Спасатель. Книга первая. Злой город.

Оружие, что Ратча закупил в Серенске, порадовала как качеством, так и количеством: Дюжина кольчуг, три ламелляра, штук двадцать шлемов, три десятка щитов, куча топоров, пяток мечей, с полста наконечников копий и несколько пудов наконечников стрел. И это помимо того, чем были оборужены все двадцать отроков.

Полдня затем пролетели, как одна минута. Приходилось бегать туда-сюда, искать, распределять, разводить на постой и знакомиться со всеми. В дописьменную эпоху, когда лишь в больших городах значительная часть населения ведала грамоту, память у людей была куда крепче, чем в будущем. Предполагалось, что достаточно мне один раз представить человека, чтобы я запомнил его в лицо и по имени-отчеству, да еще отложил в памяти род его занятий.

Прибывшие ремесленники, которые своей профессиональной деятельностью пока заниматься не могли, просили дать им оружие, а своих старших сыновей предлагали ввести в постоянный состав дружины. Вернувшийся из поездки княженок также привел несколько новобранцев и пришел в немыслимый восторг, узнав, что его войско разрослось до пятидесяти оборуженных гридней. А вот мне не до восторгов, потому что пришлось думать, кого назначить пятидесятником — проверенного делом Плещея, к тому же отличавшегося рассудительностью, или импонировавшего мне Ратчу — вольнодумца, прогрессора и практичного торговца. Выбор был нелегкий, пока я не сообразил, что должность полусотника автоматически ложится на мои плечи, поэтому новгородец остался командовать молодшей дружиной, а Василий получил верховенство над меньшей по численности, но куда более боеспособной старшей дружиной.

Наконец, все неотложные дела переделали и объявили о начале пира для старших дружинников и вятших серенцев. На случай приезда князя в тереме имелись в запасе козлы, которые и поставили в зале, положив на них доски. Прямо на этих досках и расставляли блюда, герны и плосквы с едой. Утомившись от хлопот, я молча сидел на скамье во главе стола и почти ничего не ел. Впрочем, древнее меню при всем его разнообразии, избалованному пришельцу из будущего не очень-то и нравилось. Но тут больше ценились не изыски, а сытность, а выставленных яств хватало, чтобы накормить всех пирующих

Посреди стола возвышалась на блюде огромная, килограмм на десять репа. В изобилии имелся и хлеб. Да еще не ржаной, как в залесье, где пшеница не растет, а белый. Правда, особо светлым здешний пшеничный хлеб не назовешь, но придираться к еде, да еще весной, когда подъедаются последние запасы, никому в голову не приходило. Рядками стояли горшки с запеченными кашами из полбы, гороха, гречки, распаренного овса.

Вот кашу я себе в мису наложил, а остальные блюда оглядел с сомнением. Из мяса только старая копченая медвежатина, лежавшая в кладовке неизвестно сколько, и сегодняшняя добыча охотников. Нет уж, плесневелый окорок есть не стану, а специфический вкус дикого кабана, мягко говоря, на любителя. Сыр прошлогодний, копченая рыба тоже. Кто их знает, как они хранились. Мне только не хватало животом маяться при полном отсутствии лекарств. Здешним хорошо, у них желудки привычные, а мне лучше такие опасные опыты не ставить.

Так, что еще? Вот немного свежей рыбки, но какая-то она мелкая. Терпеть не могу кости выковыривать. Горячая похлебка в медянице. Ага, небось с хреном и прочими приправами. Сами ешьте. На латке зеленеет заквашенный щавель. Пожалуй, возьму, витамины не помешают. В ношве высится здоровенная горка крошева из мелко нарубленных овощей. Хм, летом поел бы, когда оно изготовлено из свежих продуктов да еще со сметаной, как настоящий салат. Но сейчас увольте.

А с другой стороны, хорошо, что сейчас не лето, а то пришлось бы давиться местным деликатесом — огурцами с медом. Почетных гостей обязательно этим "лакомством" угощают.

