| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Господство в воздухе авиации противника делало усилия люфтваффе бесполезными, ведущими лишь к утрате материальной части и подготовленных экипажей. Многие аэродромы и полевые площадки были серьезно повреждены или вовсе разрушены. И повсюду ощущалась нарастающая дезорганизация снабжения.
Из-за того, что русские с высокой точностью пеленговали расположение наших радиостанций и наносили по ним бомбовые удары, приходилось вести себя как разведгруппы в тылу врага — располагать немногие уцелевшие радиостанции в стороне от командных пунктов, выходить на связь не больше, чем на 15-20 минут, и тут же переносить радиостанции в другое место. Это оказалось действенным средством, но сильно осложняло управление войсками.
Самому себе я могу честно признаться — неожиданный феномен, с которым мы столкнулись, требует оперативного принятия неотложных политических решений. Иначе будет невозможно поручиться за судьбу этой кампании. Найдется ли у нашего руководства достаточная воля для таких решений?"
Вечер. Дмитрий Медведев
На столе президента лежал очередной требующий срочного внимания документ — совместная аналитическая записка двух администраций, собственной и премьерской, "Об оптимизации структур исполнительной власти в период военного положения, на примере правительства Российской Федерации". Составленный с учётом советского и зарубежного опыта, накопленного за последние семь десятков лет, он, как всегда, блистал плавностью отточенных формулировок, осторожностью выводов и ещё массой других достоинств, присущих подобным документам мирного времени.
"Похоже, до сих пор до кого-то не дошло, что кончилась относительно спокойная жизнь. Совсем. На ближайшие... десять? Или двадцать? А может быть, на все тридцать лет. И не в одной войне дело. — Глава государства задумчиво барабанил пальцами по столу. — Хорошо, что Светлана не видит, — подумал он, — а то получил бы лёгкий нагоняй за мальчишескую привычку выражать своё нетерпение, или иное сильное чувство, невольной моторикой".
Мысли о супруге вызвали улыбку, а взгляд президента, устремлённый поверх окружающих его вещей, вдруг стал расфокусированным и слегка затуманенным. Всё это продолжалось лишь несколько секунд. Если бы сейчас в кабинет вошёл кто-то посторонний, то он увидел бы главу государства не просто сосредоточенно работающим, а явно чем-то сильно недовольным. Ещё бы! К концу дня негативную реакцию могло вызвать всё что угодно. Даже самая банальная мелочь, такая, как датировка аналитической записки — 29.10.2010/25.06.1941.
Написание двух дат через косую черту безумно раздражало. А что делать, если с одной стороны сегодня — двадцать девятое октября две тысячи десятого года, а с другой — двадцать пятое июня сорок первого, будь оно неладно! С позавчерашнего дня явочным порядком во всех документах стала ставиться двойная дата. Вышедшее задним числом постановление Правительства закрепило этот бардак "на время переходного периода", который продлится ещё чёрт знает сколько!
"Никогда всерьёз не интересовался вопросами времени, а сейчас, хочешь не хочешь, но приходится. Кто бы мне сказал ещё месяц назад, что в России есть отдельные службы, занимающиеся вопросами параметров вращения Земли или, например, физическими константами и свойствами веществ и материалов. Вспомнил бы, что действительно такие существуют, и посмеялся. И ведь здания у них, и штатные расписания утверждены, вместе с отдельной строкой в госбюджете! — Удивление президента, несколько наигранное, по сути, стало проявлением старого, ещё "довоенного", недовольства излишне раздутой чиновничьей структурой. — И что случится, если все эти конторки под крылышком Ростехрегулирования, подчинённого, в свою очередь, Минпромторгу, лишатся статуса по сути автономных организаций? Час станет короче или ускорение свободного падения изменит своё значение? Ага, а кубический метр превратится в квадратный литр!
Именно их и им подобных придётся оптимизировать в первую очередь. Ну, и штат подсократить заодно, а то сидят чуть ли не в центре столицы умненькие мальчики и девочки и контролируют издание справочной литературы или правильность применения какой-нибудь единицы СИ, о которой, на всю страну, помнит две-три сотни человек, и то — по большим праздникам! Праздникам..."
Склонившись над столом и оперев подбородок на сложенные "лодочкой" ладони, глава государства думал о том, что в этом, одна тысяча девятьсот сорок первом году, скоро придётся снова отмечать день рождения сына, а там уже и до своего недалеко. И никуда от этого проклятого времени не сбежать...
День пятый. 30.10.2011/ 26.06.1941.
Дмитрий Медведев. Президент. Москва.
"Вот и всё. Первый Указ "О награждении государственными наградами Российской Федерации военнослужащих Вооруженных Сил Российской Федерации" подписан. Почти полсотни фамилий, из них восемь — посмертно. К вечеру обещали подготовить проекты по министерству внутренних дел и ФСБ. А ведь кто-то пытался возразить, мол, рано ещё! Вот закончим войну, тогда и будем награждать... Хорошо, что я этого не слышал. Как и то, что Анатолий Эдуардович ему ответил. Говорят, за Сердюковым даже записывали некоторые выражения, особо впечатляющие. — Глава государства грустно усмехнулся. Постоянные попытки подкопаться под наводящего порядок в коррумпированном и спаянном круговой порукой военном ведомстве "варяга-мебельщика" уже не удивляли и не раздражали. Скорее, они служили самым ярким показателем эффективности работы управленца, разгребавшего эти "авгиевы конюшни". — Ну, значит, скоро жаловаться прибегут, как месяц назад. После Сельцовского разгона. Пусть жалуются. Другого министра для них у меня ещё долго не будет".
