Паргелий

Простых работяг со склонов Храм принимал охотно, но по негласной договоренности кальдерцы со Дна никогда не ходили к нам. Верховная сама присылала двух-трех жриц раз в полгода, и те скопом лечили все популярные на Дне заболевания вроде обширных бластерных ожогов, отсутствующих зубов и прочих недугов асфальтовой направленности, которые наверняка вызвали бы уйму неудобных вопросов, если с ними тащиться через полгорода в приемный зал. Взамен Герцог старательно берег интересы Храма и неофициально охранял всех посланниц Равновесия — нас никогда не грабили и тем более не поднимали на нас руку. Если и находились желающие, то они очень быстро лишались всех поднимающихся частей тела вообще. Верховная как-то обронила, что Сыску такого результата никогда не добиться: ищейки ловят исполнителей, мелких сошек и наемников, но на главу им не выйти. Она считала, что игра стоит свеч, и жрицы молчаливо соглашались — как, впрочем, и всегда. Ей виднее.

Предыдущий наш визит был три с половиной месяца назад, так что Герцог лично выскочил на порог гостиницы, обрадовавшись нам, как родным, и проводил в просторный обеденный зал. Немолодой уже мужчина, совершенно седой, выдубленный пеплом и солнцем до темно-бронзового цвета кожи, сохранял поразительную для своего возраста гибкость и шустрость — то ли положение обязывало, то ли без Верховной не обошлось; терять время он не любил, а потому жизнерадостно трещал по дороге, успевая заодно отсылать мальчишек и шестерок постарше за пострадавшими, нуждающимися во вмешательстве Равновесия. Я считала посыльных про себя, пытаясь заранее свыкнуться с мыслью, что мы застряли тут в лучшем случае до вечера.

В обеденном зале нас уже дожидались дымящиеся оладьи и горячий чай, надолго примирившие меня с незапланированным визитом. Не то чтобы я побаивалась Герцога, но после продолжительного общения с этим дружелюбным стариканом хотелось вымыться со щелоком. Он никогда не позволял себе лишнего, с бесконечным уважением отзываясь и о Верховной, и о нашем искусстве; с равным же пиететом он относился и к настоящему герцогу, наместнику острова, который, по слухам, приходился ему отцом, но так и не признал незаконнорожденного отпрыска, — зато заключил с ним ряд весьма взаимовыгодных договоров, — и к мастерам-ворам, и к шарлатанам, и даже к наемным убийцам, если те хорошо знали свое дело.

Вряд ли главный криминальный авторитет Лиданга не понимал, что я о нем думаю. Но уже после первого моего посещения Кальдеры у нас установился шаткий нейтралитет, до лицемерности дружелюбный и вежливый. Уж что-что, а заводить и поддерживать связи мерзкий старикан умел.

— Кого-то ищете? — приветливо поинтересовался он, когда мы слопали по оладье и с преувеличенным восторгом похвалили кухарку. В смекалке ему тоже было не отказать. В руках он уже нетерпеливо мял подсунутый каким-то мальчишкой список — наверное, очередность лечения, нуждающаяся в подтверждении начальства; но Храм всегда сначала просит пожертвование, а уж потом восстанавливает Равновесие.

— Ищем, — кивнула Лили. — Несколько дней назад к вам должен был прийти маг, возможно, не один, и попросить наемника на заказ.

— Приходил такой, — тут же кивнул Герцог. — Славный такой парень, нанял самого дорогого убийцу, даже не торговался. Прямо здесь и остановился. А что?

— Где он сейчас? — напряженно спросила я.

— Наверху, с Тинкой, — охотно ответил он — и я подорвалась с места, оставив Лили объяснять, что случилось.

Равновесие подарило Герцогу уйму сыновей и пару внуков, но дочь у него была всего одна, безмерно обожаемая и избалованная. Если для мерзкого старика и было что-то святое, то это — Тинка. Сыновей он натаскивал, напористо и жестковато, — кого пристроил к ворам, кого к жулью, кого оставил при себе, готовя преемников; но дочка всегда оставалась в стороне от этой его стороны жизни. Тинка училась гостиничному делу, готовясь унаследовать термы, и блистала на всех приемах, куда только допускали нетитулованных особ, в поисках выгодной партии.

