Резонанс

Захотелось сказать, что не заточкой, а гвоздём, и вообще это было нападение по политическим мотивам, поэтому пострадавшим надо считать именно меня; как сдержался — не знаю. В самый последний момент опомнился и язык прикусил, выдал свою первоначальную версию.

Скуластая физиономия капитана приобрела ещё более жёсткое выражение, и он не удержался от упрёка консультанту:

— Альберт Павлович! Нежелание вашего подопечного сотрудничать со следствием возмутительно!

Мой вчерашний собутыльник только руками развёл, заявив:

— Ничего не могу поделать.

— Да неужели?

— Именно так.

Георгий Иванович пригладил жёсткие чёрные усы, порылся в бумагах и выудил стопку сшитых листов в пару пальцев толщиной, пошелестел ими, невпопад спросил:

— Член Февральского союза молодёжи с прошлого года?

— Какое это имеет отношение... — возмутился было я, но меня перебили.

— Отвечай!

— Да.

— В иных политических организациях состоял?

— Нет.

— Чем вызван левый уклон в убеждениях?

Я даже не подозревал, что у меня есть какой-то "левый уклон", и понятия не имел, почему так решил собеседник, но вместо неопределённого пожатия плечами, вдруг сказал:

— Скорее не левый уклон, а категорическое непринятие идей реваншизма.

Ну да — монархистов я на дух не переносил. И упёртых консерваторов, желавших восстановить самодержавие в его изначальном виде, и их куда более многочисленных единомышленников, предлагавших реставрировать прежний режим в новой конституционной обёртке.

— Вот как? Интересно. — Капитан кинул быстрый взгляд на Альберта Павловича, но на этот раз обращаться к нему не стал и задал очередной вопрос: — Личные интересы?

— Чтение, — коротко ответил я.

— Разве это единственное увлечение? — с улыбкой уточнил Георгий Иванович. — А как же бокс и вольная борьба?

В боксёрский зал я проходил два месяца, в борцовскую секцию — три. Нет, меня не выгнали, забросил сам. Да и заниматься начал исключительно из-за Аркадия, поднявшего тему тренировок на собрании нашей ячейки. Но говорить об этом не стал, да капитан в ответе и не нуждался.

— Прыжки с парашютом и десантирование из дирижабля по тросу? — продолжил он зачитывать список моих краткосрочных увлечений.

Пять прыжков с парашютом, десять высадок с аэростата. Больше — никогда. Даже сейчас не понимаю, как позволил себя в это втянуть.

— Стрельба из пистолета и винтовки?

В тир ходил полтора месяца. Ничего против этого занятия не имел, банально стало не хватать на патроны карманных денег.

— Лёгкая атлетика?

Было дело — немного бегал. Немного и недолго. За компанию.

— Шахматы?

В эту секцию затащил Лёва, просто неудобно было ему отказать. А ещё у них имелась неплохая библиотека, поэтому захаживал туда какое-то время, но особых успехов не достиг. Да и не пытался.

— Курсы первой помощи при городской больнице?

А это была идея Лии — она всех туда водила, не стал исключением и я.

— Мотокросс?

Вот тут я не удержался от тяжёлого вздоха. В мотоклуб отходил весь сезон — с ранней весны и до конца осени. Ходил бы и дальше, но возиться с техникой зимними вечерами, перебирая двигатели и промывая карбюраторы, — это точно не моё. Опять же увлечение оказалось не из дешёвых. Можно было, конечно, как ни в чём не бывало снова заявиться в гараж по весне, Аркаша даже звал, но не хватило наглости.

— Итак, за последние два года ты поменял множество секций, — продолжил препарировать меня Георгий Иванович. — Неужели ничего не пришлось по душе?

Я лишь пожал плечами. Направление, которое принял допрос, немало удивило, но пока речь не заходила о злополучной драке, меня это всецело устраивало. Разве что горло пересохло, но в просьбе налить воды не отказали; напился.