Занимая себя мыслями о рутинных, в общем-то, мероприятиях, президент старался оттянуть решение вопроса, который постепенно становился всё более и более насущным: "Что делать с теми, кто останется в живых в Белостокском выступе?"
"Сколько их? Полмиллиона? Больше? Советских людей сорок первого года, за спиной которых внезапно не оказалось Родины? Положим, страна-то осталась. Пусть и раздробленная, она никуда не делась. Территория, люди, города. Природа, наконец! А Родины — нет. Вместо первого в мире государства рабочих и крестьян — несколько непонятных республик разной степени буржуазности. Вместо пролетарского интернационализма... А что, кстати, вместо него? — Попытка поставить себя на место тех, кто бьёт сейчас фашистов, как может, и умирает, как умеет, на подступах к Гродно, не удавалась. — Хоть ты тресни!
Изменилось всё. Даже наградить тех, кто сейчас там... и то — практически нечем. Старая советская система государственных наград ушла в прошлое, оставив после себя только медаль "За отвагу". И вот ведь гримаса судьбы, полутора месяцев не прошло, как указ об этом сам подписал. Ну, не знак же отличия — Георгиевский крест им давать? Угу, четвёртой степени, в серебре... И так, каждый день докладывают, что периодически чуть до стрельбы "по своим" дело не доходит. Каким "своим"? Мы для многих из них — чужие, непонятные, едва ли не предатели. Зря, что ли, сообщают, что кое-кого из тамошних командиров, а особенно — политработников, даже пришлось под стражу взять, во избежание, так сказать..."
Помочь президенту в его размышлениях не могли ни данные разведки, ни аналитические записки с соображениями лучших психологов, профессоров и докторов, специалистов по посттравматическим и иным связанным с чрезвычайными ситуациями расстройствам. Они не были способны дать ответ на самый простой вопрос: "Куда возвращаться этим людям?"
"А я тем более не знаю! И нет никакой генетической памяти, и пресловутые "рассказы дедов" тут ни при чём. И, пытаясь адаптировать этих людей к новой, непонятной, а может быть — и попросту враждебной им по духу жизни, мы взваливаем на себя неподъёмную ношу. Пусть так. Потому что мы им задолжали. Погибшим в бою и умершим в концлагерях, выжившим в нечеловеческих условиях оккупации и немногим лучших — в тылу. Всем. Всё равно должны. А долги надо отдавать. Всегда. — Немного подумав, президент нажал на селекторе кнопку вызова секретаря. — Пригласите ко мне Вячеслава Юрьевича, пожалуйста. Скажите, что будем работать над текстом нового выступления. Нет, из пресс-службы никого не надо".
Сергеев Виталий Александрович. Глава Тамбаровской районной администрации. Оренбургская область.
Само совещание прошло в целом буднично, только четкость вопросов и ответов, да краткий доклад генерала вначале говорили о том, что мы теперь не просто глухая провинция, а глубокий тыл воюющей державы. Обстановка на фронтах в целом радовала. Гитлеровцев удалось остановить. Ядерные станции в зоне оккупации вермахту тоже оказались не по зубам. Люфтваффе практически уничтожено. Бункеры Гитлера, центр Берлина, остров Пенемюнде, крупнейшие военно-морские базы и транспортные узлы немцев превращены в щебень нашей дальней авиацией. Но то, что немцы, захватив образцы нашей боевой техники, уже начали её применять, беспокоило не только военных. На западеньщине и Литве явно нашлось немало желающих повоевать на стороне фашистов. Ещё более печально, что остановить гитлеровцев удалось только большой кровью, мужеством наших солдат и гражданских русинов, молдаван, белорусов. Как всегда.
Согласно реляциям генерала, генштаб ОДКБ планирует до конца лета разгромить силы Вермахт, а к декабрю освободить всю Европу, взяв Берлин не позднее 9 августа. Опять под даты норовят победы подогнать! Нет, что б о людях думать! Торопиться то нам сейчас некуда!
До конца года предполагалось сохранить и "особый порядок управления". Руководителям местных администраций передавалось право назначать в случае выбытия глав сельских и поселковых муниципалитетов, прерогатива назначения городских чиновников оставалась за областью. Теперь я смогу законно решить вопрос с райцентром.
Но, похоже, наша власть уже стала глядеться в зеркало истории. Выборы отменены не были. Просто, было решено, что они пройдут в определенные законом сроки: в единый день голосования 8 марта 1942 года...
Основными вопросами совещания были все же гражданские: запуск импортозамещающей промышленности, обеспечение населения, недопущения в ближайшую зиму продовольственного кризиса. По последнему вопросу специалисты будут ещё говорить завтра, но пока дано указание мобилизовать все ресурсы на обработку земли, сохранение и прирост поголовья скота... Сделаем, но природу не обманешь, год похоже будет трудный.
