Танго с призраком. Том 3

Тан Фуэнтес повиновался. Молча и безоговорочно. Поверил он сразу. Кое-какие способности ему от бабушки достались, и он отлично видел, Антония не врет. Ни на секунду.

Лучше дать ей эту гадость... действительно, бабушка регулярно что-то такое покупала. И даже хвасталась. Но в тот день...

Что же было в тот день?

Конечно!

Бабушка не могла ему ничего рассказать, потому что он был в отъезде! Это потом он узнал и о ее смерти, и о покупке... о покупке вообще от управляющего, просто увидел крупную сумму в расходах, когда проверял счета, и спросил.

Управляющий сказал про зеркало, но разве до безделушек было мужчине?

Тан Фуэнтес протянул девушке футляр, выкопав его из-под старых вееров, коробочек с косметикой и еще какой-то пакости, и замер рядом.

— Это... оно?

Тони усмехнулась.

Вот в другом состоянии она бы никогда не решилась так поступить. А сейчас — могла.

Когда бесшабашность кружила голову, когда сидела глубоко внутри сила Ла Муэрте... разве она боится смерти?

Смерти нет! Есть Ла Муэрте, а это нечто совсем другое. Не окончательное небытие, а новая дорога. Надо только сделать шаг.

Или — посмотреть в зеркало.

Тан Фуэнтес даже не оскорбился, когда Хосе Мануэль схватил его за руку и рванул к себе. Оттаскивая от некромантки.

Убирая от зеркала.

Чутьем старого травленного волка он понял, что эта безделушка смертельно опасна. И не хотел еще одной смерти. Опять же, а гонорар кто заплатит?

Тони?

А тут еще посмотреть надо, кто опаснее — девушка или безделушка. Вот синьор Пенья поставил бы на девушку — и не прогадал.

Тони медленно вытащила зеркало — и сразу же развернула к себе стеклом. Пробежала пальцами по завиткам оправы. Прихотливым, изящным... ее вырезал настоящий мастер.

Злой мастер.

Вроде бы цветы.

Но вот мелькнули клыки.

Вот проскользнула среди цветов змея.

Вот и символы смерти...

И все это так искусно вплетено в рисунок, что и заметить-то не сразу удается.

А вот и само стекло. Его тоже делал искусный мастер. Оно так и притягивает взгляд, пальцы... да что же случилось!? Почему раньше оно спало и никого не убивало, а потом... вот так?!

Впрочем, Тони уже знала ответ.

Магия.

Его разбудила магия пожилой дамы, которую та невольно рассеивала вокруг себя. Она ведь жила за счет магии, обычные люди столько не живут. Вот и...

И ударило.

И вот оно... опять!

Тони ощущала стекло, как... как ворота. Куда? Неизвестно. Но... ей это и не надо.

Просто когда к ней потянулись щупальца, она позволила себе ослабить контроль над силой Ла Муэрте. И не выпустить ее даже, а скорее...

Сила Богини воззвала к богине.

Этого оказалось достаточно для зеркала.

* * *

Синьор Пенья схватил аристократа за руку, да так и замер. Сил двинуться не было.

Потому что по комнате стал распространяться... холод? Да, что-то очень похожее. Померк свет, потускнели краски, защекотал уши вкрадчивый потусторонний шепот...

Ты наш, ты мой, иди сюда...

Страшно было до мокрых штанов. Если Хосе Мануэль и держался еще, то на одной силе воли. На чем там держался тан Фуэнтес, ему было и неинтересно. Не обгадиться бы.

Жуть — жуткая!

Другого слова тут и не подберешь. И жуть, и кошмар, и тьма кромешная. Нестерпимая жуткая тьма. Та самая, которая подстерегает за порогом поздно ночью.

Та самая, которая выползает из древних гробниц, касается щеки своими ледяными щупальцами, шепчет на ухо, затягивает...

Та, которая была ДО первого огня, зажженного человеком. Бездонная, безбрежная, бесчеловечная...

Именно она сейчас царила в комнате.

Именно она... оно... изливалось из зеркала в руках некромантки.