И чтобы этот лилейный цветочек вот так запросто торчал в компании неизвестного мага, будь он хоть тридцать раз "славный такой парень"?!

Я выбежала на верхний этаж, машинально отсчитывая двери, и без стука распахнула четвертую от лестницы, по памяти и на ходу выставляя дико кривой щит от ментальной атаки... да так и застыла на пороге.

Тинка преспокойно спала, вытянувшись во весь рост на шикарной кровати с балдахином, — хвала Равновесию, целая и невредимая, хоть и не слишком пристойно одетая. А за ее туалетным столиком сидел, что-то вдохновенно строча в потрепанной тетради, Его Высочество.

Но какой-то... не такой.

Нахально поглядывающее в окно солнышко вызолотило его макушку, по собственной воле короновав его ореолом теплого сияния, — будто в комнате взошло еще одно светило; блики света играли на простенькой ручке, быстро пляшущей в аристократически изящной ладони, с любопытством бегали по комнате, неизменно возвращаясь к принцу.

Я неловко переступила с ноги на ногу и, наконец, сообразила: я никогда не видела его таким расслабленным и умиротворенным. Второй Эльданна Ирейи был всегда собран, подтянут, сосредоточен и немного напряжен; по его осанке можно смело лепить заготовки для манекенов из дорогущих бутиков, а уж витающую вокруг него атмосферу вежливого отчуждения ни с чем не спутаешь — вроде бы вполне компанейский, дружелюбный и в меру смешливый парень, но в его присутствии волей-неволей начинаешь следить за собой: а не брякнул ли ты чего неуважительного? Наверное, именно этот его внутренний сдвиг и заметила Тилла, когда выбирала между ним и Рино...

Что ж, кажется, в итоге ему помогла Тинка.

— Простите, Ваше Высочество, я думала, вы... — я осеклась.

Потому что он поднял голову и улыбнулся.

Такой улыбки у него я еще тоже никогда не видела. Спокойной, чуть насмешливой, с легким оттенком собственного превосходства... и совершенно сногсшибательной.

Я невольно улыбнулась в ответ, понадеявшись, что не слишком похожа сейчас на стукнутую пыльным мешком мартовскую кошку, и шагнула ему навстречу. Принц поднялся, небрежно отшвырнув свои записи, и, взяв меня за руку, запечатлел на чувствительной коже запястья церемонный поцелуй. Я вздрогнула: пальцы у него оказались холодными.

— Думала, я — что? — с улыбкой спросил Его Высочество, чуть наклоняясь ко мне.

Он что, правда обратился ко мне на "ты"?

Пах принц тоже неправильно. Там, в коридоре детского этажа, Эльданна распространял аромат храмового мыла и сахарной воды, которой протирали ученические доски, чтобы мел на них лучше писал. Сейчас же от него пахло пряно и остро, совсем как...

Совсем как моя магия?!

Я ошалело моргнула и, спохватившись, смущенно заулыбалась, опустив очи долу. Сквозь иллюзию обаятельно ухмыляющегося принца мутными контурами проступал сосредоточенно сощурившийся мужик, габаритами мало уступающий тинкиному гардеробу, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть свое возмущение, грозившее хлынуть через край в безобразной истерике.

Мало того, что он на это наваждение мою собственную силу тянул, так еще и... ну почему именно принц?!

Вулканы побери, надеюсь, не потому, что я сама так хотела...

Глава 18. Как восстановить Равновесие

Сестра Загира рассказывала, что на Хелле магу, изобличенному в использовании ответвления внушения, грозила смертная казнь либо ампутация главного канала силы — на выбор. А в древности, пока направление не запретили вовсе, такому кудеснику на лоб ставили особое клеймо, просвечивающее через любую иллюзию и даже самый качественный грим.

