Рабыня

Напряжение достигло своего пика на десятый день поездки. Когда мы остановились за городом. Уже легли спать на землю, подстелив свои плащи, когда ко мне наведались сразу две девушки, сопровождающие госпожу. Это было выше моих сил. И меня непроизвольно вывернуло прямо на них. Естественно, в восторге они не были, после этого уже сторонились меня и косо глядели, посчитав извращенцем. А спустя день Зар добил. Отозвал в сторонку, а когда я к нему подошла, не раздумывая развернул меня к себе спиной и... спустив портки, просто вошёл в меня. Сзади послышался сдавленный вздох и шепотки. Значит, играл свою роль, чтобы отвадить поклонниц. Я даже не знала, что лучше теперь. Потому что со стороны ведь выглядело плохо. А учитывая местную веру — и того хуже.

После этого шептались уже о нас двоих и сторонились. А в следующем городе хозяйка расплатилась с нами и сообщила, что в наших услугах больше не нуждается. Это было меньшее из зол. Ведь суда церкви ждать — и того хуже. Нас могли просто казнить за мужелюбство.

Ничего не сказав в ответ, мы просто направили лошадей на выезд из города. Пока не поздно. В спину мне дышала опасность. Руки вспотели, поводья выскальзывали из рук. Город проехали важно и чинно, стараясь не привлекать внимания и просто следуя своей дорогой. А вот выехав и скрывшись за поворотом припустили. Потом ещё меняли несколько раз направление, стараясь замести следы. Уже на границе византийских владений мы вздохнули несколько спокойно и пошли в горы, стараясь не облегчить себе путь, а усложнить его преследователям, если такие найдутся.

Волосы понемногу отрастали, муж не позволял их обстригать. У самого волосы тоже были до плеч. А я даже не знала, как к нему обращаться. Зар? Светозар или Радей?

— Милый, как тебя называть, когда мы наедине?

— Как хочешь.

— Разве тебе не нравится какое-то имя особенно?

— Рыжик, я был уже много кем. По-настоящему дорогое имя мне то, что ты мне дала. Но в твоих устах любое прозвище звучит ласково. Поэтому мне всё равно.

— Радей... — выдохнула тихо-тихо.

— А как тебя звать на самом деле?

— Рудь. Но мне не нравится. Я давно не слышала этого имени. С первого плена.

— Прости, любимая.

— Не стоит. Ты ведь не виноват.

— Если бы не я...

— То меня бы отдали кому-то другому на потеху. И вряд ли я была б когда-то счастлива.

— А сейчас?

— Я наслаждаюсь каждым мгновением, проведённым с тобой. Но я тоскую, — пояснять по ком, думаю, не нужно, и так ясно.

— Я тоже. Сколько уже времени прошло?

— А ты знаешь, какой сегодня день?

— Просинец 6523 лета* где-то. Более точно сказать не могу. (прим.авт. до 1700 года летоисчисление было не от рождества христова, а от сотворения мира и отличалось от нашего от Р.Х, на 5508 лет. Просинец* — месяц январь на старорусском языке).

Я задумалась. Это сынуле уже три лета где-то выходит. Я скучала. Сильно. Если честно, боялась спрашивать о нашем будущем. Больше не хотелось никаких приключений. Лишь спокойствия. Мирно жить в какой-то деревне, растить малышей.

Молчание длилось довольно долго. И нарушил его муж.

— Знаешь, даже если мне предложат власть, я не хочу. Даже больше — я не могу.

— Отчего?

— Я устал. Очень устал от всего этого. Знаешь, чувствую себя не тридцатилетним молодцем, а стариком лет шестидесяти. Все эти игры, борьба за власть. Я насмотрелся на всё это.

— Но ведь ты многое изменил.

— Да, но больше не хочу.

— Ты вспомнил, что с тобой случилось? Почему ты оказался в том лесу, раненный?

Он вздохнул. И больше не проронил ни слова. Глупая, зачем я спросила. Мы пересекли один горный хребет, выбирая дорогу пологую, чтобы лошади могли перейти. Затем другой, и ещё много всего. Прежде чем вступили на родную землю.