— Зачем вообще было туда ходить?

Говорить правду не собирался, да изнутри будто что-то подтолкнуло. Не иначе удар по голове сказался вкупе с усталостью — в ушах шумело и лампочка под потолком своим мерцанием раздражала всё сильнее и сильнее, так и хотелось смежить веки.

— За компанию, — признался я. — Не хотел от остальных отставать.

Социализация. По мнению Инги мне требовалась социализация, и я старался её требованиям соответствовать. А так — лучше бы книги читал. Мотоцикл разве что в душу запал, да стрелять нравилось. Кабы не дороговизна патронов...

— А бросал почему? — с искренним любопытством поинтересовался Георгий Иванович. — Нет, тут написано — сотрясение мозга, травма запястья, звуковая контузия, вывих ноги и ещё один ушиб. А на самом деле — почему? Если загорался, а потом остывал, и требовался повод бросить занятия — тогда понятно. Но ты ведь не загорался, так?

— Времени на учёбу не оставалось.

— И на книги?

— И на книги, — подтвердил я, потом невесть зачем добавил: — Да и денег на оплату занятий не хватало, а просить в ячейке стеснялся.

Это моё замечание показалось Альберту Павловичу смешным, и его округлое лицо осветилось искренней, едва ли не детской улыбкой.

— Так что там насчёт нападения с заточкой? — резко сменил тему допроса капитан и вперил в меня пронзительный взгляд тёмных глаз.

Сознался бы как на духу, да что-то удержало. Не знаю, что именно. Как не знаю, с какой стати вообще захотелось исповедаться обо всех своих грехах этому приставшему словно банный лист капитану. Мне бы злиться на него, а не получается. Словно с лучшим другом на отвлечённые темы разговор веду. Чертовщина какая-то!

— Не знаю ни о какой заточке, — ответил я, не покривив при этом душой, и как-то сразу полегчало.

— Если не заточкой, то чем ты бил?

Вновь накатила волна противоестественного желания во всём сознаться, и на этот раз сумел лишь сохранить молчание.

— Что они тебе сказали? — продолжил допытываться Георгий Иванович.

Судорогой свело челюсть, но промолчал. Лампочка под потолком мигала, уже не переставая, её прерывистое мерцание било даже не по глазам, а напрямую по нервам. Меня словно к электрической сети подключили.

— Кто ударил первым? Ты или тебя? — зашёл капитан с другого бока, не оставив попыток добиться признания.

Нечто непонятное стиснуло голову чуть ли не физически, а затем почти сразу заложило уши и накатило головокружение, комната для допросов пошла кругом, а центром этого вращения сделался я сам.

Поначалу лампочка вертелась надо мной в общем темпе, затем её светящийся след превратился в замкнутый круг, а после и вовсе рассыпался на отдельные пятна. Они мелькали над головой, едва различимые из-за бешеной скорости вращения, но стоило только сосредоточиться, и моментально замерли на месте.

Но не замерли — вовсе нет, просто возник эффект стробоскопа.

"Ой, всё!" — мелькнула испуганная мыслишка, и комната приняла привычный вид, только осталось висеть над головой кольцо из тринадцати лампочек. И тишина. Уши словно воском залили, такое впечатление — ещё немного и стук собственного сердца различить смогу.

Альберт Павлович поднялся и покачнулся, но устоял. Он раскрыл свой портфель, достал носовой платок, вытер покрывшееся испариной лицо, потом и вовсе принялся обмахиваться шляпой.

Георгий Иванович поводил перед моим лицом ладонью; я не моргнул. И судя по жжению в глазах, не моргал уже довольно давно.

Ни капитан, ни консультант не казались удивлёнными, и это не на шутку встревожило. Что за игру они тут затеяли?

Они?! О, да! Именно они!

В этот момент капитан что-то спросил и неожиданно для самого себя я сумел прочитать это слово по губам. А следом осознал, что затопившая комнату тишина сгинула и вновь вернулись звуки.

