Ни камни, ни ограбление, ни унижение, ни обман не были для него так обидны, как неверие детей в то, что он — один из них. Уши до сих пор резала фраза «щедрый какой». Он ехал в открытой коляске, не обращая внимания на удивлённые взгляды прогуливавшихся по улицам состоятельных жителей Брунегена и вспоминал своё детство.
После побега из приюта и до того, как прибиться к бродячему цирку, он был таким же — чумазым, вечно голодным, успевшим хлебнуть лиха, а потому — недоверчивым и озлобленным. Если бы ему тогда протянули руку помощи, он бы, скорей, вцепился в неё зубами.
«Да. Я поступил бы точно так же», — подумал Орди. И из этой мысли проистекала другая: он уже успел забыть, как это — быть голодным беспризорником. Следовательно, он и вправду больше не один из них. И, вроде как, это не было чем-то плохим, но юношу всё равно изнутри грызло неприятное чувство, словно он предал важную часть себя и стал законченным подлецом.
Орди вернулся домой. В собственный особняк.
Орди встретили слуги. Они помогли ему отмыться, принесли новую одежду и вообще всячески суетились, наперебой показывая заботу.
Орди прошёл к себе в кабинет. Настоящий рабочий кабинет с огромным стальным сейфом, куда он начал складывать деньги: впервые в жизни он мог не тратить их прямо сейчас на насущные нужды, а откладывать, поскольку золота стало в избытке.
Но ни первое, ни второе, ни даже третье не принесло молодому человеку радости. Он долго думал, вспоминал детство, анализировал то, что произошло днём, и под вечер, когда в кабинете стало уже темно и Вортсворт принёс подсвечник, принял решение. Не откладывая дело в долгий ящик, Орди велел запрячь лошадей и помчался в ближайший Храм Всех Богов. Однако там ему не помогли, и пришлось объехать ещё несколько, прежде чем один из жрецов назвал имя — и меньше, чем через час, юноша уже стоял на пороге покосившегося домика на окраине Брунегена, стуча в дверь. Долгое время на стук отзывались только окрестные собаки, лаявшие на любой шум, но потом раздалось приглушённое «иду-иду!», и дверь отворил согнутый годами старичок в рясе. То ли из-за неровного света масляной лампы, то ли от природы его лысина имела потрясающе насыщенный розовый цвет.
— Отец Иоанн? — спросил Орди.
— Да, — осторожно ответил старик. — А с кем имею честь?..
— Я по поводу детей и приюта. Можно войти?
— Приюта? — острый и умный взгляд чуть не пронзил Орди насквозь. — Чего же вы хотите? Вы явно не мой бывший воспитанник, поэтому скажу, что я больше не…
— А с чего вы взяли, что я — не ваш воспитанник? — усмехнулся Орди. — Мне говорили, что у вас их были сотни.
— С того, что я помню всех, молодой человек, — последние слова старик произнёс с интонацией, доступной только учителям. — Лица, голоса. Если б вы были одним из моих детей, я это понял бы даже в темноте. Так чего вы хотите?..
Орди вкратце объяснил.
— Нет-нет, я больше не преподаю. Если Цех Кузнецов снова хочет получать специалистов, пусть ищут кого-то другого. Какая наглость! Я же говорил, что после закрытия приюта не хочу иметь с ними ничего…
Орди уверил, что не представляет какой-либо Цех.
— В любом случае, — воспоминания подействовали на настроение старика не лучшим образом, — я больше не преподаю. Вы приходите сюда, пугаете Иоанну, поднимаете меня с постели… До свидания.
Орди назвал сумму.
Старик замер.
— Одну минутку, — просипел он внезапно севшим голосом. — Я скажу Иоанне, чтобы собирала вещи. Хотя… Учитывая, размер оплаты, к чему нам это старьё?
