Орден для Поводыря

А под победные реляции, глядишь, и моя идея с созданием на ручье Бураты нейтральной торговой зоной более лояльно станет восприниматься. Неужто, царю жалко станет десяток верст бесполезной дикой пустоши на дальнем краю необъятной Империи ради благосостояния и торговых преимуществ его подданных? Зато выигрыш каков! Китайские купцы смогли бы, не получая в консульстве паспортов, приезжать на ярмарку и торговать с нашими, бийскими. Бумажно-визовой волокиты — ноль. А таможни сопредельных государств получат возможность пошлины собирать и за вывоз товаров и за ввоз. При объеме товарооборота в полмиллиона рублей за сезон, сумма немаленькая может получиться.

И капельку дегтя для наших китайских товарищей — границу в верховьях Чулышмана нужно спрямлять. От горы Суйлегеш к озеру Джувлукуль напрямую, без всяких странных изгибов. Написал генерал-лейтенанту, что долина, которую мы китайцам отдать готовы, весьма для заставы пригодна, и доступ к ней с нашей, российской, стороны куда как удобнее, чем из Монголии, через горные перевалы. О крупных залежах серебра писать не стал. Рано еще. Не пришло время тому металлу на свет появляться.

Тщательно и подробно расписал пленение Цинджабана Дондугона. И причины, по которым нарушителя границы по-хорошему отпустили. В конце концов, задания от наместника Западной Сибири на развязывание маленькой победоносной войны с Китаем у меня не было. А продемонстрировать военную мощь Российской Империи — было. Вот я командиру пикета Юстыд и предъявил... "Вышеупомянутый тайджин долгое время провел, осматривая земляные укрепления Чуйской крепости, и особенно пушки". А что? Истинная правда! Не знаю, сколько времени пленный провалялся у колеса лафета, пока я его не нашел, а Безсонов не опохмелил. Думаю, для Цинджабана, в его-то состоянии, это было сравнимо с вечностью.

Упомянул о том, что отправил Принтца с купеческой делегацией к амбаню Кобдо. Так слова подобрал, чтоб казалось будто бы это и моя инициатива, и искреннее желание штабс-капитана. Пусть попробуют потом наезжать, если что. Всегда можно будет отговориться необходимостью глубинной разведки.

Ответственности за принятые решения с себя не снимал, но и особенно не выпячивал. Что тоже вызвало бурю протестов со стороны моего неразлучного товарища и брата Германа Густавовича Лерхе. Вот тут он как раз легко готов был несколько исказить истину. Кричал мне в ухо, что раз самый разпоследний еврей, по моему мнению, должен был вознаграждение получить, то отчего же идейный вдохновитель, организатор и командир экспедиции не может на скромную Святую Анну надеяться? Есть при дворе индивидуумы, шептал, что за вовремя придержанное для Самодержца стремя орден получали.

Вот как ему объяснить? Что мы с ним еще и не губернатор вовсе, а так — исправляющий должность. Вот будет именной Императорский Указ — вот нам и награда. А за скромность, быть может, повнимательнее к моим прожектам отнесутся. Ни с какой другой не связанная железная дорога в центре Западной Сибири — дело не шуточное. Могут просто за фантастику посчитать и в архив прошение отправить. Не хотелось бы...

В Онгудае, смыв пыль и пот в бане, решился. И сбрил к чертям собачьим эти ненавистные бакенбарды. На загорелом лице две оставшиеся белыми полоски смотрелись... забавно. Ну да не страшно. До Бийска путь длинный, выбритая кожа успеет сравняться по цвету с остальным лицом.

Не очень разобрался в вопросе модных стрижек и фасонов, но скажите на милость — если у человека верноподданнические лохмы вдоль скул выглядят, словно обвисшие уши спаниеля, это добавляет чести Государю? Смешно, право слово. Да и не настолько мне требуется это обезьянничество. Великие князья Константин Николаевич и Николай Александрович тому живой пример. Первый еще и по-фрондерски бородат, а второй — просто чисто выбрит и коротко стрижен. Видел уже литографии, и стиль Никсы этому моему новому лицу, простите за тавтологию, к лицу. А бакенбарды а-ля Александр Второй — нет. И как говорят в Одессе — "таки за ради чего, мне тогда мучиться"?

