— А если они будут знать, что я могу больше?
— Откуда? Они будут знать то, что ты позволяешь. Не более. А вообще, по обстоятельствам смотри. Чем значимее для тебя человек, тем больше ему нужно уделять внимания.
И в мире Марата так жили все, в большей или меньшей степени. Подсиживали на работе, причем некрасиво, за спиной. Я ничего против этого не имела — жить красиво всем хочется, но лицемерие в таких огромных количествах для меня было слишком. Поначалу. Дальше я свыклась и научилась отгораживаться от него, позволяя бить по своей броне, но не проникать внутрь. Уж что-что я умела, так относиться ко многим вещам равнодушно.
Ну, а так как я жила с Маратом больше года, их с Ксюшей посетила светлая мысль.
— Саша, а сколько тебе сейчас лет? — осторожно спросила Ксюша в один из вечеров.
— Уже пятнадцать, а что такое?
Я читала книгу, которую мне давно еще принесла Ксюша. Про запретную любовь. И в данный момент Оксана чертовски меня раздражала, так что хотелось от нее отмахнуться. Не вышло. Чечен, как всегда, был тут как тут.
— У тебя когда день рождения был?
— Давно уже, — отмахнулась от книг и попробовала снова погрузиться в произведение.
— Я не спрашиваю, как давно, — сдерживая раздражение, пояснил Марат. — Я спрашиваю, когда.
— Ну в декабре.
— Какого?
— Двадцатого. А что такого-то?
По-моему, все было нормально. Марат тоже спокойно кивнул и отстал, а вот Оксана сразу запричитала.
— А мы уехали, — потерянно замерев, пробормотала Ксюша. — И даже тебя не поздравили.
Если она думает, что от их отъезда мне было плохо, то глубоко ошибается. Мне было замечательно спокойно и свободно. Я посмотрела поздравление президента, Голубой Огонек, послушала взрыв петард под окном и наелась от пуза. Меня никто не тыркал, не трогал. Я читала, смотрела фильмы, даже пела в душе, пользуясь моментом, что меня никто не видит и не слышит. Это был лучший подарок, какой могли устроить Марат и Оксана. Особенно Оксана. От одной мысли, что мне пришлось бы выслушивать ее сахарные поздравления, кричалки — и не дай бог она решила бы дернуть меня за уши...Ууу, я даже сейчас закипала, стоило это все представить. Нет уж, как-нибудь без них.
Чечен, наверное, прочитал все по моему лицу. Во всяком случае, он прекрасно понял мои мысли и, отвернувшись от Ксюши, весело хмыкнул. А его краля, тем временем, по-прежнему причитала.
Нудила она долго. Марат за это время сварил кофе, я дочитала книгу, а на улице окончательно потемнела. Наконец, чечен то ли не выдержал, то ли просто устал, но обнял свою Ксюшу за талию и положил ей на плечо подбородок.
— Ладно, Ксюш, что теперь? Не знали и не знали — не трагедия же, в конце концов, — вот-вот. Мысленно я часто-часто кивала. — Отпразднуем в следующий раз.
Оксана по-прежнему хмурилась.
— Мы же ей даже елку не поставили.
— Поставим в другой раз, — не оставлял попыток Марат. — Кстати, мелкая, с нас подарок.
— Да без б, — спокойно отозвалась я. — За язык никто не тянул.
— Хоть бы спасибо сказала.
— За что? Вы пока ничего не подарили.
— И то верно.
Наше с Маратом ла-ла Ксюша не слышала. Неделю ее не было у нас, даже не звонила. Через неделю приехала, с пакетами и подарочными коробками с огромными бантами, с тортом, на котором стояла свечка с цифрой пятнадцать. Я первый раз за долгое время растерялась, разглядывая и сияющую Оксану, и разноцветную бумагу. Больше всего банты цепляли. Я никогда таких подарков не видела. И торт. Большой. И вместо свечек стоящая сверху "15". Торт был разноцветным, с розовым кремом, с белым, с бежевым и даже зеленым. Мне страшно было его касаться, не то что есть.