После совещания я зашел в отдел кадров обладминистрации, а затем в областной Минфин. В 17 часов, после краткого разговора с шефом отправился в обратный путь. Хотел ещё заскочить к другу моему Лехе, но созвонившись с ним, узнал, что он мобилизован. Причем не его навыки мотострелка полученные в ЗГВ, ни инструкторство по полетам на дельта— и парапланах не были востребованы. Его призвали валторнистом в наш гарнизонный оркестр. Военные уже вовсю готовились к парадам!
Так, без больших задержек, обгоняя грозовой фронт, мы, с порывами ветра и дождем влетели в свой райцентр, уложившись в аккурат за десять минут до комендантского часа. Вымотанный хмурой дорогой, придя домой, я заснул, даже не ужиная.
Эмигрант Пётр Михайлов. Где-то в окрестностях Кёнигсберга.
Я никогда раньше не летал на аэропланах, и с интересом разглядывал окружающую меня обстановку. В кабине очень сильно сквозило. За стеклом кабины чернела непроглядная тьма.
— Скажите, а как мы долетим до цели, ведь ничего не видно — обратился я к пилоту, пытаясь перекричать шум мотора.
— Не беспокойтесь, я иду по приборам, к утру мы будем на месте — прокричал мне лётчик.
Оскара не волновали такие тонкости полёта, он уже спал, привалившись к стенке кабины.
Солнце встретило нас в воздухе, его лучи осветили проплывающую под нами землю.
Пилот озабоченно стал вертеть головой из одной стороны в другую, затем начал поднимать аэроплан вверх.
— Я не могу определить, где мы летим, здесь должна быть железная дорога, но я её не вижу. Попробую подняться выше, хотя это опасно, — прокричал нам пилот.
Увидев справа береговую линию, он кивнул нам, и, повернув аппарат на восток, крикнув:
— Вижу Хайлигенбайль! Но близко подходить не будем, иначе русская авиация и зенитки не оставят нам шансов!
С этими словами он бросил самолетик вниз и стал выписывать круги в поисках подходящей площадки.
Сели мы через двадцать минут на поле у небольшой рощицы, едва перелетев узенькую речушку. Когда аэроплан уже катился по земле, двигатель чихнул пару раз и заглох.
— Долетели, — пилот улыбнулся. — Это был рейс в один конец.
Мы забросали аппарат ветками, и пошли к видневшейся вдали дороге, оказавшейся обычным проселком. Идти вдоль дороги пришлось довольно долго. Наконец, мы увидели выстроившиеся в ряд старые деревья, и, как и надеялись, вышли к неширокому асфальтированному шоссе. Когда дорога за очередным поворотом открыла нам вид на железнодорожные пути, за которыми высились городские строения, у переезда показалось странное сооружение, напоминающее редут, собранный из бетонных блоков. Над укреплением был поднят трёхцветный российский флаг. Мы вышли на дорогу и, подняв руки над головой, пошли вперёд.
— Не стреляйте, у нас нет оружия — закричал я.
Бетонное укрепление не подавало признаков жизни.
Подойдя на пятьдесят метров, мы услышали: — Стоять!
Мы остановились.
— Лицом на землю, руки в стороны.
Я с неохотой лег на пыльный асфальт. К нам приближались четверо военных в зеленоватой пятнистой форме. В руках они держали автоматические карабины с длинными, закруглёнными магазинами, уже виденные мной в Боргсдорфе. Один из подошедших грубым ударом ноги, заставил меня шире раскинуть ноги. Всё это время они держали нас под прицелом своего оружия.
— Не стреляйте, мы представители руководства Германии и просим встречи с вашим командованием, — сказал я, поднимая голову над асфальтом.
— Смотри, русский, — произнёс один из солдат. — Ты что, власовец?
— Нет, я не власовец, я не знаю что такое власовец, — ответил я его ботинкам.
Пока длилась эта беседа, нас очень профессионально обыскали.
— Димон, они чистые
Нас подняли на ноги, и я смог вблизи рассмотреть своих пленителей.
Здоровенные парни в свободных зеленовато-расплывчатых блузах, они были все увешаны какими-то сумочками и коробочками, прикреплёнными к странного вида жилетам.
Я повторил своё сообщение:
— Мы требуем встречи с вашим командованием, это важно!
— Оп-па, а это что? — солдат ловко выхватил из кармана моего пиджака контейнер.
— Не открывайте его, там камуфлет, он может взорваться, — закричал я.
— Бомба! — закричал солдат и отпрыгнул от меня.
На нас уставились четыре карабина. Я понимал, что любое движение может вызвать стрельбу. Необходимо было срочно найти слова, понятные российским солдатам.
Вдруг я осознал, что мне надо сказать, чтобы меня поняли.
— Мы как Макс фон Штирлиц, из разведки, — я не стал уточнять из какой. — У нас секретное сообщение для премьер-министра Путина.
Солдаты продолжали внимательно смотреть на нас, но карабины опустили.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
