Век железа и пара

Вообще-то я ожидал, что вся эта коса будет застроена мощными укреплениями и уставлена пушками, но с удивлением обнаружил полное отсутствие как одного, так и другого. Охренеть, подумал я, вот это люди воюют! До вражеского берега чуть больше ста пятидесяти километров, а город вообще не укреплен — подходи и бери его, кто хочет. Кому и чем тут смогут помешать несколько не очень больших галер, стоящих на внешнем рейде?

Мы явились в сопровождении возвращающейся эскадры, причем генерал-капитан уверял меня, что над турками была одержана блистательная победа. Я не возражал, хотя и видел турецкую эскадру своими глазами. Блистательная так блистательная, вот и ремонтируйтесь после нее. Пройдя в лагуну, возвращающиеся корабли эскадры обогнули островную Венецию и двинулись к ее материковой части, Местре, где располагались верфи, а мы, убедившись, что и в городе не только нет пушек, но и вооруженные люди появляются не очень часто, встали прямо напротив дворца дожей. Английские мастера чугунного литья и по совместительству шпионажа тут же собрались на берег, хотя был уже вечер, аналогично поступили Петр с Меньшиковым и Головкиным. Я же остался на "Чайке".

Когда стемнело, наши корабли, как и положено, начали периодически включать прожектора и обводить лучами окружающее пространство. На площади Сан-Марко быстро собралась толпа зевак, которая к ночи только увеличилась. Более того, вскоре на набережной появились музыканты и начали развлекать публику в перерывах между включениями прожекторов. Впрочем, их дуделки, сопелки и бренчалки создавали не очень много шума, так что я, велев дежурной смене не принимать никаких специальных мер по поддержанию тишины, около часа ночи отправился спать.

На следующий день ближе к обеду из-за дворца выплыла приличных размеров лодка с балдахином и направилась к нам. Но это оказался не дож, а всего лишь какой-то церемониймейстер, с которым беседовал наш корабельный унтерштурмпастырь, потому для меня или тем более Коли Баринова персона была явно мелковата. Гость сообщил, что дож Сильвестро Вальер изволит посетить австралийские корабли завтра в полдень. Причем посланец именовал своего патрона не высочеством или величеством, а всего лишь "экселленси". То есть дож, оказывается, был даже не светлостью, как я, например, а простым сиятельством.

Однако не самое высокое прилагательное к титулу было с лихвой компенсировано пышностью действа, развернувшегося на следующий день.

Сначала из всех щелей полезли лодки, лодочки и чуть ли не плоты, к часу дня заполонившие гавань перед дворцом. Я даже объявил расчетам пушек повышенную готовность и вызвал на палубу стрелков, но ближе ста метров к нам никто приблизиться не рискнул.

Затем водная толпа чуть раздалась в стороны, и по направлению к нам двинулась внушительная процессия. Возглавляла ее украшенная коврами длинная узкая лодка со скрипичным ансамблем на борту — правда, без дирижера. Затем плыло нечто высокое и пузатое о восьми веслах. Третьим, судя по обильной позолоте и массе статуэток, шло персональное плавсредство дожа, а за ним — еще четыре лодки немного поскромнее.

Вскоре процессия приблизилась к "Чайке". Лодка с не перестающим пиликать оркестром отвернула в сторону, а к нашему борту вплотную подошло то самое, пузатое, оказавшееся раздвижным плавучим трапом. Типа не по веревочной же лестнице карабкаться его сиятельству!

Дож, грузный мужчина где-то под пятьдесят, перешел со своей лодки на трап, а по нему поднялся на борт "Чайки". Его сопровождали три типа помельче и помоложе. Один тащил шест с какой-то разлапистой золоченой штуковиной вроде орла на тарелке. При каждом шаге своего патрона он воздевал эту палку вверх, а потом пристукивал ей по палубе. Второй нес за дожем длинную полу то ли мантии, то ли плаща, то ли не знаю чего, которая без него волочилась бы по полу. Третий держал богато украшенный ларец странной формы — с квадратным основанием и примерно вдвое превышающей его высотой. То есть по форме более всего напоминающий помойное ведро советских времен. Сходство усиливалось тем, что ларец был зеленого цвета.