— Это все мне? — расширившимися от шока и любопытства глазами я рассматривала подарки, сгруженные кучей у дверей. Марат быстро подошел к девушке, забрал из ее рук пакеты и отнес на кухню. Оксана, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать радостную улыбку, закивала. — Это правда все мне?
— Ну да, — широко улыбаясь, она потянула меня за руку к подаркам и заставила коснуться оберточной бумаги. — Открывай же, чего стоишь? Марат, ставь чайник, — крикнула она, стягивая с плеч пальто. — Открывай.
Я достаточно долго вертела в руках маленькую коробку, смотрела на бант и бумагу и не понимала, как это все открывать. Снизу бумага была скреплена, и чтобы открыть подарок, всю эту красоту нужно было рвать.
— Почему не открываешь?
— А как?
Оксана подняла брови и забрала подарок у меня из рук.
— Да просто, — и она жестоко разорвала пополам бумагу, откидывая яркие ошметки в сторону. Я даже дар речи потеряла. Через несколько секунд мне вернули бархатную коробочку. — Смотри.
Она подарила мне кулон-капельку на тонкой цепочке. И к нему такие же сережки. Правда, уши у меня не проколоты, но все равно, сережки мне очень понравились. Но я была бы не я, если бы не оценила эту вещь. Подарок подарком, а оценка нужна. И мимоходом я все равно прикидывала сумму, за которую можно загнать комплектик. Пусть это и происходило чисто на рефлексе.
Оксана привезла много одежды, очень красивой с иностранными названиями. Теперь я была обладательницей светло-голубого бального платья и в тон им туфелек на небольшом каблучке. Ксюша рядом сетовала на то, что мой размер можно найти только в детской одежде, иначе бы она разгулялась. Я верила.
— Там было потрясающее красное платье, — рассказывала она, прикладывая ко мне кофточку и на глаз прикидывая, как та на мне будет сидеть. — Тебе бы пошло. Мне такие яркие цвета не идут — я всегда краснею как помидор, а яркое платье только усугубило бы ситуацию. А тебе было бы хорошо. Но размеры остались лишь большие. Это вон, — небрежный кивок в сторону голубого наряда, — вообще великовато окажется, наверное.
— Ну...оно красивое.
Я открыла новые коробки, доставая джинсы, джинсовые комбинезоны, рубашки и короткие кофты.
— А где ты была? — мимоходом поинтересовалась я, крутя в руках майку-матроску. — Целую неделю подарки закупала, что ли?
Оксана кротко улыбнулась.
— Ну да. Я в Польшу ездила. Кстати, — щелкнула она пальцами, — я тебе духи купила. Вот в той, синей коробке.
Да уж, Оксана всегда моталась в Европу, как на дачу. С самого начала, как только я появилась у Марата. Со временем это стало привычным делом для меня. Я могла услышать: "я еду в Париж на выходные" и даже не удивиться. Хотя вначале меня это заставляло изучающе разглядывать Оксану. Такое ощущение, что она не в России живет, настолько девушка казалась оторванной от мира.
— Сейчас понюхаем. Оксан, а почему ты так часто туда мотаешься? — невзначай обронила я, наклоняясь за бумажным пакетом. — Каждый месяц почти.
— А у меня папа дипломат. Так что я где только не была, — она задорно рассмеялась и вспорхнула с диванчика. — Хочешь, даже с тобой съездим. В Диснейленд, например. Я сейчас.
Она убежала к Марату, закрыв за собой дверь, а я же осталась разбирать горы подарков. Это было странно. Все это вокруг меня. Подарки, вещи — яркие и блестящие. Нет, они мне очень нравились и было безумно приятно, но для меня...Ну какое мне бальное платье? Куда его носить? Да и как, если я не умею?
Каблуки, шелковая пижама, украшения...Я в жизни таких вещей не одевала и не умела с ними обращаться. Марат меня этому не учил, на улице вся мишура была не нужна. Лишь бы тепло, а там хоть фуфайка. Оксана хотела сделать приятное, а на деле только усложнила мне жизнь. От духов с цветочным запахом я расчихалась, тонкие колготки порвала, нечаянно зацепил ногтем, а платье...