— Абсолют? — спросил Георгий Иванович.

— Отнюдь, — покачал головой Альберт Павлович, наполнил стакан водой и напился. — Полностью согласен с выводами доцента Звонаря. Наш юный друг лишь крепкий орешек, но никак не абсолют.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы его сломать?

Вопрос напугал бы до икоты, если б эмоции не растворила в себя затаившаяся внутри тишина, а над головой не висела чёртова дюжина электрических ламп. По всем приметам я находился в резонансе, а потому был всемогущ. Теоретически. На практике не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Сложный вопрос, — произнёс консультант после долгой паузы и приложил ко лбу опустевший стакан.

— Вопрос проще некуда, — продолжил допытываться капитан. — Сколько тебе понадобится на это времени, а?

— В лабораторных условиях?

— Да.

— Пять-шесть часов. Возможно, немного больше.

— Значит, парень абсолют.

Альберт Павлович от возмущения руками всплеснул.

— Вздор! Есть специалисты и опытней меня! Кто-то точно справится быстрее. Настоящего абсолюта сломать невозможно!

Капитан вздохнул.

— Альберт, друг мой, ты слишком много общаешься с высоколобыми умниками. Наш стоматолог со своей бормашиной сломает абсолютно любого, уж прости за тавтологию, абсолюта за один сеанс лечения кариеса!

Консультант раздражённо передёрнул плечами.

— Я толкую о том, что особенность, именуемая "абсолютом", полностью изучена и предсказуема. У него, — указал он на меня, — другое. Просто высокая сопротивляемость ментальному воздействию, полученная в ходе инициации. Люди, склонные к неврастении, часто становятся стихийными пирокинетиками, а наш юный товарищ представляет собой клинического интроверта. И он обрёл именно то, чего всегда подсознательно желал, — возможность отгородиться от остального мира. Но насколько стабильна и контролируема эта способность, не знает никто.

Вывод Альберта Павловича на мой счёт до обидного походил на правду, и в голове наперебой зазвучали голоса, призывающие зачерпнуть побольше силы и шибануть по этому невеже, но их тоже растворила в себе нашедшая во мне временный приют тишина.

Бред? Да последние три дня — один сплошной бред!

— Я всё понимаю, но пойми и ты меня: бойцов комендатуры не похищают подручные безумных изобретателей, и те не препарируют их в своих тайных лабораториях. Бойцы комендатуры гоняют на улицах самонадеянную молодую шпану, каждый второй из которой эмпат, а каждый третий обладает зачатками гипноза, телепатии и ментального доминирования! Будет время присмотреться к способностям нашего юного друга в полевых условиях, прежде чем двигаться дальше.

Альберт Павлович вскинул руки.

— Не подумай, будто отговариваю! Просто не пеняй мне потом, что получил кота в мешке!

— Не буду, — пообещал капитан, распахнул дверь и скомандовал: — Вещи Линя принесите!

Заявление это одновременно порадовало и насторожило. Что происходит? Во что я вляпался на этот раз? Мог бы — спросил. Но какой там! Сижу неподвижным истуканом: ни моргнуть, ни почесаться. И глаза всё сильнее печёт...

Вместо убежавшего за моими вещами караульного в камеру вошёл комендант распределительного центра. Он сунул тросточку под мышку, свысока глянул на Альберта Павловича, потом кивнул на меня.

— С этим что?

— В отключке, — последовал раздражённый ответ.

— Оставляете?

— Да!

— Хорошо, тогда включу его в ведомость. До пятого числа потрудитесь рассчитаться, — заявил комендант и покинул помещение.

Георгий Иванович прикрыл за ним дверь и зло выругался:

— Контра недобитая! Доведись повстречаться в семнадцатом, поставил бы к стенке и шлёпнул без суда и следствия!

Альберт Иванович вздохнул.

— Зачастую ваши убеждения, коллега, идут в разрез с моими принципами, но в данном конкретном случае вынужден признать весьма прискорбным тот факт, что он не повстречался вам на жизненном пути... уже тогда.