Вот казаков же никто не принуждает ни бороды сбривать, ни баки отращивать. Усы — они и в Африке усы. Теперь у всех, хоть какое-нибудь отношение к армии имеющих — над губой поросль. Как бы — знак принадлежности к касте. Слава Господу, мне отращивать не нужно. Я статский. А батюшка, как военный юрист — усат. У Морица так и вообще — гусарские лихие загнутые вверх кончики.

Вот в Онгудае, поджидая когда местный кузнец проверит подковы моего заметно сократившегося отряда, я отчет Дюгамелю из черновиков на чистую бумагу и перенес. Быстренько так получилось. За один вечер. И чтоб как-то себя занять, накарябал еще подобные доносы Валуеву — вроде как своему непосредственному начальнику, министру МВД, и Буткову — директору Сибирского комитета. Попросил обоих озаботиться организацией таможенного контроля на новом тракте, почтовых станций и телеграфного сообщения. Метившему на пост моего "папы", директору Владимиру Петровичу дополнительно намекнул о том, что неплохо бы во время переговоров с китайцами, предложить им провести телеграфную линию от Кош-Агача до Кобдо. А потом и до Урги. Пусть попробует влезть с инициативой в МИД. Думаю, преференций от этого проекта ему и без "ясака" для хорошего ко мне отношения достанет. Зря, что ли на всех осмотренных телеграфных аппаратах значок Сименса присутствует. Если шустрый немчик без отката этакую сумасшедшую концессию заполучил — я свою фуражку съем. А, блин. Картуз. Как бы не брякнуть на людях что попало...

Хотел было, уже чисто от безделья, взяться за письма отцу, Морицу, княгине Елене Павловне и Гинтару, но пришел протоирей Стефан Ландышев — руководитель Алтайской Православной миссии. Оказывается, штаб-квартира алтайских миссонеров, вообще-то в Улале находится. Это они так забавно будущий Горно-Алтайск обозвали. А в Онгудае поповский командир оказался по той причине, что сдали церковники меня с потрохами. Оповестили коллег о будущей экспедиции, и миссионеры, под шумок и на волне наших воинских успехов, затеяли в устье Чулышмана монастырь основать. Ну и отправили по нашим следам два десятка мужичков с несколькими крещеными туземцами — проводниками. Сидел теперь отец Стефан и переживал — а не случилось ли чего, не напали ли дикие инородцы, не съели ли монахов звери, не бросили ли их в дремучей тайге ненадежные проводники?

Прямо в присутствии протоирея написал распоряжение Корнилову — отправить десяток казаков в компании десятка Мангдаевских теленгитов к тому месту, где Чулышман в Телецкое озеро впадает. Найти монахов, в случае надобности оказать помощь, и о результатах доложить. И мне и руководителю Миссии. Велел Безсонову отправить двух казаков из караула обратно в Кош-Агач.

Ландышев расчувствовался, растрогался. Слезу даже пустил. За церковь на Чуе благодарить стал. Благословлять на новые подвиги во имя торжества Православной Церкви. Я даже испугался его напора сначала. Хотел напомнить, что я, собственно, лютеранин по паспорту.

Хотел, да не стал. Почувствовал что-то этакое. Вроде, как словно кто-то невидимый теплым одеялом в зябкое утро укрыл. Понял, все верно. Все правильно делаю. Одобрямс с Самого Верха получен. Продолжай, мол, в том же духе.

Двадцать седьмого июля наконец-таки смогли двинуться дальше. И снова — мерное покачивание в седле, солнце, ветер и мысли. Мысли, мысли, мысли...

Нетерпелось. Как-то, даже страх перегорел. Хотелось уже, чтоб все прояснилось. Снимут — так снимут. Запишусь в золотопромышленники. Благо от золотых жил, которые только в Стране Советов начали разрабатывать, едва ли больше чем в пятидесяти верстах проезжали. Еще пару-тройку месторождений я и из списка Госрезерва помнил. Нарыл бы себе золота на миллион серебром, да на Ампалыкском железорудном месторождении металлургический комбинат бы строить начал. Потом — пароходную верфь в Томске. С Тецковым вместе — пристань в Черемошниках. А при ней механическую фабрику, чтоб машины строить и ремонтировать.