Утром юноша, не желая быть узнанным, надел балахон с капюшоном, нанял десяток громил-охранников в агентстве с хорошей репутацией и отправился к месту вчерашнего ограбления. Его новообретённые бойцы негромко ругались, протискиваясь между стенами домов. То и дело кто-нибудь из них цеплял камень металлическим нагрудником, после чего раздавался отвратительный скрежет, от которого Орди вздрагивал. Некоторым повезло ещё меньше: они тащили на себе тяжёлые сумки и мешки, которые так и норовили застрять.
Найти дорогу не составило труда, и очень скоро Орди вместе с людьми оказался на том же самом пятачке. Здесь было очень тихо, но тишина выдавала присутствие множества настороженных ушей.
— Давай, — юноша кивнул ближайшему охраннику — судя по лихо закрученным седым усам, бывшему гренадеру.
Он развернул бумажку, откашлялся и зачитал:
— Юные друзья!.. — от зычного голоса ветхие стены едва не рухнули. Орди, стараясь действовать незаметно, прикрыл ладонью одно ухо. — Лорд Ординари приглашает всех вас прийти на улицу Старого Камня! Там вас ждут крыша над головой, еда и обучение! Никаких телесных наказаний! Никаких молитв! После пяти лет ученичества каждый из вас может получить работу в Цеху…
— Ага! А в задницу целовать будут? — из окна высунулась белобрысая голова.
Стражник усмехнулся.
— Нет. В задницу — не будут. Но и тебя не будут заставлять никого целовать.
— Проваливайте! — другая голова в другом окне. — Не нужен нам никакой лорд Ординари! Кто он вообще такой?
— Лорд Ординари — такой же бывший оборванец, как и ты! — усач покосился на Орди. Тот махнул рукой — мол, всё в порядке, оборванец и есть. — И он хочет помочь вам стать достойными гражданами.
— То есть, ваш лорд Ординари был таким, как мы, а затем разбогател? — спросила первая голова.
— Именно.
— А вам не кажется, что, раз уж лорд Ординари стал лордом Ординари, то мы уже сейчас на правильном пути?
Юноша громко захохотал.
— Ладно, достаточно, — он положил ладонь на плечо охраннику, который начал закипать. — Мы оставим вам кое-что в знак доброй воли, — обратился Орди к детям. — Если хотите, можете просто прийти и посмотреть, что да как. Не понравится — держать не буду, но учтите, что свободных мест немного. Думаю, быстро найдутся те, кто не хочет голодать, спать на земле, воровать и умереть в тюрьме в пятнадцать лет.
Стражники опустили мешки на землю и попятились, Орди развернулся и зашагал в переулок.
А спустя день на улицу Старого Камня, к крепкому двухэтажному дому, в котором ранее располагалась таверна-гостиница, потянулись первые дети. Сытые, одетые во всё новое и с полюбившимися игрушками, — содержимое мешков Орди, к счастью, дошло до адресатов. Отец Иоанн и Мать Иоанна принимали будущих воспитанников, мыли, стригли, выводили вшей, определяли в комнаты и находили занятие.
Не прошло и недели, как вся банда, насчитывавшая пару десятков детей, дружно перекочевала в новый приют и втянулась в работу и учёбу. Кто-то через пару дней сбежал сам, предварительно забрав с собой побольше добра, кого-то выгнали, но те, кто остался, трудились на совесть. Отчасти сыграли роль условия: денег Орди не жалел, но куда большее значение имели сами Иоанн и Иоанна. Дети в них просто влюбились, и это чувство вскоре стало взаимным.
— Как идут дела? — спросил Орди, когда пришёл с инспекцией. В бывшем питейном зале бывшие чумазые сорванцы, ныне носившие простую, но ладную форму, сидели за книгами и что-то зубрили.
— Прекрасно, — сказал Отец Иоанн, улыбаясь. — Чудесные дети. Способные. Я рад, что вы их нашли, в противном случае, из них ничего хорошего не выросло бы…
Орди внимательно посмотрел на Отца Иоанна:
— А сколько вообще в городе беспризорников?