Муж даже воспрял духом как-то. В его глазах появилась надежда.

— Радей?

— Да, любимая.

— Неужели осталось совсем чуточку?

— Теперь самое сложное. Меня не должны узнать. Ни кто-то из тех, кто знал Светозара, ни тех, кто знал Зара.

И что делать? Мы глядели в бескрайнюю даль родной степи, за которой должен был начаться лес.

— Поехали!

Этот переход по степи выдался самым сложным, ведь мы не останавливались, пока наши лошади не падали от усталости. Солнце только-только входило в свою весеннюю силу. Заезжали в города довольно редко, да и то по одиночке, стараясь не привлекать к себе внимания.

И только когда пересекли степь, муж заметно успокоился.

— Когда ты меня послала исполнять супружеский долг да делать наследника, — начал муж свой рассказ, а я затаилась, боясь спугнуть, — я послушался тебя. Ведь чем быстрее я бы закончил, тем быстрее вернулся к тебе. Меня отец отослал подальше от тебя, сделав наместником в одном из градов. Он обещал, что не тронет тебя и мои приказы будут по-прежнему в силе, если ты не покинешь покои. Я прожил целое лето там. От жены меня воротило, и я то и дело срывался, всё больше появлялся Озар, который к супружескому долгу отнёсся весьма старательно, насилуя жену постоянно. Большую часть времени я посвящал обустройству города, старался разобраться в том или ином вопросе, навещал простых крестьян, стараясь наладить их жизнь. И незаметно для себя, стал пропадать из дому на седмицу, а то и больше, пробуя на себе крестьянский труд. Моим причудам дивились, но отказать княжичу не могли. Это помогало забыться и во мне стала просыпаться ещё одна личность, которая любила трудиться руками. И дело было даже не в жене, а просто мне нравилось пахать землю или сеять поле, мастерить что-то или помогать строить избу. Озар перестал появляться. Но появились другие трудности. Меня ни одна женщина больше не возбуждала. Я приходил к жене, но всё заканчивалось только тем, что с позором уходил.

В один прекрасный день я заметил, что у неё стал расти живот. Причём срок был уже большой, а она скрывала от меня, что тяжела. Я тогда обрадовался, что смогу наконец вернуться к тебе. Но видно, у жены были другие планы. Случайно оказавшись не в том месте не в то время, я застал её с любовником. Они решили избавиться от меня, а дитя сделать моим наследником.

Я тогда просто уехал. Но моя жизнь ставила под угрозу наследника. И за мной погнались. Засада поджидала меня и преследователи нагоняли. И выхода я не видел. Желание во мне жить почти умерло. Оставалась лишь одна мечта — увидеть тебя перед смертью. Потом ранения одно за другим, и помню, как меня поглотила тьма.

Ну а потом очнулся я уже у вас дома, а когда увидел тебя, сердце готово было остановиться. Ты не представляешь, каких трудов мне стоило заставить себя жить. Я каждый день открывал глаза только чтобы встретиться с твоими серыми, словно грозовые тучи, глазами. Видеть, как ты ухаживаешь за мною, суетишься по хозяйству и любоваться. Ты была прекрасна. Потом старушка покинула нас, а у меня появилась возможность тебя добиться. Вот и стал помогать тебе, чем мог, наслаждаясь трудом и возможностью находиться с тобою рядом.

Если честно, я очень боялся сказать какую-то глупость и разочаровать тебя. Боялся, что ты не сможешь жить с изуродованным мужчиной. Но ты сама пришла ко мне. В ту ночь. И если до этого у меня не возникало желания сливаться с тобою, а просто любоваться хотелось, то ты растормошила спящий улей.

Я не мог остановиться. Постепенно пыл поубавился, но я по-прежнему мечтал о тебе. Хотел, чтобы ты навсегда была моей. Стала моей женой. И я рискнул отправиться в ближайший город, откуда-то зная, в какой стороне тот находится. Ну а после — ты знаешь. А наш сын — стал лучшим подарком мне. Вот только тебе было больно, и я не трогал тебя последние месяцы, борясь с желанием, запирая его внутри себя. И это удалось, на какое-то время. Пока я в лесу не увидел спаривание оленей. Гнал прочь эту мысль и до ночи всё же вытерпел. А потом сорвался, став Светозаром.