Губернатора бы нового взятками купил бы. Так бы к себе привязал, что из-за его спины и краем мог бы править. Только интриг да наветов больше не опасался бы. Сам себе хозяин, сам себе господин. Красота!

Жаль, конечно, что с идеей создания Томского Университета придется распрощаться. И, скорее всего, с консалтинговым научным центром. Не поедут в холодную Сибирь ученые, если их не начальник губернии, а рядовой фабрикант позовет...

В общем, успокаивал себя, как мог. Смирился с неизбежностью. Тут ведь ни от кого, кроме царской семьи ничего не зависит. Решат, что полез не в свое дело — репрессируют. И ни какие связи не помогут. Ни какая "крыша". Не зря же в старых, советских еще учебниках писали — "царское правительство". Не "российское", не "имперское", а именно — "царское". Вот ведь действительно — идеально подобранный термин. В эти времена никому еще и в голову не придет отделить страну от самодержавия. Декабристы и те, всего лишь за конституцию ратовали. Плевать, что девяносто девять процентов населения России понятия о таком звере не имели. Солдатам, что на Сенатскую площадь с этими "революционерами" вышли, офицеры сказали, что Конституция — это имя невесты царя. Вот они глотки и надрывали, вопили: "Да здравствует матушка Конституция"!

Россию вообще без царя, декабристы и представить не смогли. Как же это? А кто тогда?! И министры с директорами, и армия с флотом назывались Императорскими, а не Имперскими. Русское Географическое общество — и то... Императорское. Все тут его. Он тут всему хозяин и самодержец. И все люди, все крестьяне, мещане и купцы, все, кто хоть как-нибудь, где-нибудь служил — Его Величеству подданные. Под данью — значит. С кого — три шкуры соболями, с другого — голову с плеч.

И все равно, как бы оно потом со мной не обошлись, тянуло к людям, к цивилизации, к делам и суете. Сто раз пожалел, что нет еще хотя бы телеграфа в Бийске, не то чтоб спутниковых или сотовых трубок с интернетом. Душа изнывала от ощущения бездарно истраченного на дорогу времени.

И, наконец, вечером тринадцатого августа, все-таки зацепив самую строгую часть поста, перед Успением Богородицы, мы въехали в Бийск.

Прелесть маленьких городков. Все на виду. В том же Барнауле появление незнакомых людей, даже в сопровождении казаков, такого ажиотажа бы не вызвало. Вот и побольше Каинска будет самый южный из губернских городов, и люди другие. Любопытные, живые какие-то. Смешливые. Активные. Не спокойные. Такие же, как их дальние потомки вроде Шукшина или Евдокимова.

Мальчишки словно ждали нас возле парома. А потом, бежали следом, успевая на ходу задавать тысячи вопросы расслабившимся конвойным. Откуда? Кто такие? Куда? Че правда? К вечеру новость разбежится по аккуратным хатам и подворьям, изогнется причудливыми вывертами слухов, исторгнется мнением какого-нибудь особенно уважаемого в городке человека. И в пятитысячном, по сути, селе не останется ни одного жителя, не ведающего, что в Бийск вернулся шальной, где-то потерявший почти всю армию, губернатор.

Как и во время первого посещения городка, остановился в усадьбе Гилева. И, первым делом, отправил к городничему посыльного. За письмами. Нужно было, как можно быстрее, накормить любопытство. Некормленое, оно растет как-то пугающе быстро. Может и напрочь сожрать. Так люди и становятся знаменитыми путешественниками и исследователями всего подряд. И в Географическое Общество начинают статейки пописывать. Жуть-то какая! Еще не хватало мне, рядовому Поводырю, в какого-нибудь Пржевальского превратиться... Лошадь Лерхе... Бр-р-р-р.

