наготове банник.

Ликует вороньё, а колокол охрип

Роббер еще раз проверил необычное, но уже знакомое оружие, убедился, что меч лежит именно там, где должен, и приник к прицелу...

Примечание

Сейфуллах — Меч Аллаха (араб.)

Песня Юрия Аделунга

Царьград, лето 6449 от Сотворения мира, серпень

— Светик, золотце моё, ты не устал?

Здоровенный, хотя и исхудавший 'Светик' потеребил татуированной рукой кончик фиолетового чуба. Горазда Галка словечки придумывать. Но не сердиться же на девчонку, добрый месяц без роздыху просидевшую у княжеской койки. А уж после ночи, когда она стала его женой по-настоящему...

И не забыть, что ее 'целибат' оказался не выдумкой, чего Светлен ну никак не ожидал. И что князю неожиданно оказалось приятно. Вот уж не думал, не гадал, что подобные вещи его задевают. Светлен попытался вспомнить, кто из первых четырех жен выходил за него девственницей, а кто — нет, и не смог. Ну не волновали никогда подобные мелочи! А тут...

Ладно, неважно. Надо наслаждаться жизнью. Раз уж остался в Яви вопреки зову предков... Говорят, Ярый лично с Мораной бился за его душу. А 'мавка' отпугивала посланцев Черной Богини нежными руками и фиолетовыми волосами. И справилась, хоть и не скажешь по виду, что по силам ей такое. Видно, и вправду, помогают девчонке южанские боги. Или русинские? Спросить, что ли?

Ни к чему. Вновь засмущается и будет неуклюже уходить от ответа. Видно кривду речь не хочет, а правду не может. Так и нечего из ребенка соки тянуть. Главная тайна русинов решена давно. Не враги они — друзья. Даже братья. А мелкие тайны разрешатся. Сами все обскажут, как время придет. Видно, пока не пришло. Галчонок, правда, проговаривается регулярно, но цельная картина пока не складывается. Вот пусть об этом у Вука голова болит...

Улыбнулся, ласково погладил девушку по плечу.

— Ты на меня обопрись! Или давай вернемся, полежишь!

— Ни к чему. Лепо всё.

— Может, хоть посидишь?

— Да не устал я.

— Ты же раненый! — задумалась на миг. — Зато я устала! Пойдем, вот на тех камнях посидим!

Не умеет 'мавка' врать. Совсем не умеет. Чтобы ее хитрости насквозь видеть, не надо скрытником быть. Но почему и не подыграть? Дошли до камней, присели. Неугомонная девчонка и пяти частей не выдержала. Только и хватило — спросить, куда забрались. А откуда ему знать, только выходить начал. Храм здесь какой-то был. Сильно, видимо, сопротивлялись жрецы, здорово побили божий дом. Слабый у христиан бог, не сумел защитить внуков да правнуков. И то сказать, против той силы, что они собрали, ни один бог не устоит, верно русины говорят: от людей всё зависит...

Хорошо, когда не надо никуда спешить, бежать, выдергивать из ножен меч, боясь не успеть, рубить кого-то. Зато можно сидеть, обнимая любимую женщину... Любимую? Да, пожалуй. Не первый день на свете живешь, князь, пора от истины не прятаться в норку своей души. Давно не было такого. Да никогда не было. Каждая любовь — она особенная, неповторимая. Можно каждую первой считать...

Вот в этот раз прогулки под луной в дело пошли. Ну, не совсем под луной, кто же раненого князя по ночам отпустит шляться по захваченному городу? И днем-то чуть не полусотня добровольной охраны сопровождает. Делают вид, что прогуливаются неподалеку. Стрибожьи дети, мать их! И попробуй уединись тут с молодой женой!

Обнял девчонку покрепче. Рука прошлась по волосам, по щеке, плечу, скользнула на грудь... 'Мавка' встрепенулась, задышала чаще...

— Что, прямо здесь?

Голос чуть хрипловат.

— Не хочешь?

— Хочу! А эти? — неуверенный кивок в сторону охраны. — Не отвернутся ведь!

— Эти? Не, не отвернутся, — усмехнулся, поцеловал в губы. — Пусть смотрят. И завидуют.

— Да? Сейчас!

Галка подскочила, вывернулась из-под руки, стремглав подбежала к стене храма и начала активно царапать кинжалом камень. Странная девчонка. Смешная. А ведь чуть не зарубил ее. Дважды. Когда в первый раз увидел, на корабле арабском. И потом, когда чуб покрасила. По всем правилам должен был зарубить. Что удержало? Везение ее пресловутое? Или Серый с Вашко и Изяславом? Или что-то другое? Предчувствие удачи, нужности этой странной девчонки... А жена перестала, наконец, ковырять стену, сделала пару шагов назад, оглядела надпись, довольно улыбнулась и вернулась к мужу.

— Ну как?

Светлен посмотрел на результат ее усилий.

— Неплохо. Главное — четко, понятно и надолго.

Галка перевела взгляд с князя на развалины храма. Потом обратно на князя. Девичьи руки обвили его шею, а губы тихонько шепнули в ухо:

— А теперь пусть смотрят! И завидуют!

Кордно — Царьград, лето 782 от Взятия Царьграда, грудень

Уйти в отпуск снова не вышло. Новая должность требовала постоянного присутствия в службице. Лютому оставалось только удивляться, каким образом Пинегин справлялся с потоком бумаг, обрушившимся теперь уже на нового начальника. Зато стало понятно, почему Брячислав Свержин, бывший заместителем у старого воеводы, категорически отказался занять освободившееся место, предпочитая остаться на прежней должности.

Впрочем, тот причин решения и не скрывал.

— Ты молодой, Буривой Володимеров, — говорил 'вечный зам', усмехаясь в роскошные 'воеводские' усы, — тебе по службе расти надо. А мое дело — до выслуги дотянуть и на отдых заслуженный уйти, внуков нянчить! А работа начальническая меня, старика, за год до цугундера доведет! И понесут на костер, с наградами на подушках.

Свержин, конечно, прибеднялся. На 'старика' кряжистый пятидесятилетний мужик никак не тянул. Хотя внуков имел. Точнее, двух внучек. Появление на свет первого внука ожидалось по зиме. Помощь в работе, однако, заместитель оказывал огромную. Без него свежеиспеченный воевода просто утонул бы в текучке.

Откровения Брячислава заставили Лютого задуматься о происхождении слова 'цугундер', славянским, по всем признакам, никак не являющимся. 'От Изяслава, что ли пошло? Или еще от кого из русинов? — размышлял воевода. — Тьфу, черт, скоро русины на каждом углу мерещиться будут! Пошло и пошло, какая разница? 'Цугундер' этот к делу не пришьешь! Окажется, что какой-нибудь Гуня Порубов* половину слов невнятно выговаривал, а многочисленное потомство разнесло батины выражения по всему княжеству. Чтобы ты голову ломал, а не делом занимался! Так что, все мудрствования побоку, и работать. Может, тогда и вырвешься на выходные с детьми!'

Однако, как ни рвал жилы воевода, дела кончаться категорически отказывались. Жена вернулась с летнего отдыха страшно обиженная на 'бросившего' ее мужа, но, узнав про новую должность и, главное, размер оплаты, поутихла. Любава вообще много чего спускала Буривою с рук, скорее всего за то, что второй женой он не обзавелся и пока не собирался. Всеславу же и Вилене на папины рабочие заморочки было наплевать, но проведенное без отца лето их совсем не радовало.

И Буривой решился. Заявив Свержину, что может делать что угодно, но три дня (включая оба выходных) никто начальника Управы беспокоить не должен, воевода прихватил семейство и вылетел в Царьград, благо море там и в начале грудня теплое. Да и не море интересовало детишек. Намного сильнее манила возможность побродить с папой по городу, показывая найденные за лето 'достопримечательности'. Не те, что показывают всем отдыхающим на осмотрах*, а свои, детские...