Наставник удивлённо поднял брови:
— Никто не считал. Сотни. Может быть, тысячи — я не знаю. А что?..
Орди не ответил. Фраза «я рад, что вы их нашли» завертелась в голове, как кошка на слишком маленьком стуле. Да, этим детям улыбнулась удача. Но что делать с остальными?..
С тех пор каждую ночь, засыпая в своём особняке, юноша ворочался в огромной кровати, полной подушек, представляя, как тысячи детей прямо сейчас засыпают в заброшенных домах, подвалах, на кучах вшивого тряпья и гнилой соломы. Многие из них болеют, очень многие голодны, и абсолютно все мёрзнут.
Да, Орди хотел им помочь, но не мог. На открытие и содержание не одного, а десяти приютов не хватило бы никаких денег, а забыть обо всём и бросить беспризорников на произвол судьбы не давала совесть. Впервые в жизни мошенник с необычайной остротой почувствовал ответственность за тех, кому повезло меньше него, и бессилие от невозможности что-либо кардинально изменить.
Собственно, в попытке хоть как-то решить эту проблему Орди и пришёл к мысли о том, чтобы заручиться поддержкой Тиссура. Идея была неплоха: поправить с его помощью дела, затем посадить на трон, а самому занять должность какого-нибудь министра общественного призрения…
Юноша перевернулся на бок, возвращаясь из воспоминаний в реальность. Реальность под ним рассыпалась десятками мягких подушек.
«Так почему я солгал?» — повторил Орди вопрос десятиминутной давности и понял, что не сможет ответить. Возможно из-за ограбления: Тиссур явно высмеял бы юношу, не стесняясь в выражениях. А возможно, из-за чего-то другого. Но чего именно, было не суждено понять, потому что Орди наконец-то провалился в сон.
8.
Вот уже несколько дней Брунеген напоминал растревоженный пчелиный улей. Все были в курсе, что по ночам что-то происходит, но никто не хотел обсуждать свои догадки, — и тем удивительней становилось столь быстрое появление и распространение слухов. Все молчали, но слова словно просачивались из одного мозга в другой, мутируя по дороге под воздействием грязного воздуха во что-то ужасное. Кто-то что-то слышал, кто-то знал одну женщину с рынка, у которой брат мужа лично что-то видел, но никто, ни единая живая душа, кроме непосредственных участников загадочных событий, не знала, что же такое творится. Понятно было только одно: в городе появилась новая сила, очень дерзкая и наглая. Выражаясь метафорически, какой-то юный выскочка ворвался на ежегодный шахматный турнир, где состязались хорошо знакомые друг с другом мастера, присел рядом с двумя матёрыми гроссмейстерами, которые играли одну и ту же партию на протяжении десятков лет, подставил к их доске свою и пошёл в атаку фигурами совершенно неуместного красного цвета.
Безумные Пророки нагоняли жути, оповещая горожан о том, что скоро должен вернуться старый король: жестокий, но справедливый. Сумасшедшие попрошайки изо всех сил расписывали, как он хорош и какие кары скоро обрушатся на тех, кто творит зло и бесчестье. Горожане реагировали на это по большей части положительно, поскольку все до единого считали себя людьми, которые творят исключительно добро.
А по ночам в разных частях города происходили примерно одинаковые по сути события.
Вор-домушник с говорящим прозвищем Щуплый оставил на стрёме напарника — низкого, коренастого, с тупым лицом и привычкой постоянно ковырять в носу. Аккуратно миновав высокий забор и играючи справившись с окном, вор залез внутрь одного очень симпатичного особнячка. Побродив там среди бархата, золота, ковров и фамильного оружия, он собрал в заплечную торбу самое ценное, что смог найти, и, слегка позвякивая при ходьбе, вылез обратно, собираясь дать дёру, но с неудовольствием обнаружил, что ситуация изменилась.
Три здоровяка, в роду которых явно встречались медведи, держали ошалевшего напарника. Причём держали не потому, что он старался вырваться, а из опасения, что тот потеряет сознание и упадёт.