Успел отмыться и отужинать. Повезло снова в пост вернуться, так что — рыба. Пассированный судак после опостылевшей в походе каши со шкварками показался пищей Богов. Жаль, в Васькином доме кофе не нашлось. Не очень-то жалую этот арабский напиток, чай больше нравится. Но тут так захотелось, аж во рту приятную горечь почувствовал.

Безсонов принес пиво. Тоже хорошо. Жаль, везли его из Барнаула в обычных сосновых бочках. За сто пятьдесят верст по жаре напиток приобрел какой-то... резкий смолистый привкус. Ну да первую кружку выпил — вкуса вообще не почувствовал. В охотку. Потом уж — смаковал глоточками.

Велел Апанасу тащить водку в бутылках. Не менее пяти — шести штофов. Потом — сухие, похожие на пластиковые оплавки, корни Родиолы Розовой на мелкие куски рубить. Не случится, не получится Николая свет Александровича настойкой золотого корня побаловать, сам употреблять буду. Мало ли. При нынешней медицине, сам себе не поможешь — можно и копыты отбросить. Коновалы, блин. Кровопускатели, едрешкин корень...

Вспомнился вдруг каинский доктор. Тот, что, по словам Кухтерина, меня коновалом обзывал. Имя совершенно из головы вылетело. А может и не говорил никто мне его имя... Но ведь что странно! Он, этот безымянный врач, хвалил мои антисептические водочные примочки. Говорил извозчику, что я будто бы этим раненого от лихорадки уберег. Гера?! Было такое? Вот и я припоминаю — было. А другой типо-дохтур, в Томске, об антимикробных свойствах спирта — ведать не ведал. Странно! И непонятно. А все, что непонятно — настораживает. Как бы с этим... да как же его имя-то, блин... Как бы с ним познакомиться, да побеседовать на медицинские темы?!

Пацаненок принес письма. Полмешка. Эхе-хе! Дела-то налаживаются! Четыре месяца назад моя популярность и востребованность едва в два послания оценивалась. Растем, Герунчик. Развиваемся!

Бросил сотника. Понес добычу к себе в комнату. Вывалил коричневые, шуршащие, словно осенние листья, конверты на постель. Следовало разобраться, какое из посланий нужно изучить немедленно, а какие могут подождать. Дорога до Кузнецка дальняя. Чтоб было чем заняться, можно удовольствие и растянуть.

Как кот, с пойманной мышью, как коллекционер с ворохом этикеток от спичечных коробков, как ребенок с блестящими конфетами, извлеченными из новогоднего подарка, я с письмами.

Отделил пятнадцать штук. Пять из Санкт-Петербурга, пять из Томска, по два из Каинска и Барнаула, и одно от Дюгамеля, из Семипалатинска. Остальные — подождут. Даже дядя, Эдуард Васильевич Лерхе, новгородский губернатор. Я его советов дольше ждал. А остальные... Их авторы мне совсем не знакомы и особенного всплеска любопытства не вызвали.

Решительно вскрыл депешу генерал-губернатора. Честно пытался вчитываться, вникать в смысл. Какого черта! Кого я обманываю?! Что пытаюсь оттянуть?! К дьяволу! Вот единственный конверт, в котором прячется приговор всем моим начинаниям — от Великой княгини Елены Павловны. Ах, как хочется надеяться, что писано оно по следам моего призыва о помощи, а не просто так... ради поддержания отношений.

Дрожащими от нетерпения... хочется думать — не от страха — руками, рву аккуратную, чуточку пахнущую духами, оболочку. Дышу глубоко, прежде чем начать читать.

"Милый Герман. Изрядно же ты меня напугал, своими подозрениями"... Ура!!! Письмо по делу, а не просто так. Экак ее задело-то, что она даже обычные для себя приветствия пропустила. "О таких вещах принято извещать совершенно других господ. Однако я могу тебя понять. Если даже я, хорошо тебя знающая, не сразу поверила в самою возможность такого изощренного злодейства, другие господа и до того могут не дойти. Тебе же, мой милый друг, видно, нужен был некто, способный добиться хотя бы проверки попавших тебе в руки страшных новостей. И тут я тебе первый друг и соратница.