На второй день детишки притащили отца в какой-то старинный заброшенный дворик. Всеслав засунул два пальца в рот и сложно, с переливами, засвистел. На сигнал откликнулись похожим свистом, а чуть погодя из дырки в заборе показалась встрепанная голова. Паренек оглядел семейство Лютых насмешливым взглядом и сказал, обращаясь исключительно к Лютому-младшему:

— Тю! Таки говорили, шо вы уехали до дому! И таки шо у вас до мене за срочное дело, шо надо так свистеть, будто кума Поля свалилась с крыши?

— Мы и уехали, — ответил Всеслав. — Но вернулись с отцом. По делу.

— Надпись покажешь? — добавила Вилена. — Мы и сами найдем, но уговор был, чтобы без тебя не показывать.

Мальчишка вылез из дыры целиком, оценивающе оглядел Буривоя, провел чумазой ладонью по не менее чумазому носу и с сомнением сплюнул на землю через дырку от недостающего зуба:

— То ж скрытное дело, шобы до него всех водить!

— Отцу можно! — уверил Всеслав. — Он у нас скрытник!

— Целый воевода! — подтвердила Вилена.

— О! Це ж в корне меняет дело, — солидно отозвался мальчишка, вытер ладонь о портки и протянул Лютому. — Зыбко, — представился он,. — Здоровенек будь, воевода! А справа* есть?

— И тебе не хворать, — улыбнулся Буривой, показывая удостоверение.

Чумазый десятилетний босяк, держащий себя 'под скрытника' вызывал улыбку, а царьградский говор парнишки усиливал комичность его личности до невозможности.

— Таки покажу! И таки забесплатно! Но за то дело уговор, шобы кому попало не сказывать и без меня не водить. С той надписи еще дед моего деда прибыток имел!

— Что, настолько давняя надпись? — поинтересовался Лютый.

— О то ж! — ответил Зыбко. — Лет двести, а то и больше будет! Когда она пришла до того места, дед моего деда еще не знал свою маму! — похоже, 'дед деда' был для мальчишки личностью знаковой. — Ходийте за мене!

Идти пришлось недалеко. После получасового петляния по дворам и закоулкам новый знакомый вывел семейство к развалинам огромеднейшей постройки, в которой Буривой не без удивления узнал храм Святой Софии. Заброшенный после взятия Царьграда русами, монументальный дворец сильно пострадал от нескольких землетрясений. Восстанавливать не представляющее религиозной ценности здание никто на государственном уровне не собирался. Да и на частном — тоже. Лишь при Олеге Мыслителе, когда неожиданно проснулся интерес к дорусской истории города, исследователи былого добрались до храма. О восстановлении и создании музея разговор пошел в последние годы, когда раскопки закончились. Отдыхающих при осмотрах города сюда водили обязательно.

Но Зыбко вел Лютых не в обычные места осмотра. Обойдя развалины по широкой дуге, парень вышел к задней стене здания и забрался на отдельно стоящие остатки не то каменной беседки, не то еще какого-то сооружения.

— Из отсюда гляди, воевода! — заявил он. — Шоб мне всех неприятностей было, как с другого места до надписи видно! Вон до тех камней смотри! — мальчишка махнул рукой в сторону храма. — Промежду окон до левой стороны. Потерлось сильно. Я ж говорил за нее, шо древняя!

Но Буривой уже не слышал паренька. Он увидел надпись. На стене бывшего главного христианского храма Царьграда выцветшей до почти полной неразличимости краской, непривычно округлыми, но вполне узнаваемыми буквами было написано: 'Здесь была Галина Багранова 17.08.941'

Примечания

Гуня Порубов — выражение, соответствующее нашему 'Вася Пупкин'

Осмотр — здесь: экскурсия.

Справа — жаргонное название документа. Аналог 'ксива', но 'справа' не имеет уголовного акцента. 'Блатная феня' в этом мире не возникла в связи с короткой жизнью ее потенциальных носителей.