И синьор Пенья уже готов был закричать и побежать, когда Антония нанесла свой удар. И ее глаза блеснули черным серебром.

Не светлым, нет...

Черным. Словно клинок ударил под покровом ночи, но при этом так и оставался серебряным. Губительным для нежити и нечисти.

Чистым и ярким.

Молния?

Гром?

Досадные и ненужные спецэффекты, право слово. А вот когда из светлых глаз бьет поток силы... вроде бы и ничего не поменялось в комнате, но в то же время поменялось — все.

И синьор Пенья даже не осознает, что его пальцы до боли сжимает рука аристократа. Потому что девушка смотрит в зеркало.

Потому что зеркало в ее руках начинает... рассыпаться на составляющие.

Песочком осыпается оправа, белым, мелким крошевом...

Золотистыми осколочками скользит из сведенных судорогой пальцев само зеркало. Мелким стеклянным крошевом, почти изначальным песком. Почти...

Больше оно никому вреда не причинит.

И последним, замыкая этот круг, скользит из пальцев Антонии металл. Расплавившийся в ее ладонях.

Капает тяжелыми тягучими каплями, прожигает ковер на полу, а Тони даже не чувствует никакого неудобства. Здесь и сейчас — это НЕ она.

Это Ла Муэрте смотрит через ее глаза. И не одобряет увиденного.

Что бы ни было в зеркале, это не Её творение. Нет, не богиня к этому причастна. Это чей-то другой разум, злой, жестокий... может, это зеркало как раз с ТОГО континента, откуда приходил дракон.

Может быть и такое.

Тони сейчас над этим не задумывается.

Она все-таки теряет сознание, падая носом в блюдце с шоколадом. И последней мыслью у нее почему-то проскальзывает: 'Испачкаюсь...'.

Так, собственно, и произошло.

Глава 5

— Творец!!!

Синьор Пенья и покрепче выразился. Тан Фуэнтес подумал, да и поддержал достойную компанию парой соленых боцманских фраз.

Выругался покрепче, выдохнул, еще раз выругался.

— Оно... ушло?!

— Кажись, да...

Сколько из Хосе Мануэля не вылезал уличный мальчишка с его говорком? Ох, долго...

— Что с ней?

Синьор Пенья оказался храбрее товарища по несчастью. Подошел, приподнял голову Тони, кстати, подвинул ее от шоколада, хотя кончик носа Тони уже в нем испачкала. И щеку тоже. Натуральный шоколад тает быстро...

— Жива. Обморок.

— С ума сойти... а что это было?

— Придет в себя, так и расспросим, — приходил в себя синьор Пенья. — Полагаю, не зря я ее привез?

— Нет, не зря. Это уж точно. Но это была некромантия?

— Не знаю. Пусть ритана Лассара сама объясняет, — красиво отмазался синьор.

Тан Фуэнтес вздохнул, позвонил в колокольчик и приказал принести еще шоколада. А сам потянул из кармана нюхательные соли.

Да, надо приводить девушку в чувство. А там и расспросим.

* * *

Сарита сидела в библиотеке, листала гербовник, думала.

Брат Теобальдо подкрался тихо и незаметно, словно кот, на мягких лапках.

— Ритана Дюран?

Знал он про Карраско, знал, но отчетливо понимал, что после всех дел Освальдо Сарита с ним дела иметь не захочет. Вот и называл ее по девичьей фамилии.

Сарита подняла на него растерянные глаза.

— Брат Теобальдо...

— Вам нужна помощь, ритана? Верно?

— Верно...

— Расскажете, в чем дело?

Ритана кивнула. И честно пересказала всю информацию, которой с ней поделилась словоохотливая парикмахерша. Брат Теобальдо задумался.

— Ритана Дюран, это странно.

— Странно?

— Вы не беседовали об этом с ританой Лассара, верно?

— Верно.

— Антония уверена, что ее мать умерла при родах, — брат Теобальдо не выбирал слова. Иногда это так позволяет экономить и время, и силы, и главное, нервы окружающих, что даже удивительно.

— При родах? Но... она не говорила, что Даэлис была беременна, — растерялась Сарита.

— Она не говорила — или вы не спрашивали?

Сарита задумалась.

— Она... пожалуй, она говорила о ребенке так, словно что-то знала. Мальчик, обладает силой... а вот что Даэлис была беременна — не говорила.

— Странно. Минуту... где-то я видел семейный молитвенник.

Сарита послушно подождала ту самую минуту. Пока брат Теобальдо открывал его, пока они вместе смотрели на даты смерти...

Даэлис Серена Лассара.

Антонио Мигель Лассара.

И дата смерти. Одна на двоих.

— Мне соврали? — уточнила Сарита.

— Да как сказать, — задумался брат Теобальдо. — Возможно, в чем-то и не солгали. А может, и наоборот. В любом случае, надо бы поговорить с этой дамой. И уже не вам, ритана.

— Не мне?

— Брату Матео и брату Дуардо. Это по их части.

— Я тоже хочу знать, что она скажет, — уперлась Сарита.

Брат Теобальдо покачал головой, явно не одобряя такое упрямство.

— Моих слов вам будет недостаточно, ритана? Я поклянусь, что братья от вас ничего не скроют.

Сарита качнула головой.

— Брат Теобальдо, я знаю, вы меня поймете правильно. Если Анна Мария солгала мне сейчас и в этом, кто знает, в чем и когда она еще солжет? Уже вашим братьям? Может, если я буду с ними, то что-то пойму, как женщина? Да и я уверена, вы захотите расспросить синьору Агуэда не у нее дома. И не у нее на работе, верно?

Брат кивнул головой.

Все верно. Он вообще собирался распорядиться привезти даму в Лассара. Или хотя бы куда-то в лесок вывезти. С женщинами — так. Лгать они могут даже на исповеди. А вот если начинают бояться, за себя ли, за других, мигом становятся сговорчивее.

Но часто начинают лгать еще более заковыристо. Может, и правда?

— Хорошо, ритана. Я поговорю с братьями. А что вы ищете? Петушиный герб?

Сарита протянула ему листок с шестью фамилиями.

— Я выписала всех. Но мне они... скажем так, я в курсе дела, я наслышана об этих фамилиях, кое с кем я встречалась... из этих семейств, я имею в виду. Они все приняты при дворе, и я была принята при дворе. И буду принята, если решу туда вернуться. Но... это другое. Я не представляю, кому из этих семейств могли помешать или понадобиться Лассара. Кому угодно, собственно...

Брат Теобальдо качнул головой.

— Ритана Дюран, я понимаю, возможно, вам солгали. Сделаем так. Вы поговорите с этой дамой еще раз. В присутствии братьев. Потом братья поговорят с ней в вашем присутствии. А потом посмотрите еще раз, что там... с петухом. С гербами и прочим.

— Хорошо, брат Теобальдо. Благодарю вас.

— Ритана, — брат выглядел очень серьезным. — Хоть люди и не всегда это понимают, долг Храма — помогать им. Вести, направлять, пока люди не смогут идти самостоятельно, служить опорой и поддержкой. Ритана Лассара, хоть и некромантка, верная прихожанка храма, и она это доказала, сделав шаг навстречу. Гадко будет со стороны храма отплатить ей черной неблагодарностью. Если в прошлом девушки есть какие-либо тайны, лучше, чтобы она узнала обо всем сейчас. Не потом, когда это будет угрожать ее здоровью или жизни.

А еще такие тайны должен знать Храм.

Некроманты, они, конечно, верные прихожане, и хорошие люди. Некоторые даже очень хорошие. Но... мало ли что?

Мало ли кто?

Миром правят те, кто владеет информацией. И никак иначе. Брат Теобальдо это отлично знал. Просто не собирался озвучивать вслух некоторые мысли.

Впрочем, Сарита это тоже знала. Но считала оправданной платой за некоторую информацию.

Ей хотелось помочь Антонии. И она могла это сделать.

А еще...

Тони тогда и десяти лет не было. Сама Антония не могла сделать ничего плохого. Значит — это кто-то другой. И этот кто-то может быть рядом с Тони.

Лучше знать об опасности.

* * *

Тони приоткрыла глаза.