Затем на "Чайку" поднялись еще три богато разодетых типа. Я уже знал, что это сенаторы. Дож имел право встречаться с иностранными представителями только в их присутствии. Более того, вся адресованная ему корреспонденция должна была обязательно проходить через их руки. И как с таким устройством власти Венеция еще держалась на плаву, мне было решительно непонятно.

Дож сделал знак рукой, и скрипичный оркестр заткнулся.

— Ваше высочество, ваша светлость, — обратился гость к нам с Колей, — я рад приветствовать вас на благословенной земле Венеции. Позвольте начать свой визит с вручения скромных подарков.

После чего Коле был преподнесен большой зеленый ларец, а мне — совсем маленькая красная коробочка. Мы поблагодарили и пригласили дожа с сенаторами в каюту. О том, что остальных туда не пустят, церемониймейстера предупредили еще вчера, так что дож оставил свою мантию свите и прошествовал вниз, к уже накрытому столу. Сенаторов я к нему не приглашал, для них вдоль стены имелась небольшая откидная скамейка. Ну что поделать, не люблю я надзирателей ни в каком виде, и все тут. А их мнение по этому вопросу меня и не особо интересовало. Мне важен был сам факт визита, вот и все.

Усадив гостей, мы с Колей поинтересовались, чего такого нам подарили. Выяснилось, что принц стал обладателем кубка литра на два, сделанного из венецианского стекла и богато украшенного золотым орнаментом.

— Будет из чего поить де Тасьена, — шепнул мне младший Баринов.

Меня же осчастливили перстнем с каким-то зеленым камнем.

В ответ мы с подобающей торжественностью вручили дожу невероятной ценности подарок. Пусть ему, скупердяю, станет стыдно за свои грошовые презенты! Под звуки австралийского гимна, в качестве которого как-то сам собой прижился марш "Прощание славянки", господину Сильвестро Вальеру была преподнесена алюминиевая пластина сто на сто тридцать миллиметров при толщине восемь, обильно утыканная отходами нашего ювелирного производства, ограненными учениками Мерсье. На ней был выфрезерован парадный портрет императора Ильи Первого.

Кстати, и дож, и сенаторы, уяснив, кому и как предлагается рассаживаться за обедом, сделали вид, что ничего другого и не ожидали. Сенаторы с непроницаемыми лицами сидели у стенки, а дож до самого десерта болтал исключительно на кулинарные темы. Может, ему от меня тоже в общем-то ничего не надо, как и мне от него, и сейчас он просто выполняет очередную скучную обязанность?

Однако, когда в его утробе исчезла последняя капля компота, визитер заявил:

— Ваше высочество, ваша светлость, великодушно прошу меня извинить. Однако в мире существует много довольно неприятных вещей, которые тем не менее требуют к себе постоянного внимания. В силу каковых причин я не могу обойти молчанием войну, которую сейчас с напряжением всех сил ведет Венеция.

Меня так и подмывало сказать ему, что ведомая хоть с каким-нибудь напряжением сил война выглядит совершенно иначе, но я только пожал плечами.

— Да, это не очень приятно, мир лично мне нравится больше.

— Вот именно! — воодушевился дож. — Но не всякий, а только такой, который будет способствовать дальнейшему процветанию государства. Если же это невозможно, то, увы, единственным выходом является продолжение войны.

Так, подумал я, сейчас он начнет уговаривать меня употребить все свое влияние на Петра, чтобы тот с пониманием отнесся к тому, что союзники по Священной лиге того и гляди заключат за его спиной сепаратный мир. Однако ошибся, дож повел речь почти прямо в противоположном направлении. Он просветил меня, что для Петра достигнутые результаты войны являются совершенно недостаточными, ибо, пока Керчь в руках турок, взятие Азова не дает практически никаких бонусов. Но зато способствует повышенным расходам на его оборону, ибо турки не смирились с потерей этой крепости. А дальше я услышал, что Венеция с одобрением относится к борьбе, которую молодой русский царь ведет против басурман, и готова оказывать ему посильную помощь. Но — поймите меня правильно, заявила эта хитрая рожа, — совершенно неофициальную.

А, сообразил я, все логично. Если турки будут озабочены возможным продолжением азовско-черноморской экспансии России, они заключат мир с Венецией на более выгодных для той условиях, чтобы побыстрее выбраться из неприятной для них ситуации войны на три фронта. И, значит, вполне оправдана некоторая помощь Москве, лишь бы та продолжала войну. А что потом, собравшись с силами, турки выбьют Петра из Азова, так тут ничего не поделаешь, издержки большой политики.

Скотина ты недальновидная, подумал я про дожа. Ведь было уже один раз такое, когда вы предали Константинополь! И что, лучше вам стало от этого? Сейчас происходит почти то же самое. Вместо того, чтобы радоваться появлению нормального союзника, каковым вне всяких сомнений является Петр, эти политиканы хотят оставить его на съедение за какие-то острова в Греции. Да разделаются турки с русскими и отберут острова обратно, это и к гадалке не ходи!

Хотя, наверное, вот это и есть издержки коллегиальной системы управления, особенно такой, как здесь. То есть всякое принимаемое решение основано на балансе шкурных интересов узкой группы дорвавшихся до власти лиц. Это решение вполне может оказаться тактически выигрышным, но о долговременной перспективе никто заботиться не станет. Собственно, подобное и привело некогда процветающую Венецианскую республику к нынешнему жалкому состоянию, которое менее чем через сто лет прекратится вовсе. И, кстати, в покинутой нами России двадцать первого века ситуация очень похожа. Однако сейчас у нас уже давно семнадцатый век, и Австралийская империя не собирается идти по подобным тупиковым путям.

В общем, дальнейшее мне было уже не очень интересно, тем более что дипломатическую эстафету перехватил один из сопровождающих дожа, некто Карло Руццини. Но я все же выслушал его предложения о том, как лучше замаскировать венецианскую помощь Петру под австралийскую. И, зевнув, согласился с предложенным, добавив, что Австралия все равно собирается сотрудничать с Московией, причем в куда больших объемах, чем мне тут предлагают уважаемые посетители.

На мордах этих самых уважаемых появилось нечто вроде беспокойства, и Руццини осторожно спросил, в каких примерно объемах будет происходить предполагаемое сотрудничество. И не может ли Венеция предоставить Австралии то, в чем последняя нуждается.

— Да что же мне тут, каждый паршивый миллион считать, даже если выражать суммы в рублях, а не в мелочи типа венецианского дуката? — чуть обиделся я. — Мы не крохоборы, сколько потребуется, столько и вложим. А нужны нам руды... да, вот вам блокнотик и ручка, можете записать... так вот, нам нужен уран, марганец, никель, хром, вольфрам и редкоземельные металлы. Ах да, чуть не забыл, и гелий тоже. Как только у вас это появится, сразу дайте знать, мы не имеем привычки мелочиться при оплате.

Вечером мы беседовали с Петром. Его посольство, как ни странно, до сих пор не прибыло в Венецию, так что он вернулся на "Чайку". Я рассказал царю о недавно закончившейся встрече.

— За моей спиной, значит, хотят мириться, — помрачнел он.

— Разумеется, я тебе это когда еще говорил. Но, что самое смешное, как они собираются использовать тебя, их сейчас точно так же надувают цезарцы! Уже начались переговоры о сепаратном мире между Священной Римской империей и Турцией. А Венецию на них не позвали, пусть себе воюет помаленьку, авось османы станут посговорчивей. Хорошие у тебя союзники, правда? Кстати, Август с Фредериком ничуть не лучше, можешь мне поверить. Но тут можно вспомнить неплохую поговорку — "с паршивой овцы хоть шерсти клок". Так что, не раздумал в Азов плыть на "Чайке"?