Добавив к своей скромной трапезе кусок редьки, я неспешно пережевывал пищу, закусывая горбушкой и прихлебывая хмельного меда, настоянного на малине. Слава Времени, бочонок с ним выкопали из земли досрочно, лет эдак за пять до окончания выдержки, и напиток сильно не пьянил.

Сотрапезники в отличие от меня комплексами не страдали и насыщались с удовольствием. Лишь Ратча был сдержан в еде и чуть насмешливо, с чувством собственного превосходства взирал на провинциалов, без тени сомнения поглощающих куски свинины. Да и правда, что с них взять — прошло лишь несколько поколений, как местных вятичей окрестили и цивилизовали. То ли дело древний Новгород, приобщенный к византийской культуре еще при Владимире святом. Из всей компании лишь на меня Тимофей посматривал со сдержанной завистью, ибо я даже от рыбы удержался, что он оценил, как огромную силу воли, вызванную благочестивостью. Видно, уже наслышан, что высшие иерархи со мной запросто секретничают, да и за столом убедился в том, что Четыредесятница (* Великий пост) для боярина не пустой звук.

Сидящий рядом со мной на медвежьей шкуре маленький княжич невольно старался подражать своему воеводе и ел не спеша. Я же вскоре совсем отложил ложку и задумался. Мечты мечтами, но все-таки, почему бы не попробовать изготовить огнестрел. Однако, проблем тут не счесть. Начнем с состава пороха. Самая простая смесь — шесть к одному к одному. То есть селитры поболе, серы и угля поменьше. С углем недостатка не будет, а вот серу где взять? Знаю, что ее добывают в вулканах, но у нас в стране таких природных чудес нет вовсе. Еще слышал о каком-то Серноводске, но это где-то аж за Волгой. Тоже не годится. Протряхнув всю память, вспомнил еще о серных залежах где-то за еще не основанном Львовом, у самой польской границы. Ну, как назло, не везет Руси со стратегическими ископаемыми. Импортировать серу из южной Европы пока не получится, о разработке сего ценного продукта там пока и не думают. Но я так просто не сдамся. Ведь этот ингредиент всего лишь ускоряет возгорание основной смеси и, в крайнем случае, можно обойтись без него. Значит, осталось всего лишь изготовить селитру.

Разложив на обеденном столе ровно обрезанный лист бересты, я приготовился заносить на него формулы, но рука с писалом зависла в воздухе. Что я знаю про селитру? Да почти ничего. Вроде есть несколько разновидностей — натриевая и... а, вспомнил, аммиачная. Хотя, что-то вроде не так. Со школы отложилось, что вонючий аммиак — это на-о-три. Выходит, аммиак сделан из натрия, а значит, аммиачная селитра и есть натриевая. Уф, запишу ценные сведения, пока не забыл. (* ГГ все перепутал). Хорошо, формулу знаю, но как получить ингридиенты?

— Новый чертеж? — требовательно вопросил княжич, в ожидании, что я снова начну рисовать схему местности. Как только мы прибыли в Теремово, сразу конфисковали у хозяйки запасы бересты, приготовленные как для официального документооборота, так и для сугубо хозяйственных надобностей. Рыбку там завернуть, или лукошко сплести. На одном из белых листов я по памяти начертил карту района, включив туда основные реки и города, а десятник подсказал местонахождение сел, лесов и болот.

Ярику идея изображать местность на плоскости была не в диковинку, но столь точную и подробную карту, с соблюдением масштаба и расположением по сторонам света, он еще не встречал. Поэтому береста тут же стала любимой игрушкой юного князя.

— Не, это будут скучные записи. Расчеты припасов и имущества. Вот лучше, возьми, поиграйся. — Достав из туеска требуемый чертеж окрестностей Городца, я отдал его мальцу, и он тут же принялся водить пальчиком по карте, радостно вскрикивая, когда узнавал знакомое место.