— Прости, любимая. Ты не достойна такого мужа. Я вечно всё порчу.

Я остановила лошадь, и долго смотрела в удаляющуюся мужнину спину. Он это серьёзно? Не может себя простить? Муж, увидев, что я отстала, развернул коня.

Мы встретились взглядами. И я поняла, он и правда винит себя. Его мучает боль, чувство вины.

Я догнала его.

— Радей! Я ни о чём не жалею. Веришь? — я смотрела на него, стараясь передать все свои чувства. — Я просто хочу тишины и покоя. Рядом с тобой и нашими детками. Те дни, когда мы жили одни в той деревне, были самыми счастливыми в моей жизни. Но и потом у нас появился Любим. Он вырастет замечательным мужчиной. Воином. Но мне этого мало. Я понимаю, ты устал. Но я хочу знать, ты хочешь ещё детей? От меня.

Он подъехал вплотную и обнял меня за пояс, а после пересадил к себе на коня. Радей просто дышал моим запахом. А я ведь уже с месяц не мылась. Погода не позволяла этого, а в жилых местах мы старались не останавливаться.

— Я только об этом и мечтаю, — тихо прошептал он.

Следующий месяц был самым тяжёлым. Мы мчались, как могли, чтобы поскорее приехать в орду, к сыну. Но путь, казалось, удлинялся и никак не хотел заканчиваться.

И хоть желание вернуться домой было сильным, безумно сильным, мы начали сдавать.

Вот тогда напали на нас. А мы были просто не в силах драться. Измождённые, уставшие.

Нас связали и привели к главному.

— Рыжик? Зар? — спросил знакомый голос. А мы подняли уставшие глаза.

От истощения тела и души свет просто померк.

Очнулась я в шатре. И мужа рядом не было. Первая мысль была панической. Где мы и что с любимым? Но потом я вспомнила, чей голос слышала и успокоилась, правда, только поначалу. Не думала я, что так быстро свидимся. Одета я была, как и прежде, вот только грудь была не перетянута. Ощупала лицо — никакой лишней растительности. Хорошо.

Рядом лежала женская одежда, но я не стала переодеваться. Сперва надобно помыться. Разве что на голову натянула платок, чтобы не смущать народ.

Вышла из шатра и окинула стан беглым взглядом. Всё, как и прежде, только местность другая.

Вдохнула вкусные запахи каши, которую давненько уж не пробовала. Живот свело судорогой. Не мешало бы поесть. Но это обождёт.

Я стала искать белый выделяющийся шатёр — главы стана. Найдя его, пошла на дрожащих ногах. Я боялась надеяться, как и переживать себе запретила. Всё будет замечательно, просто не может не быть. И хотя сына я очень хотела видеть, если он тут, я не знаю, что сделаю с главою — сотником или тысячником. Скорее второе, ведь стан был настолько большим, что моего взгляда не хватало охватить весь. Ребята-военные сновали туда-сюда, где-то слышался смех, доносящийся со стороны вкусных запахов. Но я не обращала внимания. А вот на меня глядели да не в одну пару глаз. Но подойти не осмеливались, просто здоровались и шли своей дорогой.

У самого большого шатра была выставлена охрана. На меня бросили беглый взгляд и пропустили внутрь.

Глаза привыкали к сумраку внутри шатра. Голоса затихли, всё внимание было приковано ко мне. А в следующий миг меня подхватили на руки.

— Милая, ты зачем встала?

— Где он?! — я обратила внимание в серединку шатра.

— Его здесь нет.

— Где он?! — повторила вопрос.

— Остался в прежнем лагере.

— Я надеюсь, защита там должная. Вы ведь войска стянули к границе... — больше я говорить была не в силах, не смогла произнести, что бросили женщин и детей без охраны. Ведь так не могли поступить. Ведь не могли?