Глава 13

Русское посольство появилось в Венеции через два дня. Опоздание было объяснено тем, что пришлось задержаться в Вене, где Лефорт имел аудиенцию у императора Леопольда, на которой пытался уговорить его при заключении мира с турками иметь в виду и интересы России. Естественно, ничего даже отдаленно похожего на результат Франц Яковлевич не добился.

Кроме того, в Вене посольство получило письмо из Москвы, от Ромодановского, адресованное не только Петру, но еще и Лефорту. В нем князь-кесарь сообщал, что в начале марта среди стрельцов возникли волнения, связанные с задержкой жалованья и, как они написали в челобитной, "произошедшей от этого бескормицы". Но все было быстро улажено.

Однако второй пункт вызвал у Петра сильнейшее возмущение. Я это могу сказать точно, потому как он это письмо читал у меня в каюте, оторвавшись от партии в шахматы.

— Ну что за люди! — вскочил молодой царь, опрокинув при этом доску. — Откуда в них этот страх бабий? Сбрехнул им кто-то, что я умер, а они и поверили, как дети малые! Ладно Лев Кириллович, но Ромодановский-то почему, скажи, Алекс?

— Потому что непрочно они себя без тебя чувствуют, оттого и пугаются, но ты вообще-то немножко не о том думаешь. Вот смотри — волнения были в начале марта. А письмо отправлено пятнадцатого! Это значит, что за пять дней там успели успокоить стрельцов, разобраться с причинами, приведшими к волнениям, провести розыск... а?

— Точно! — грохнул кулаком по столу Петр. — Не розыск у них там был, а воровство сплошное! Ну, Федор Юрьевич, удружил, а я-то ему как родному верил.

— И правильно делал. Ошибиться может всякий, важно, как он эту ошибку потом исправит. Ты, между прочим, тоже вроде бы собираешься поступить не лучшим образом. Небось хотел просить, чтобы мы завтра же вышли в море, на всех парах летели к Азову, а там ты бросишь все дела компании и помчишься в Москву?

— А ведь и точно, — слегка смутился царь, — так я и хотел. А надо не так?

— Можно не так, — подчеркнул я первое слово. — Написать письмо и отправить курьером, он все одно быстрее тебя в Москве будет. Здесь же надо закончить с моряками и мастеровыми — зря, что ли, я для тебя дожа с сенаторами уговаривал чуть ли не целый день?

Вообще-то, если уж быть совсем точным, дело происходило несколько наоборот. Венецианцы хотели отправить Петру своих в данный момент безработных специалистов. Мол, им от этого не убудет, а у русских появятся дополнительные возможности для продолжения войны. Но, чтобы не портить грядущих переговоров с турками, мне предложили вербовать этих людей для работы в нашей компании, и я, для порядка самую малость поломавшись, согласился. Но отягощать Петра столь мелкими и незначительными подробностями я не стал, а продолжил:

— И в Азове лучше хоть на недельку задержаться, а по уму так и на две не помешает. Потому как если Ромодановский даже после твоих прямых письменных указаний не сможет провести нормальное следствие, то тут уж тем более спешить будет совершенно некуда. Но это вряд ли, он, по моим сведениям, человек и верный, и неглупый.

К вечеру Петр написал пространное письмо, которое следующим утром с курьером было срочно отправлено в Москву. Возня же с вербовкой венецианцев в Россию продолжалась еще неделю и обошлась, кстати, не так уж и дорого, всего рублей в четыреста. В процессе нее я тихо офигевал. Откуда в воюющей стране взялись безработные самых востребованных при морской войне специальностей — кораблестроители и матросы? И почему при такой организации дел турки до сих пор не взяли Венецию?