Хроники Обетованного. Тени и зеркала

Абиальд поморщился. Вероятно, Миртис, когда его гладили против шерсти, чувствовал себя так же, как он, когда слышал это имя.

— Ну что ж, он был уже немолод, этот варвар и выскочка. Не могу сказать, что меня это печалит. Но, — опомнившись, он изобразил умеренно-скорбное выражение лица, — да хранят его душу боги, разумеется. Сын наследовал, всё благополучно?

На самом деле ему хотелось — как и большей части Обетованного, — чтобы в Альсунге всё было как можно менее благополучно. Но лорд Заэру его разочаровал:

— Да, уже назначена коронация Конгвара — Двури-Тер, как они это называют, рождение двура... Но они не торопятся сообщать об этом. Как и о смерти Хордаго — обо всём я узнал из своих источников и только сегодня ночью.

Как всегда в подобных случаях, Абиальд посочувствовал старому лорду: если бы его самого оторвали от его красочных снов вот такой ерундой, он подписал бы сгоряча пару смертных приговоров.

— Ну и что же? Они всегда без особого желания шли на контакт. У Альсунга вообще проблемы с общением на каком-нибудь другом языке, кроме языка железа, — Абиальд не смог скрыть презрение в голосе. Ему вспомнились чеканные звуки ти'аргского наречия, такого удобного на разных переговорах, и берущие за душу переливы кезоррианских песен. Он тоскливо зевнул. — Что-нибудь ещё?

— Это напрасно не тревожит Вас, сир, — с мягким нажимом произнёс лорд, и король уловил его скрываемое раздражение. — Конгвар слаб, и очень скоро им начнут помыкать те, кому не терпится оттяпать кусок нашей... Вашей земли. А то и не кусок, — многозначительно добавил он.

"Помыкать так же, как ты мной?" — с горькой усмешкой подумал Абиальд. Миртис требовательно мяукнул из своего угла — наверное, не наелся, ненасытное создание. Король с досадой ждал продолжения.

— Предполагают также, что Хордаго отравили. Он умер прямо на пиру после их грабежа в Минши, и мои источники считают, что это было очень подозрительно.

— Даже если и так, что мы можем сделать? — спросил Абиальд, в нетерпении вращая один из перстней. — Мы не имеем права вмешиваться в их внутренние дела — по крайней мере, открыто. И потом, чтобы тягаться с нами, им сначала пришлось бы расправиться с Ти'аргом.

Уж эту избитую истину он знал с детства: Дорелия слишком крупный, слишком опасный противник, к тому же Ти'арг — её вечная надёжная страховка. Глубже этого король предпочитал не закапываться в ситуацию.

— Сейчас Альсунг настолько силён, что, боюсь, это не составит труда для него, — тихо сказал лорд. — Мы должны быть готовы, Ваше величество. Должны собрать гарнизоны и, если понадобится, требовать ополчений от лордов. Если Ти'арг не выстоит...

— Не выстоит? — король фыркнул от смеха. — Дагал, что за безумные речи? С каких это пор кучка варваров на прогнивших кораблях...

— На лучших военных кораблях в Обетованном, сир, — аккуратно поправил лорд Заэру, подавшись вперёд, точно кто-то мог слышать их. — Очень лёгких и быстрых. И с войском, разросшимся в полтора раза за счёт пленных. Они и на суше очень сильны, но подойди они с моря — и Ти'аргу конец. Больше это не шутки, такое вполне возможно. Ти'арг на грани гибели: каждый лорд возится там со своим замком, но этим не спасти королевство.

Абиальд отмахнулся и поднялся: наступил предел его выдержки.

— Сделай всё, что считаешь нужным, но прекрати эти страшные сказки. Ти'аргу ничего не грозит от Альсунга, а нам и подавно.

— Это не всё, сир, — лорд тоже встал и вытянулся по струнке, будто в почётном карауле. — Отражения...

— Нет, нет, нет! Вот от этого уж точно избавь меня...

— Но они давно уже пытаются достучаться до Вас. У них свои проблемы, связанные с магией. В последнее время...

— Я же сказал — нет! Я не стану слушать...

— В Энторе снова видели этих то ли призраков, то ли теней. Женщину на Гончарной Улице нашли мёртвой и израненной, — скороговоркой выдохнул лорд. — Отражения просят Вашей аудиенции...

— Глупые домыслы! Сказки! Слышать не хочу!

— Ваше величество, я сам не доверяю колдовству и понимаю Ваши чувства, но если мы не прислушаемся...

— Приём окончен, милорд, — прервал король, ощутив тупую, нараставшую боль в висках. — Увидимся за завтраком.

Он говорил, как обычно, — тихо, растягивая слова, но лорд Заэру умел улавливать ту грань, за которой не терпелись возражения. Желваки заходили на его выступающих скулах, но поклонился он так же почтительно. Миртис, проходя мимо, шаркнул хвостом по его ноге — ни дать ни взять жрец, осеняющий божественной благодатью; и Абиальд мог бы поклясться, что увидел на лице лорда отчаянное желание придушить королевскую животину.

ГЛАВА X

Ти'арг. Волчья Пустошь, Домик-на-Дубе — Старогорский тракт

На Нитлоте в буквальном смысле не было живого места. Кроме бесчисленных колотых ран, порезов и кровоподтёков, у него обнаружилось два сломанных ребра и вывихнутое запястье. Если последнее Альен бы объяснил неудачным падением, всё остальное явно не могло появиться естественным образом: его будто долго били, потом пытали, а потом снова били. Время от времени Отражение теряло сознание от боли и потери крови, а когда приходило в себя — бормотало несусветную чушь. Может, конечно, это и не было такой уж чушью, но Альен просто не сумел бы одновременно возиться с раненым и прислушиваться к его бреду, тем более от агха Бадвагура помощи поступало немного: больше шума от опрокинутых и выроненных предметов. Втащили Нитлота в Домик они, конечно, вместе, да и вообще перепуганный гном старался сделать всё, что мог, — например, прилежно подогревал воду и готовил повязки по инструкциям Альена. Однако с лекарским искусством он определённо не был знаком, хоть Альен во время измельчения ведьминого корня и заметил его необычайно ловкие, уверенные пальцы — пожалуй, слишком длинные для гнома, хотя мозолистые и с узловатыми суставами. Кто же он такой — может, кузнец или ювелир, как многие из горного народа?..

Задумываться об этом, впрочем, возможности тоже не было никакой. К ночи Альена начало пошатывать от потери магической энергии и банальной усталости: он худо-бедно остановил кровь и поработал с переломами, но этого не хватало. Нитлот теперь метался в жару на его кровати, и его большая полысевшая голова покрылась испариной, а полупрозрачные веки лихорадочно подрагивали. Альен сидел рядом на свёрнутом плаще и мучительно заставлял себя думать, но вместо этого просто пялился на жилку, которая судорожно билась на изжелта-белом виске Нитлота. Жилка эта почему-то поглотила всё его внимание, и, стиснув зубы, он мысленно проклинал взбалмошность Отражений с их вечным стремлением сунуться туда, куда соваться не следует. Семь лет назад он бы мог без ложной скромности сказать, что знает всю их Долину — и ни один из её жителей не был исключением.

— Тебе надо поесть, — донёсся до него густой бас Бадвагура. Альен поднял отяжелевшую голову и постарался сфокусировать зрение; агх стоял перед ним, сняв доспехи, в простой холщовой рубахе и штанах, сшитых словно на толстого ребёнка. Щегольская рыжеватая борода теперь напоминала разорённое птичье гнездо. В руках Бадвагур держал миску с мясом и тушёными овощами (Альен даже не заметил, когда он успел раздобыть и приготовить всё это), а маленькие глазки смотрели уже не так отрешённо, как днём.

— Спасибо, — подавив порыв отказаться, он взял миску и с усилием проглотил пару кусков. Голода не было, аппетита тоже, но хотя бы в голове прояснилось, а мертвящий холод отступил.

Бадвагур, неуклюже переваливаясь, обошёл кровать и промокнул Нитлоту лоб, с негромким плеском отжав тряпку в ведро. Альен впервые осознал, что он ни разу за весь вечер не поинтересовался, кто такой, собственно, Нитлот, что делает Отражение в Ти'арге и в его доме и с какой стати они должны его выхаживать. Мало того — не проявил ни малейшей досады из-за того, что задерживается порученное ему путешествие. Впервые за долгое время Альен почувствовал к кому-то нечто вроде благодарности, но тут же опомнился. Пока ему нельзя доверять. Они знакомы считанные часы. Помнить об этом — и ещё о том, что этот гном уже знает слишком много. По сути дела, Альен у него в руках со своей некромантией... Он снова напрягся.

— Наверное, я должен кое-что объяснить...

— Как и я, — спокойно отозвался агх, поправляя Нитлоту подушку.

— Благодарю, что помогаешь мне, сын гор, — почти искренне сказал Альен, порывшись в памяти и откопав там пару пыльных фолиантов из Академии. В них всегда отмечалось, что агхи — хитрые торгаши, мнящие себя отважными воинами из-за крепких доспехов и неподъёмных секир — крайне падки на лесть. Однако Бадвагур только сдержанно усмехнулся.

— У нас не говорят так уже пару веков, волшебник. Дети в подгорных городах засмеют тебя, если станешь швыряться высокими фразами, — он искоса глянул на Альена из-под кустистых бровей и, заметив его смущение, милостиво прибавил: — Не за что благодарить. Любой бы поступил так.

Да нет, не любой... Альен знал слишком многих, кто поступил бы совсем по-другому. Взять хотя бы того израненного червя, над которым сейчас склонился Бадвагур.

— Я уйду с тобой в Старые горы, как только смогу, — пообещал он. — Мне самому туда нужно. Я... переборщил кое с чем и постараюсь всё исправить.

Знать бы ещё, как это "всё" исправить... И в чём именно "всё" заключается. Снова ему пришлось кривить душой. Он не любил делать этого так часто. Острая тоска вдруг кольнула Альена — тоска по одиночеству и покою этих долгих последних лет. Когда он мог идти или ехать куда угодно, делать что угодно, посвящать себя тёмной или целительской магии, изучать языки... Когда доводилось ни с кем не разговаривать месяцами — и, соответственно, не лгать и не скрываться. В своих записях и мыслях он был с собой честен, а с другими это становилось всё сложнее.

А главное — он не был обязан любить или ненавидеть кого-то, то есть быть слабым, зависимым, привязанным. Долгая цепь разочарований, увенчанная смертью Фиенни, привела к этому, выковала холодную броню вокруг его сердца. Боли не стало меньше — каждодневной, унылой боли за себя и за всё окружающее — но её никто не видел, и куда легче было переносить её одному.

А теперь одиночество кончилось — внезапно и глупо, в последние пару дней. Вместе с ним Альен потерял и пьянящее похлеще снадобий ощущение нечеловеческой свободы, переходящей во вседозволенность. С одной стороны была угроза смерти, с другой — ответственность. Это так напоминало отцовский дом и Долину, что Альену хотелось защемить себе чем-нибудь ноготь, чтобы проверить, не видит ли он один из своих кошмаров.

— Да уж, переборщил, — тихо и как-то не по-гномьи кротко согласился Бадвагур. Потом подошёл и тяжело плюхнулся рядом, привалившись к ножкам кровати широкой спиной. — Это ведь тоже твоих рук дело, знаешь ли... То, что напало на парня.

— Знаю — мертвец с кладбища, — быстро и неестественно бодро ответил Альен, надеясь не углубляться в тему. — Из-за него и случился весь этот шум в Овражке...

— Он же видел не только мертвеца, — Бадвагур качнул лохматой головой, и отблеск пламени от очага скользнул по его лицу рыжей пятернёй. — Лучше бы ты слушал своего друга, волшебник. Он ведь всё подробно расписал... Не то тени, не то призраки, меняющие обличья. Чудища, как из больного сознания, — он помолчал немного, уставившись в пространство, где ёжилась по углам тьма. Потом выудил из кармана кисет, трубку и неспешно принялся набивать её табаком, будто они беседовали о чём-то вполне обыденном. — Такие же тревожат и горы. Потому и взволновался мой клан... Я видел одно из этих существ и больше не хочу. В горах много тайн и диковинок, но такого никогда не бывало. Саагхеш — прозвали их у нас. Кровавый ужас, по-вашему.

Альену некстати пришло в голову, что для агха Бадвагур слишком хорошо владеет ти'аргским наречием. Он отогнал неуместную мысль, заставив себя сосредоточиться на том, что услышал.

— Значит, ты думаешь... Нитлоту не показалось?

— Показалось? — агх снова издал присущий ему странный звук — не то смешок, не то хмыканье — и завозился с огнивом. — На моих глазах эта тварь убила моего сородича... Я не смог помешать ей, — он говорил по-прежнему спокойно, даже слишком заторможенно, точно не о себе. — Почти порвала на части. Столько крови я никогда не видел... Он не был моим другом — не стоял над одной наковальней, как у нас говорят. Даже наоборот. Но он был достойным агхом — куда достойнее меня. Клан Эшинских копей не вынес этой смерти.

Альен слушал и гадал, что скрывается за этими обрывочными бесхитростными фразами. Горечь? Гнев? Досада на собственную трусость или бессилие? Ничего нельзя было прочесть на непроницаемом бугристом лице Бадвагура, так что он не мог не восхититься.

Агх раскурил трубку и с наслаждением затянулся, словно никаких упоминаний о крови не было, а за его спиной не лежал мужчина на грани жизни и смерти. Альен всегда ненавидел запах табака и в другое время уж точно не потерпел бы его в Домике, но сейчас, разумеется, промолчал.

— И... как она выглядела? — осторожно спросил он. — Что это было?

Клубы едкого дыма уже окутали агха плотным коконом. Он скрестил ноги, по-хозяйски устраиваясь поудобнее.

— Что-то до смешного уродливое. Рога, когти, зубы как пилы... Кажется, две головы. Всё случилось так быстро, что я и не рассмотрел толком. Но это была... как это сказать по-вашему... Ха'р-дю-ха'р... Одна из возможностей.

— Одна из возможностей? — не понял Альен. Услужливое воображение уже изобразило ему "зубы — пилы", вонзавшиеся в Нитлота, которого непонятно зачем потянуло в лес. Зрелище это доставило ему злорадное удовольствие — и, как обычно, он пожалел о собственной треклятой, инстинктивной доброте. Может, и не о доброте — но хотя бы о том, что заставляло его снова и снова помогать за гроши или бесплатно больным селянам, а ещё время от времени лезть не в свои дела и наживать лишние проблемы. Однако, если подумать, именно эта его черта нравилась и Фиенни, и товарищам по Академии, и особенно Алисии — отчаянно любившей его сестре, которую он помнил смешливым ребёнком. Алисия, всегда внезапно изрекавшая мудрые и точные замечания, как-то очень серьёзно сказала ему, двенадцатилетнему, когда он поднял (сгоряча, после очередной ссоры с отцом) камень, чтобы запустить им в белку на еловой ветке: "Ты ведь на самом деле больше хочешь, чтобы она ела у тебя с рук". Тогда Альен выронил камень и надолго задумался до полного ступора.

— Она могла бы быть другой, если бы захотела, — подобрав наконец слова, объяснил агх. — Не знаю, как я понял, но я это чувствовал... Она... Оно могло стать прекрасным — таким, что захватило бы душу и забрало волю навсегда. Просто тогда оно не хотело этого. Ему хотелось крови. И тем, значит, — он кивнул на Нитлота, — тоже. Их всё больше, этих тварей, волшебник. Одни поднимаются из пещер, другие вылезают из горных озёр, и нам не выстоять против них долго... Мы не владеем колдовством.

Где-то в лесу раздался тоскливый совиный крик — Альен знал, что неподалёку гнездится семья неясытей. Иногда он даже подкармливал их попавшимися в ловушки мышами из кладовой — теми, которых не оставлял себе для опытов. Но сейчас крик звучал почему-то жутко и не менее гортанно, чем стоны страдавшего Нитлота.