Ксюша заставила меня его примерить, и эти пять минут были одними из худших в моей жизни. Я чувствовала себя неповоротливой куклой с несгибающимися руками, неуклюжей и перетянутой веревками. Длинная юбка мешалась и собиралась при ходьбе между коленями. А чечен, увидев меня в платье, прыснул от смеха, сразу же замаскировав вырвавшийся смешок кашлем. И я не обижалась — я была с ним согласна. Нафига козе баян? Вот и мне — нафига платье?
В туфлях я подвернула ногу, но чтобы Ксюшу не расстраивать, с вымученной улыбкой пару минут потопталась на месте. Все остальное было вполне пригодным для носки — джинсы там, кофты, комбинезоны. Но не платье.
В дальнейшем Оксана учила меня тому, чему не мог научить ни Марат, ни Петровна. Она учила меня быть девушкой, быть женственной. Какая ирония. Особенно если оглядываться назад на наши отношения и судьбы. Она сделала из меня красивую нежную девушку, а Марат сделал женщиной. Это было даже забавно, когда Оксана привозила очередной шедевр моды, а он потом срывал его с моего тела, небрежно кидая в сторону. Еще забавнее, если Ксюша просила меня примерить что-то, а за ее спиной стоял Марат и разглядывал это великолепие. На одежду Оксана никогда не скупилась, одеваясь со вкусом и так же одевая меня. Ирония, в самом деле.
Но в то мое своеобразное пятнадцатилетие мы втроем спокойно ели торт, запивая его чаем, болтали, Оксана сидела полубоком на коленях у Марата и обнимала его за шею, рассказывая о поездке. Через час я ушла разбирать подарки, а потом и вовсе уснула, устав от общего шума и волнения. Первый раз на моей памяти Ксюша осталась ночевать у нас дома.
Ночью что-то выдернуло меня из сна. Сначала блуждая на поверхности, отчего вертелись какие-то непонятные странные образы, а потом я совсем проснулась, с ясным сознанием и трезвой головой, чутко прислушиваясь к тишине квартиры. Я завозилась и услышала какой-то звук, полуприглушенный шелестом одеяла. Пришлось замереть. Ненадолго. Через пару секунд за стенкой раздалось шебуршание, скрип кровати и едва слышный слабый стон. Захотелось грязно выругаться. Шикар-р-рный подарок на день рождения. Потрахушки за стеной.
Для меня это все было не ново. Но черт, слышать их рядом с собой было как-то странно. Это же Марат и Оксана. В горле пересохло и запершило, я снова замерла, двумя руками вцепившись в одеяло. Я лежала тихо, как мышка, чутко прислушиваясь к тишине. Хотелось, чтобы все это было всего лишь игрой воображения.
Нет. Через минуту новый стон, жаркий шепот и спинка кровати ощутимо стукнулась об стену. Япона мать. Мне не нравилось это все слышать, слушать и не иметь возможности уйти или заткнуть уши. Я пробовала. Я накинула сверху одеяло, завернувшись как в кокон, так что через минуту стало жарко и душно, а еще покрылось потом лицо. Я их слышала. Слышала и не могла сбежать. Марат что-то прерывисто говорил, потом тихо засмеялся вместе с Ксюшей, а затем смех перебился стоном, более громким, чем раньше. Срань.
Я спрятала голову под подушку, но все стало еще отчетливее. Не помогало. В ту минуту я ненавидела свою чуткую манеру спать. Я бы многое отдала, даже все подарки Оксаны, лишь бы всего этого не слышать. И забыть. Я начала специально ворочаться, шелестеть одеялом, и сильно прижала руки к ушам, зажимая их пальцами. Что угодно. Но стоны, интимный шепот и скрип кровати с каждой минутой нарастал, звучал четче, яростнее, и невозможно его избежать и закрыть уши.
Я жалела, что Оксана осталась. Честно. Я хотела вернуть ту тишину, которая была до этого. Мне не нравилось слышать то, чем они занимаются. Хотелось встать и сбежать куда-нибудь, но была опасность, что потом они выйдут из комнаты и застанут меня сидящей, например, на кухне. Все будет понятно без слов. А я в первый раз в жизни не знала, как себя вести. Для меня Марат сформировался как нечто недосягаемое, что-то сверх меня, если можно так сказать. Оксану я и вовсе не уважала. И их секс, все звуки, стоны и надсадные всхлипы выводили меня из себя.