Глаза малость попривыкли к сумраку, и я разглядела пятерых тысячников.

— Рыжик, успокойся! — сказал знакомый сотник, точнее, судя по вышивке, он уже был тысячником.

— Я уезжаю! — бросила всем.

— Ты на ногах не стоишь! — вмешался Зар.

Я подскочила, словно опровергая его слова, но меня повело, муж едва успел поймать.

— Зар, покорми жену и угомони. Нам здесь только свар не хватает! — сказал наш общий знакомец.

Муж вывел меня наружу, потому что я отказывалась, чтобы меня несли.

— Рыжик, успокойся, — в его голосе сквозила забота.

— Они тебя опять использовать собираются?

— Нет, милая.

— Надеюсь, ты не вызвался добровольцем на очередное дело, — я умоляюще посмотрела на любимого, вспоминая наше прошлое дело. В этот раз я уже не могу ему помочь. Больше я не пойду на это. Да и он вряд ли сможет. Вот только позволит ли ему совесть отказаться, если предложат?

— Нет. Но я должен многое рассказать военным. Одного дня не хватит, понимаешь? И одну тебя я никуда не пущу.

— А как же Любик?

— От нескольких дней ничего не изменится. Я тоже хочу его увидеть. Но тебе нужно время на восстановление, и мне — тоже, — на последних словах он сделал ударение. Это не обсуждалось. Это был приказ его как мужа. И я, как послушная жена должна была подчиниться, понимая, что он прав и это ради моего блага. Но я не была уверена, что во мне всё ещё осталась покорность. Вот только в одном была уверена — мне и правда, нужно какое-то время, чтобы прямо ходить и суметь удержаться в седле.

Зар проследил, чтобы я чуточку покушала. Просто после долгого голода нельзя сразу много есть. И хоть мне хотелось больше, он не дал. После отвёл к молодым ребятам, которые учились быть военными и помогали уже повидавшим бои воинам, но самих их на поле брани не пускали. А ведь Любим наверняка пойдёт в военные. Лет с двенадцати уже покинет отчий дом и будет по державе перемещаться. Мне отчего-то взгрустнулось. Может, зря я бросила сына и окунулась во всё это? Хотя, если мои усилия были не напрасны и рабство будет искоренено, значит, всё так, как должно быть.

Мальчишки здесь были разные, от двенадцати до восемнадцати. А вот уже старше — те отдельно, уже начинали в боевую жизнь втягиваться. А я училась общаться с ними.

Один паренёк внимательно всматривался в меня и глядел настороженно. А я всё на него обращала внимание. Где же я его видела? А потом меня осенило.

— Мирко! — вскрикнула и замерла в ожидании.

— Рудка! — он бросился в мои раскрытые объятия.

Чувства переполняли меня. Радость встречи и боязнь спросить, что с братом и матушкой. Я просто прижимала его к себе. Моего.Младшенького братца.

Я не смогла сдержать слёз. Он почти уже взрослый. Семнадцать ведь ему где-то. Скоро уж на передовую пойдёт. Боги, прошу вас, защитите его!

А потом остальные чуть отошли от нас, давая нам возможность пообщаться. Но нас слушали. А мы рассказывали друг другу о своей жизни. Без прикрас. Я понимала, что перед чужими не открылась бы, но то, что пережила — другие должны знать. Не только посвящённые, но и эти мальчишки, которые в будущем будут защищать родной край, женщин и детей.

К сожалению, наш брат Серко погиб в прошлым летом. Он тоже был военным, но поскольку на три лета старше Мирко, то уже воевал. Бросился защищать пленённых девчонок, помня, как меня взяли в плен. Ну и погиб. Он был отчаянным парнем.

Матушка же не вынесла того, что я оказалась рабыней. И спустя половину лета после тех событий, покинула этот мир, обещая на смертном одре, что будет оберегать дочку уже оттуда.

А вечером пришёл Зар. Я познакомила его с Мирко. Они пожали друг другу предплечья и обнялись.