Сбыслава, хлопотавшая вместе со Звениславой, наконец, угомонилась, и присев слева от меня на краешке скамьи, тоже с любопытством уставилась в формулы. Понять, конечно, ничего не поняла, я и сам в них не разобрался, но попробовала прочитать написанное по слогам. А вот, кстати, и случай поговорить с Аннушкой. Не то, чтобы влюбился в нее, но состояние какое-то непонятное. Уж очень часто мысли на нее перескакивают. Хм, а о чем бы заговорить? О любимой группе или фильме не спросишь, предложить сходить в парк развлечений тоже не получится. Просто позвать погулять? Куда, если ни парка ни кафе в радиусе нескольких столетий еще нет. Может, спросить о том, что любит читать, так она вряд ли хоть одну книгу в жизни прочитала. Вот если бы на ее месте был игумен или боярин, тогда да. Уж о тонкостях псовой охоты, житии святых и новинках в военном деле могу часами разглагольствовать. Или о прежних войнах и былой славе Русской земли. А, ладно, могут же девушки часами болтать ни о чем, так что тема не имеет значения. Просто буду говорить первое, что в голову придет. Отложив листок и откашлявшись, я твердо взглянул Сбыславе в глаза и открыл рот, надеясь, что нужные слова сами появятся:

— Аня, а ты участвовала в последней войне?

— А тож, — невозмутимо откликнулась княжья нянка. — Княжичу еще пять лет тогда не исполнилось, вот я его и сопровождала.

— И что, такого малютку на бой отправили?

— "Не сильно борется дружина, когда мы не ездим с нею сами", — отчеканил сам предмет разговора вызубренную цитату, проковыривая между делом на карте еще одну дырку, долженствующую означать деревню.

— Со смолянами тогда пря намечалась, — продолжала развивать тему Сбыслава. — Вот и дали нам с Ярославом стеганки и отправили во главе войска. Вернее, его во главе, а меня чтобы нос утирать да с ложки кормить. Сам-то Ростислав в это время на Галич ходил.

Ух ты, а девочка то с боевым опытом, оказывается. Два похода, считая этот.

— Но боя тогда вроде не вышло, так ведь?

— Ага, рати постояли немного, и черниговцы замирились со Святославом смоленским.

Последние слова девушка произнесла уже тихо, видимо, утомившись. И действительно через минуту Сбыслава, видимо, от усталости, положила голову мне на плечо. Какой я разиня, скучно ей со мной. Заболтал девчонку неподходящей темой, и как теперь исправить ситуацию? Хорошо бы ей какой-нибудь подарок найти — бусики там, или колечко. И тут я обратил внимание на одного из серенских мастеров — Лазаря Иванковича. На пальцах ремесленника поблескивали большие стеклянные перстни, а у его жены, разносившей в это время блюда со снедью, на запястьях сверкали витые стеклянные же браслеты. Так, так, а ведь это идея. Осторожно отодвинул Сбыславу и выбравшись изо стола, я подошел к стекольщику, попросив его показать перстенек.

— Сам делал?

— Это ерунда, — пренебрежительно бросил мастер. — Работу с изъяном себе оставил, — без лишней скромности пояснил Лазарь, снимая с пальца отливающее небесной лазурью ювелирное изделие, — а так обычно, неплохо выходит.

Действительно неплохо, мысленно подтвердил я, разглядывая перстень на свет. Калиево-свинцово-кремнеземное стекло, выплавленное точно по науке.

Заметив мое одобрение, Лазарь вытер руку о тряпицу и махнул жене, чтобы подала ему суму.

— Вот, подарок для князя припас. Чай, после разорения и посуды у него не осталось. — Бережно достав сверток, мастер развернул сукно и извлек прекрасный кубок ручной работы.

Презент сразу же был вручен Ярославу, который в благодарность провозгласил здравницу всем серенцам. Кубок пошел по рукам, сопровождаемый восхищенным аханьем. Ну, меня стеклянным стаканом не удивишь, а вот сам мастер может очень даже пригодиться.

— Скажи, Лазарь, а все потребное для производства ты с собой взял?

— Два возка, — довольно кивнул стекольщик. — Тимофей озаботился лошадку найти, чтобы всю мастерскую свезти.