Здоровяки ухмылялись.
— Я надеюсь, налоги уплачены?.. — неожиданно вежливо спросил самый большой и злобный с виду громила. У него на поясе висел огромный топор, казавшийся игрушечным из-за контраста.
На Щуплого внезапно напала немота.
— Ну ничего-ничего. Лорд Ординари на первый раз может и простить забывчивость. Верно, парни?
Двойное «угу» в исполнении могучих глоток провибрировало, как небольшое землетрясение.
— Торбу давай! — это не было требованием или приказом. Сами слова и уверенность, с которой они были произнесены, походили на попытку пошевелить пальцем: и вор был этим самым пальцем — безвольным и не имевшим никакой возможности сопротивляться. Щуплый посмотрел влево и вправо. Потом назад. Потом вверх. И, поскольку иные направления не выглядели перспективными, надежда в этом, последнем взгляде била просто через край. Ничего. Ни единого шанса. Домушник сотворил на лице самый дружелюбный оскал и потянул лямку.
— Конечно-конечно, господа. Держите.
Напарника отпустили, и тот, закатив глаза, всё-таки потерял сознание.
Главарь, увидев это, поморщился.
— Десятая часть, — сказал он, засунув в торбу огромную лапищу размером с лопату. — Лорду Ординари больше не надо.
Почти в то же самое время в речном порту, где по ночам не рисковали появляться даже крысы (верней, особенно крысы, поскольку они и составляли львиную долю рациона тамошних обитателей), бежал человек.
От его башмаков в разные стороны летели брызги вязкой чёрной грязи, более чем наполовину состоявшей из рыбьей требухи.
Человек был толст и одет в нечто длинное, красное с золотыми вкраплениями и похожее то ли на плащ, то ли на тогу.
Человек не привык к долгому бегу, а потому немного посинел и едва-едва дышал.
Мимо него проплывали (потому что сказать «проносились», видя, с какой скоростью он бежит, было бы явной ложью) чёрные провалы окон и дверей всяческих лачуг, домиков, контор и складов. Они только казались покинутыми: беглец ощущал всей кожей, как за ним следят сотни глаз, и чувствовал себя мышью, свалившейся с люстры в центр комнаты, где проходила выставка кошек.
Но никто не выходил и не вмешивался. Все прекрасно понимали, что этот красно-золотой толстяк — уже чья-то добыча, и не хотели становиться на пути. И пусть охотников никто не видел — это лишь интриговало ещё сильней, так как на подобную незаметность были способны лишь очень немногие профессионалы.
Наконец, красно-золотой остановился, оперся на деревянную стену покосившегося сарая и согнулся, заходясь натужным кашлем. Он отвлёкся всего лишь на пару секунд, но этого хватило — подняв голову, толстяк вскрикнул, обнаружив перед собой темноволосого молодого мужчину, одетого так, словно тот только что вышел из салона, где весь вечер непринуждённо вёл беседы о музыке, древней литературе и изысканных винах. На нём не было ни капли грязи: ни на отороченном мехом ментике, наброшенном на левое плечо по последней моде, ни на тёмном френче, ни на высоких сапогах, что было особенно удивительно. Бледное лицо с аристократическими чертами лица и тонкие усики, которые однозначно ассоциировались с подонками всех мастей, дополняли картину.
— Я же говорил, что не стоит убегать, — негромко и укоризненно сказал убийца. — Теперь вы умрёте уставшим, вспотевшим и грязным. А я ведь предлагал остаться на рабочем месте. Выпили бы яду и умерли, как уважаемый человек.
В глазах жертвы затеплилась надежда.
— А может?..
— Нет! — твёрдо сказал убийца, пресекая препирательства на корню. — Время дорого. Я набрал побольше заказов, хочу к выходным уже закончить и получить деньги. Некогда отвлекаться.
— Копите на что-то? — вкрадчиво поинтересовался толстяк.