Слабость во всем теле была ужасающая. Словно ее пропустили через мясорубку, потом то, что осталось, еще раз прокрутили и выкинули.

А еще...

Она почти ничего не помнила.

Только туман. Сначала разноцветный, яркий... нет, сначала были истории тех людей, которые умерли и их души затянуло в зеркало.

А потом...

Потом, кажется, было само зеркало.

И туман.

Сначала яркий, красочный, а потом черный, страшный, липкий... жутковатый и затягивающий...

Тони дернулась, словно ее током ударило. Кажется, ее тоже туда... затянуло?!

Нет.

Она лежала на диване, в комнате. И воняло вокруг нюхательными солями. И потолок был с лепниной. И подушка под щекой мягкая и уютная... нет, если бы она умерла, такого не было бы. Это уж точно...

И два встревоженных лица рядом.

— Тан Фуэнтес. Синьор Пенья.

Мужчины переглянулись — и обозначили улыбки. Кажется, все неплохо? Их узнали, с ними разговаривают. Остальное?

Утрясется.

— Антония, врача вызвать?

— Ритана?

Тони попробовала качнуть головой. Та отозвалась болезненными спазмами в висках.

— Н-нет... что случилось?

Мужчины переглянулись.

— Вы не помните? — тан Фуэнтес осторожно прощупывал почву.

— Помню... зеркало помню. Смерти помню. А потом... нет, не помню. Что-то было?

— Было, — поежился синьор Пенья. — Ох, как было.

— что именно?

Что?!

Вот то самое... как описать эту жуть? Лучше и не начинать, не то приснится, потом не проснешься. Синьор Пенья и не стал пересказывать. Ограничился коротким.

— Зеркало у вас в руках рассыпалось.

— Вообще рассыпалось? — удивилась Тони.

— Туда ему и дорога, — подвел итог тан Фуэнтес. — Дрянь такая!

Тони даже не сомневалась в этом. И насчет дряни верно, и насчет дороги...

— Я... я не знаю, что именно произошло. Мне было плохо.

— Не переживайте, — тан Фуэнтес, видя, что девушка растерялась, присел рядом, на диван, погладил ее по плечу. — Вы умничка, Тони. Вы нашли эту дрянь, а я даже и не подозревал. А ведь мог бы и сам посмотреться. Или подарить что-то внучке... она хотела взять несколько вещей на память о бабушке, просто приехать не могла, у нее служба при дворе.

Тони моргнула. Кивать было больно.

— Я вам должен. И признаю свой долг, и поверьте, деньги — это только часть его. А теперь давайте попробуем вас посадить и напоить горячим чаем.

Тони моргнула еще раз.

— И сладости? У меня есть апельсиновый мармелад с корицей.

А вот про это синьор Пенья не должен был знать. Но разведка у него работает просто отлично. Тони моргнула еще раз, мол, она не против.

— А еще есть булочки с кремом. И рогалики с орехами.

У благородной ританы заурчало в животе. Мужчины переглянулись, улыбнулись — и принялись осторожно поднимать Тони и усаживать.

Ясно же все! Что бы ни случилось... сила иногда ведет себя непредсказуемо. Особенно, если маг не обучен ничему. Но в данном случае, все и неплохо.

Зеркало мертво. Почему-то хочется употребить именно это слово. И смести осколки. И закопать их на кладбище, лучше всего — под порогом Храма.

Антония жива и невредима.

А что объяснить толком ничего не может... ну и ладно! Главное — не объяснения, а результат. А он как раз есть. И не надо лезть туда, куда не пускают. Может, там и так тесно!

* * *

Дома Тони ждал Эрнесто Риалон.

— Что сегодня случилось?

Синьор Пенья посмотрел на некроманта. На Тони, которая хоть и стояла без подпорок, и даже почти не пошатывалась, но выглядела все равно бледновато. Опять на некроманта.

И сделал шаг к входной двери.

Второй... еще пару шагов...

— Стоять! Я жду ответа!

Синьор Пенья бросил умоляющий взгляд на Тони. Как-то ему умирать не хотелось. И книгу в издательство обещали взять, как он допишет. И жизнь, считай, только началась...