Инстинктивно я сильно зажмурилась, полагая, наверное, что шум прекратиться. Они же должны закончить, не так ли? Когда-нибудь? Почему-то не заканчивали. Теперь Оксана стонала каждую минуту, и эти звуки пробирали меня до костей, проникая глубоко внутрь. Это было противно. То оцепенение, онемение и невозможность ничего изменить. В какой-то момент я, устав слушать, ударила кулаком по стене, но тут же затихла и с головой накинула на себя одеяло. Вдруг услышат, а потом еще и объясняйся. Суки.
Это длилось долго. Я уже не делала попытку прикрыть уши и притворяться, будто ничего не слышу. Сидела на кровати, скрестив по-турецки ноги, уперлась локтями в колени и подперла щеки. Я слышала все — от первого до последнего слова и стона. Как ее, так и его. И когда они наконец-то закончили, именно я чувствовала себя выжатой как лимон. Морально и физически. Мне казалось, что меня через мясорубку перекрутили, переломав к черту все кости. Мне было обидно, грязно и горело лицо. Секс — не откровение. Я видела самые грязные его проявления. И в детдоме, а уж потом и на улице. Для меня это не новость. Но то, что я должна была не по своей воле соприкоснуться именно с их сексом, меня угнетало.
Они зашевелились, и я легла, положив одеяло так, чтобы наблюдать за комнатой. Глаз моих видно не было, лицо наполовину прикрыто и со стороны кажется, что я крепко-крепко сплю. Уроды. Через пару минут оба вышли — Марат на кухню, Ксюша в ванную. Загорелся свет и двери заботливо прикрыли, чтобы он не бил мне по глазам. Какая забота, ишь твою мать! От сдерживаемой лавины эмоций я безмолвно заскрежетала зубами. Стукнул кувшин, включилась и выключилась вода, Оксана на кухню и что-то тому сказала, а потом, тихо ступая, вернулась в спальню. Чечен еще некоторое время побыл один, затем погасил свет и пошел вслед за ней. И только на пороге собственной спальни обернулся и нехорошо прищурился, глядя на меня. И в тот момент я была почти уверена, что он знает.
Глава 12.
Девочка споткнулась об обломок кирпича и неслышно выругалась себе под нос. Брат целенаправленно шел к рынку. Но по пути, с той стороны с какой заходили они — дороги не было. Было много грязи, бутылок и разбитых кирпичей.
— Не спеши, — попросила девочка, задыхаясь, и перешла на бег. — Подожди.
— Шур, резче давай, у нас мало времени, — брат нервничал.
— Я не могу быстрее. Я есть хочу.
— Не ной.
— Я хочу есть!
— Если поторопишься, то поешь, — не выдержал мальчик и прикрикнул на нее. — Давай быстрее.
В последнее время в детдоме мало кормили. Но тетя в столовой говорила, что это они слишком много едят. Саша не спорила, может, она действительно много ест, но чувство голода постоянно ее сопровождало. Иногда девочка слышала, как их главная ругает государство, которое не платит денег и не дает еды. Ругать она любила и умела, долго и очень громко. Но от того, что заведующая ругала государство, Саше не хотелось есть меньше.
Зато она не одна такая была. Ее подруга, Катя, тоже всегда хотела есть. Но теперь Катя умерла и остался только брат.
— Ты идешь? — снова окликнул брат, вырвав девочку из мыслей о еде. — Резче, Шур, иначе не успеем.
Они вышли на центральную площадку рынка, где продавали продукты. Брату пришлось схватить ее за руку, чтобы не потеряться, и они вместе пошли между рядами. Здесь продавали все вкусное, и поневоле желудок Саши сжался от голода. Но они пришли не за этим. Это внешний рынок, а был другой — на этаж ниже. Подвальное помещение, где плохо пахло и продавцы выглядели странными и пьяными. И продукты не были такими хорошими.