Через минуту мы уже стояли во дворе рядом с розвальнями, в которых Лазарь привез инструменты и сырье для стеклоделанья. Увлеченный мастер начал показывать свои сокровища:

— Вот в этих мешках сурик, в этом песочек отборный, а тут поташ.

От восторга я даже потер рук.

— Поташ это хорошо. Это очень, очень хорошо.

* * *

Йисур, командир передовой тысячи, мерно покачивался в седле, пока его лошадь понуро брела через лес, с хрустом ломая копытами ледяной наст. Даже привычному к постоянным кочевкам и дальним походам монголу было немного не по себе, когда они год за годом шли на запад. И зачем, спрашивается, чтобы в самом конце похода ввязаться в эту ненормальную войну с урусами? Каждый город приходилось брать штурмом. Битвы настолько ожесточенные, что убивали даже командующих. Редкостный случай, почти беспрецедентный, чтобы в бою пал чингизид, да еще родной сын Чингис-Кахана. Не думал, что такое возможно. Что уж говорить о простых воинах, которые погибали тысячами. И хотя потери в основном затрагивали кыштымов (* легковооруженный всадник, обычно из покоренных народов) а в его отряде все до одного воины были панцирные хошучи, но и им крепко досталось. А ведь каждый погибший отзывается болью в сердце, как утрата близкого родственника. Они, в общем-то, и были семьей Йисура. Его отца Мугэ, нойона из прославленного племени Хонгирад, Тэмучжен лично назначил сначала сотником, а затем тысячником, и эта должность по наследству перешла сыну. С малых лет Йисур кочевал среди кибиток мингана (* тысячи) его отца и рос вместе с сыновьями цириков (* солдат). Вполне естественно, что после службы в ханской ставке он вернулся занять отцовское место.

Вместе со своей верной тысячей Йисур прошел через множество стран и несчетное количество битв, но в такие переделки, как в этой стране, попадать еще не приходилось. Вдобавок, в этом походе на них свалилась еще одна напасть. Нет ничего хуже, чем когда над тобой властвует целая орава начальников, и между ними нет согласия: Во-первых, минган Йисура входит в тумен (* десять тысяч) Будура. Полууйгур Будур монголов втайне презирает, считая неучами и гордясь тем, что завоевать Уйгурию им так и не удалось. Задается он, конечно, зря. Ведь все нойоны, кроме, может быть, самых старых темачи, воевавших с Тэмучженом еще до того, как он стал каханом, знают уйгурские буквы и умеют писать. Даже в ханской канцелярии уже сидят не только уйгуры и ханьцы (* китайцы), но и природные монголы. Но командир Будур, в общем, неплохой, и искренне переживает, чтобы остатки войска поскорее вернули домой, в Чагатаев улус. Примерно так же считает и возглавляющий Чагатайский туг (* корпус) Бури, правда, совсем по другой причине. Он ненавидит Бату и не имеет желания своими стараниями увеличивать его славу и его владения. Мысли, в общем-то, здравые, но что у мудреца на уме, то у Бури на языке, которым он к тому же мелет направо и налево, полагая, что внуку Кахана ничего не грозит. Наглый мальчишка, только сел на коня, а уже строит из себя невесть что. Где же это видано, чтобы во время похода хулить своего командира? Видит небо, дождется он, что рано или поздно Бату ему отомстит, и отомстит жестоко. Правда, казнь своему двоюродному брату он выберет почетную. А вот щенку Аргасуну, который даже не чингизид, наверняка просто забьют рот камнями. Не сейчас, нет. Вот скончается кахан Огодай, тогда, глядишь, каханом назначат законного наследника, а по закону наследовать должны потомки младшего сына Тэмучжина — Толуя. Вот тогда на белой кошме поднимут Менгу и Бату поквитается с обидчиками, никого не забудет. Но, по крайней мере, на военном совете Бури слушается своего дядю Байдара. Тот за него все решает и сам отдает приказы, иногда даже напрямую, если время не терпит, без официального утверждения племянником.