Хелльские кодексы резко перестали казаться мне слишком жестокими и категоричными. Будь у меня возможность, я бы настоятельно порекомендовала Его Высочеству переписать из них пару-тройку абзацев, — но, похоже, с возможностями у меня в ближайшее время будут напряги. Да и стал бы принц прислушиваться к какой-то там жрице из вулканического захолустья?

Этот-то явно не станет.

Сквозь обаятельно улыбающееся зеленоглазое наваждение просматривался совершенно другой человек. Внушитель был смугл и темноволос, как степняк, но значительно отличался от них чертами лица и пугающе высоким ростом, чем-то невыразимым ассоциируясь со здоровенным рогатым лосем. Настоящий облик то проступал, то снова скрывался за маской, всякий раз отзываясь саднящей болью у меня во лбу.

Этак он меня в обморок свалит раньше, чем я что-нибудь придумаю! А голова и без того звеняще пуста, только одна мысль и вертится — лишь бы Лили сюда не сунулась, у нее-то даже дырявого щита нет! Но то ли сестра оказалась благоразумнее, чем я о ней думала, то ли ее задержал Герцог, но я так и стояла дура дурой, судорожно хватаясь за ледяную руку мага, с ватными от страха коленями и холодным комком в животе.

Что ему нужно? Почему он не убил меня сразу? Наверняка же видел мой корявый щит, да и намерений своих я особо не скрывала...

Разве что хочет узнать, где настоящий принц? Что в Храме, ему и так известно, но подземная часть строения, выдолбленная в зачарованном от землетрясений монолите, тянется под целым кварталом, и определить, где именно скрывается Его Высочество, куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Но внушителю все равно не попасть вглубь без карты потайных ходов!

Темноглазое скуластое лицо в очередной раз скрылось за наваждением, и я, не удержавшись, поморщилась от боли и позорно повисла на лжепринце: от накатившего магического истощения подкосились ноги. Та пародия на ментальный щит, которую я успела выставить, доживала последние мгновения. Мысли разбегались, как крысы с тонущего корабля, здоровенный лось уже казался мне зеленоглазым, а о существовании Тинки я вспомнила, только когда сползла головой магу на плечо и наткнулась на нее взглядом — но присутствие единственной дочери Герцога быстро перестало казаться мне сколько-нибудь важным. Зато под щекой очутился очень аккуратный, практически неощутимый шов; дорогая ткань куртки внушителя неохотно расставалась с теплом, приятно холодя кожу, и вырываться почему-то расхотелось окончательно.

Стоп! Вот оно!

Ему вовсе не нужно меня убивать. Он не видел мой щит, он его почуял еще из коридора — потому и встретил уже готовым заклинанием! А теперь терпеливо ждет, пока я потеряю сознание и мне можно будет без особых усилий внушить, что я провожаю принца обратно в келью на детском уровне! Потому и не напоминает о своем вопросе — ему просто лень поддерживать разговор. Я и без него преотлично свалюсь...

Вот же расчетливый выродок пепельной бури!

От осознания собственной никчемности и какой-то детской обиды у меня зазвенело в голове. Что я могу ему сделать?

Он сильнее не только физически, но и как маг — я бы точно не смогла так виртуозно внушать и долбить ментальный щит одновременно, даже с чужой помощью. И если сначала я и могла выиграть хоть что-то за счет эффекта неожиданности, то теперь даже о резких движениях речи не шло.

Я прикусила губу, но зажмуриться для сосредоточения не успела — внушитель фамильярно сцапал меня за подбородок, заставив взглянуть в лицо своей маске, и ноги у меня подкосились повторно, но уже по другой, менее уважительной причине: лицо это оказалось до неприличия близко к моему. Настолько, что я внезапно обнаружила, что вместо привычных рыжеватых крапинок вокруг зрачка в глазах у Его Высочества ледяным ореолом расходятся темно-синие прожилки. Надо же, а издалека казалось, что цвет глаз у них с Рино одинаковый...

С губами вышла та же фигня, хотя пепел скрипел у обоих. Но поцелуй принца выгодно отличался тем, что рядом не притулился третий лишний, не знающий, куда себя девать и вообще подозревающий, что будет следующим. Я позволила себе расслабиться в теплых объятиях, бессознательно плывя в эмоциях, которых он на самом деле не испытывал, ловя горячие губы, которые на самом деле находились на другом конце города и, вероятно, были не так уж горячи. Откуда мне знать?

Я заставила себя отстраниться и грустно улыбнулась, рассматривая вблизи красивое, выразительное лицо, в котором порода чувствовалась бы и за бластерный выстрел, ласково гладя его по щеке и с леденящей душу отчетливостью понимая: это не то, что мне на самом деле нужно.

Я хочу разбить его скорлупу.

Я хочу, чтобы он выбрался из своих оков господского воспитания, разговаривал со мной легко и непринужденно, как с Рино, чтобы он доверял мне и видел во мне человека, на чью помощь он сможет рассчитывать. Меньше всего на свете мне нужно быть самой уязвимой брешью в его безупречной обороне. Меня отталкивает мысль о том, что когда-нибудь, возможно, Его Высочество повесит на цепочку уже мое кольцо, и моя тень будет неотступно следовать за каждой его мыслью и стоять за любым его действием. В его безоглядной, непреходящей, безумной любви есть что-то маниакальное, пугающее, неестественное. Я не хочу, чтобы меня так любили.

Мне не нужно ни его сердце, ни его тело. А ему от меня не нужно и вовсе ничего.

Эта мысль будто бы свернулась в холодный, поблескивающий на солнечном свету льдисто-голубой шарик, занявший свое законное место у меня над солнечным сплетением. Еще не точка Равновесия, но что-то, уже максимально приближенное к ней.

Я отступила назад и, старательно изображая кокетливое смущение, нарисовала на чуть приоткрывшихся губах наваждения волнистую линию. Маг усердно ждал, когда же я грохнусь в обморок, и, похоже, готов был стерпеть и не такие "игры", только бы все закончилось поскорее, — чем я и поспешила воспользоваться.

Изящный, будто танцующий язычок пламени, иероглиф "огонь", начертанный на правом плече, вроде бы удалось выдать за нарочито кокетливое изучение швов на его куртке, грозящее перерасти в ее расшнуровывание.

Похожий на мягкое облачко иероглиф "воздух" удачно вписался на левое бедро — от прикосновения мужчина сильно напрягся и сглотнул.

Я еще успела нарисовать пальцем ломаный, будто горный хребет, иероглиф "земля" на левом плече, прежде чем ноги подогнулись, и я начала сползать по внушителю на пол, ничего перед собой не видя от слабости. Зато единственная линия, проведенная мизинцем на правом бедре, смотрелась вполне безобидно — пока я не ткнула над ней, превращая в иероглиф "Храм".

Вот тогда он забеспокоился, еще не вполне осознав, что я делаю, но уже чуя неладное, — и попытался отпихнуть меня ногой, от души наподдав под ребра, но я намертво вцепилась в ремень его брюк, из последних сил запуская процесс. А потом все-таки шлепнулась на пол, больно приложившись плечом.

В народе все твердо уверены, что жрица Равновесия ни на что не способна без пентаграммы. Не то чтобы и на этот раз поверья оказались неверны... но пентаграмме вовсе не обязательно нужно быть начертанной по линеечке на жертвенном алтаре. Разумеется, от тщательности прорисовки зависит и точность, и качество замены, — но я и не собиралась беречь этого засранца, от магии которого так гадостно на душе.

Тело простояло еще пару мгновений, мелко подергиваясь и булькая, — и рухнуло поперек меня, щедро забрызгивая пол собравшейся во рту кровью. Я вякнула, обнаружив у этой туши возмутительное количество костей, каждая из которых сочла своим долгом отомстить напоследок, впившись мне в бок, — но сил, чтобы сдвинуть труп, у меня уже не осталось.