Капитан хохотнул.

— Первостатейный мерзавец, да? Но полезный — чего не отнять, того не отнять. Ну ты же знаешь, как это бывает: вот ненавидишь человека всей душой, дай только волю -собственными руками удавишь, а потом с ним спина к спине до последнего патрона отстреливаешься. И наоборот — с человеком взаимная симпатия и после футбола в пивной разговоры разговариваете, а на деле всё упирается в то, кто кому первым нож в спину воткнёт по причине фатального несовпадения убеждений!

— Всякое бывает, — холодно подтвердил консультант и уточнил: — Сколько из этого потока получится завербовать?

Георгий Иванович враз помрачнел.

— Меньше, чем планировал. Слышал, какой номер Чекан выкинул? Этот драный пацифист протащил через наблюдательный совет аккредитацию энергетических компаний, и все деревенщины с восьмого витка хором записались в генераторы электроэнергии! Уму непостижимо! Это всё равно что патроны молотком забивать!

— Хотел сказать: гвозди микроскопом? — поправил товарища Альберт Павлович.

— Нет! — рявкнул в ответ капитан. — Именно патроны!

— Ну а что тебя удивляет? Профессор гнёт свою линию и делает всё, чтобы оставить армию и корпус без операторов. Скажи спасибо, что он ещё квоты в сторону уменьшения пересмотреть не потребовал!

— Чёртов пацифист!

Раздался стук в дверь, вошёл караульный.

— Господин капитан...

Тот молча указал на стол, и рядовой принялся выкладывать изъятые у меня при оформлении вещи: ремень, шнурки, значок, две рублёвых бумажки и кучку мелочи, а ещё -горошину так и не проглоченной мной вчера пилюли. Вот именно она-то внимание Альберта Павловича и привлекла.

— А это откуда? — спросил он, зажав синий шарик в пальцах.

— Изъяли, ваше благородие...

— Ой, да иди ты! — досадливо отмахнулся консультант от бойца и продемонстрировал пилюлю капитану. — Знаешь, что это?

— В загадки поиграть решил?

— Это комплексный препарат, назначаемый для снижения восприимчивости к сверхэнергии. В распределительном центре его выдают в обязательном порядке, и я исходил из того, что наш юный друг успел принять две дозы. А он самое большее выпил только одну.

Георгий Иванович насторожился.

— И чем это чревато?

Я вновь уловил давление, но едва-едва уловимое. Консультант нахмурился.

— Есть отличная от нуля вероятность того, что он находится в сознании и сорвался в неконтролируемый резонанс.

Рука капитана метнулась к кобуре, миг спустя мне в лоб уставился чёрный зрачок дула. Альберт Павлович ладонью опустил пистолетный ствол к полу.

— Полагаю, первую дозу он всё же принял, поэтому в столь кардинальных мерах пока нет нужды. Если угодно, его сейчас мотает на холостом ходу.

— Тебе видней, — буркнул Георгий Иванович, не спеша убирать пистолет в кобуру. — Наши действия?

Сотрудник института сверхэнергии присмотрелся ко мне, зашёл с одной стороны, потом с другой. Был настороже, но стремительного движения даже не заметил, просто получил со всего маху жёсткой ладонью по уху и полетел на пол, оглушённый и дезориентированный. В голове словно петарда взорвалась, из глаз хлынули слёзы, в одном ухе зазвенело, другое заложило, а стоило только попытаться встать и тут же уселся обратно на пол, поскольку взбрыкнул вестибулярный аппарат.

Когда проморгался, лампочка под потолком горела уже одна, двенадцать фантомов исчезли без следа. Альберт Павлович проследил за моим взглядом, но ничего на этот счёт говорить не стал и уточнил:

— Всё слышал?

Захотелось соврать, но едва ли это могло хоть что-то изменить, поэтому, усаживаясь обратно на стул, проворчал: