Если судьба выбирает нас...

Спал я в блиндаже-новоделе разделенном надвое — для меня и ротного.

— Ну что там за шум? — Послышался из-за перегородки голос Казимирского. — Епифан! Епифа-а-ан! — окликнул он своего денщика. — И где его черти носят?

Я откинул шинель, сел на своей походной кровати и стал приводить себя в порядок. Застегнул рубаху, натянул бриджи и стал наматывать портянки, а там и до сапог дело дошло. Накинув китель, я вышел из блиндажа в ход сообщения и сразу налетел на несущегося мне навстречу Савку с ведром в руках.

— Тише ты, оглашенный!

— Прощения просим, вашбродь! — Прохрипел запыхавшийся ординарец.

— Что там такое?

— У немаков пальба началась под утро. Сначала из ружей врассыпную, потом пулеметы принялись, а теперь, эвона — уже из пушек палят.

— Понятно... А сам-то ты где был, рядовой Мышкин?

— К каптеру бегал, вашбродь! Насчет воды сговорился, вот!

— Ну, раз сговорился, давай, польешь мне...

Умывшись, я, ради приличия, подождал явления Казимирского народу. Однако, убедившись, что народу придется подождать еще часок, отправился на поиски Лиходеева.

Кузьма Акимыч обнаружился в хозяйстве Копейкина, где разбирался с трофейным оружием.

— Утро доброе!

Фельдфебель вскочил, вытянулся и, козырнув, затараторил:

— Здравия желаю, вашбродь! Рота расквартирована в резерве, происшествий нет!

— Вольно! Чем ты тут занимаешься?

— Учитываю трофейное имущество!

— И это правильно! — Неожиданно меня осенило. — Скажи-ка, сколько мы у немцев пулеметов взяли?

— Пять, вашбродь!

— Так вот, два сдашь по команде оружейникам, два оставишь, чтоб были! Мы их в ротную книгу писать не будем. (Имеется в виду ротный гроссбух, в который шел весь приход-расход подразделения по всем статьям — от личного состава и вооружения, до запасов еды и прочего.)

— Удумали, чего, вашбродь? — прищурился Лиходеев.

— Не без того... Я как рассуждаю? На войне-то лишних пулеметов не бывает, правильно? Да и запас карман не тянет.

— Так-то оно так... — Нерешительно промолвил Кузьма Акимыч. — Токмо, чего мы с ними делать будем?

— Как чего? Два себе оставим? Один про запас, а другой сейчас поставим вот сюда, и будем изучать устройство! По уму — это тот же самый 'максим'. Разберемся, как-нибудь. А если поломаем чего — не беда! На разборку пойдет, чтоб запас для наших пулеметов был. Понятно?

— Понятно! Отчего ж не понять-то?

— Сейчас прям и займемся! Савка, ну-ка зови сюда наших пулеметчиков. Если кого из пулеметной роты встретишь, тоже сюда тащи — вместе покумекаем. Быстро! Одна нога — здесь, другая — там!

— Слушаюсь, вашбродь! — мой ординарец сорвался с места и рысью умчался по ходам сообщения.

Я присел на патронный ящик и прислушался — звуки боя со стороны Штрасбурга усиливались. Интересно, что же там происходит? Теоретически, это может быть одна из ушедших в прорыв наших частей, которая обошла городишко с севера.

Если так, то грядут перемены...

* * *

Как я и предполагал, принципиально пулемет МГ-08 от нашего 'максима' образца 1910 года отличался не сильно. Та же конструкция Хайрема Максима в немецком исполнении с незначительными вариациями.

Все это мы узнали во время лекции проведенной командиром 1-го пулеметного взвода подпоручиком Спириным.

Худой низкорослый, совершенно не гренадерских статей, Спирин оказался прекрасным преподавателем. Помахивая пальцем перед своим длинным носом, он очень просто и творчески объяснил устройство пулемета и предложил задавать вопросы, на которые отвечал внятно и полно.

Успех лекции был несомненным.

Надо сказать, что процесс квалифицированного обучения организовался совершенно случайно. Быстроногий Савка, отыскав всех наших пулеметчиков, шастал по окопам в поисках кого-нибудь из унтеров пулеметной роты, а нарвался на командира этой самой роты — штабс-капитана Затравина.

Лично мне до этого момента не пришлось напрямую общаться с нашим пулеметным воеводой, но по отзывам, мужик он был отличный, хоть и шибко хитрый. Помимо полагавшихся нам по штату двух дюжин 'Максимов', у него обретались несколько неучтенных МГ-08 и 'Льюисов'.

Явившись лично, для разъяснения возникшей ситуации, Затравин внимательно меня выслушали и, хитро прищурившись, поинтересовался:

— А для чего вам, господин прапорщик, лишние пулеметы, если пулеметчиков к ним нет?

— Пулеметчика, господин штабс-капитан, воспитаем в своем подразделении. А не воспитаем, так — родим!

— А не надорветесь — рожать?

— Прикажут, мы и ежика против шерсти родим! А тут, для собственной пользы — сам Бог велел!

Затравин смеялся так, что аж слезы выступили.

А отсмеявшись, принялся торговаться.

Сговорились на том, что нам и одного сверхштатного пулемета хватит. Два других неучтенных ствола мы пожертвуем славной пулеметной роте в обмен на добротное и анонимное обучение.

Приятно иметь дело с понимающими людьми.

13

Проследив, чтобы качественное огневое усиление нашей роты было тщательно заныкано в одной из ротных повозок вместе с двумя ящиками 'тяжелых' пулеметных патронов германского образца, я направился к своему блиндажу в сопровождении Лиходеева.

— Интересно нас сегодня обедом будут кормить или как? Атаки вроде не предвидится, значит, по идее и обед будет.

— Приказа не было, — на ходу пожал плечами фельдфебель. — Но, ежели воевать сегодня не будем, то куда ж без обеда-то?

Казимирского на месте не оказалось. Сидевшие у нашего блиндажа вестовые сообщили, что ротный ушел в штаб полка и когда будет — неизвестно.

М-да... 'Mon cher chef' в своем репертуаре...

Неуловимый Джо польского происхождения...

— О! Гляди-ка!!! — вестовые повскакивали с земли тыкая пальцами куда-то мне за спину. — Чаго творится-то!

Резко обернувшись, я увидел резко идущий на снижение биплан. Он летел с немецкой стороны, как-то странно покачиваясь на курсе и с креном на левый борт. Двухместная машина с 'радужными' кругами русских ВВС на крыльях явно была повреждена.

Пройдя над нашими головами, этажерка снизилась еще больше и пошла на посадку на оставленное под паром поле в полуверсте от нас.

Резко потеряв высоту, аэроплан (Ну не могу я, даже в душе, назвать 'это' — самолетом), неловко плюхнулся на траву и, пробежав несколько десятков метров, завалился на крыло и уткнулся носом в землю.

Отлетался сокол ясный...

К месту вынужденной посадки со всех сторон бежали наши солдаты.

Я схватил бинокль, дабы разглядеть все последствия летного происшествия: откуда-то из-под крыла выбрался летчик в кожаном костюме и стал помогать другому покорителю неба выбраться из передней кабины.

Судя по всему, пострадали они не сильно.

Опа! Извлеченный из останков этажерки напарник пилота оказался в лохматой казачьей папахе.

Очень интересно! Что бы это значило?

Разъяснения я получил спустя час в штабе батальона.

* * *

— Части нашей 15-ой кавалерийской дивизии обошли Штрасбург с севера, перерезав железную дорогу на Грауденц. Сам Штрасбург частично захвачен. Казаки 2-го Уральского полка ведут бои на улицах. Германский гарнизон местами рассеян, местами упорно обороняется. Захвачены артиллерийские парки в орденском замке и штаб 6-ой бригады ландвера. — Бегло зачитывал нам оперативную обстановку капитан Берг. — Наша задача — под прикрытием дымовой завесы приблизится к предмостным позициям противника на южном берегу Дрвецы и атаковать их силами второго и третьего батальонов.

— Веселый разговор! — Хмыкнул штабс-капитан Ильин. — Средь бела дня?

— Штаб дивизии, учитывая обстановку, не ожидает значительного противодействия со стороны немцев. Они лишились почти все своей артиллерии. На этом берегу осталась только полевая семидесятисемимиллиметровая батарея. Но ее орудия отвлечены боем в городе — противник упорно обороняется в районе ратуши.

— Ну конечно! Из штаба-то дивизии видно гораздо лучше. — Буркнул из-за спины Ильина Казимирский.

— Поручик, извольте держать свое мнение при себе! — Одернул моего ротного Берг.

— Слушаюсь, господин капитан!

— Итак! Батальону поставлена задача, атаковать правый фланг предмостных укреплений. Артподготовка силами нашей полковой артиллерии начнется через два часа. Последние три залпа будут дымовыми. Атакуем следующим порядком: в авангарде двенадцатая рота строем ударных групп, за ними одиннадцатая рота — цепью. Десятая и девятая роты в арьергарде поддерживают атаку. Вопросы?

— Нет вопросов! — Видя, что комбат не в духе, никто не решился продолжать прения.

— Отлично! Господа офицеры, у вас полчаса на рекогносцировку и час на подготовку к атаке. Не смею вас более задерживать!

Мы гурьбой повалили из блиндажа штаба батальона.

— Закурим, господа? — Предложил Ильин, оказавшись на свежем воздухе.

— Вы курите, а я в роту. — Отмахнулся поручик Павлов. — Мне сегодня открывать бал! — И командир двенадцатой роты в сопровождении вестовых исчез в ходе сообщения.

— Да уж, чую, попляшем мы сегодня! — ухмыльнулся Казимирский, закуривая сам и давая прикурить Ильину.

— Вздор, Казимир Казимирович! — Ильин назидательно поднял палец. — Это пусть немцы пляшут, а мы им подыграем! — Обернувшись на нас с Литусом, стоявших в ожидании дальнейших приказаний, он с важным видом изрек — Запомните, господа будущие генералы, простую истину! В танце главное понимать: кто — ведет, а кто — следует!

— Мы постараемся! — Обнадежил я штабс-капитана.

— Молодцы! Ну все, как там говорят у флотских? По местам стоять?! С якоря сниматься?!

— Так точно! — Подтвердил Генрих.

— Тогда — полный вперед!!!

Глава IV

1

Штрасбург — маленький, тихий, патриархальный восточно-прусский городишко с узкими и чистенькими улочками, застроенными аккуратно оштукатуренными, крытыми черепицей домами.

Был...

До того как тут не погуляли казаки...

В целом, гуляние можно было бы разбить на четыре стадии: две боевых и две небоевых. Первый акт марлезонского балета — 'Руби их в песи! Круши в хузары!', начался прошлой ночью, когда 2-ой Уральский казачий полк с ходу ворвался в город. Второй акт — 'Гром победы, раздавайся!', стал логическим завершением первого, после того как в дело вмешались славные московские гренадеры. Третий акт — 'Горе побежденным!', начался через некоторое время после капитуляции гарнизона Штрасбурга. Четвертый и, надеюсь, заключительный акт — 'Йо-хо-хо! И бутылка рому!', продолжался всю ночь и тихо окончился к утру, в связи с отходом ко сну большинства действующих лиц.

* * *

Местное население предусмотрительно покинуло город пару дней назад, как только мы прорвали первую линию немецкой обороны. Несколько десятков человек позже обнаружились в кирхе, где прятались во время боя и последующего погрома.

Найти для постоя более или менее приличное жилище оказалось делом непростым. Большинство приличных домов было либо уже занято, либо приведено в неприличное состояние. Приглянувшийся нам с Казимирским ухоженный дом с лепными колоннами у входа для постоя уже явно не годился.

В красивых комнатах с высокими потолками следы совершенно бесцельного разгрома. На полу, у вдребезги разбитого рояля, обломки фарфоровой посуды, изорванные ноты и книги, опрокинутые вазоны, столы и шкафы. Из комнаты в комнату одна и та же картина: настежь раскрытые буфеты и опустошенные ящики комодов. Нет ни белья, ни одежды. Уцелели только постельные матрацы, одинокие зеркала и большие вазы с фарфоровыми крышками. В углах комнат кое-где скверно пахнущие... Э-э-э... Следы азиатского цинизма.

Осмотрев еще несколько домов примерно в таком же состоянии, мы приняли решение разместиться в просторном здании торговой компании у старых городских ворот. Строение имело П-образную форму с внутренним двором. Первый этаж, сложенный из серого необработанного камня, служивший складом, был пуст, а на втором этаже были конторы и небольшая гостиница. При известном старании тут можно было разместить всю роту в ее теперешнем составе — сто сорок человек.

Так и поступили.

Мы с Казимирским заняли квартиры в гостинице, а гренадеры разместились на первом этаже и в конторах.

Девятая рота заняла ряды Малого Рынка, двенадцатая и одиннадцатые роты оккупировали соседние улицы — Хеллерштрассе и Святого Якоба. Штаб батальона тоже нашел себе надежное местечко — банк.

Замок был полностью занят первым батальоном, второй батальон, понесший при атаке предмостных укреплений большие потери (Так уж получилось, что на немецкие позиции они полезли раньше нас, за что и пострадали.), остался в предместьях на южном берегу реки, вместе с артиллерией и полковыми обозами. Штаб полка занял гостиницу у Старой Башни, охранявшей когда-то, каменный мост через Дрвецу.

Опередившие нас казаки бессистемно расселились по городу, отпустив стреноженных лошадей пастись в садах и на клумбах, а их штаб расположился на центральной Ратушной площади, по соседству с нашим.

2

Проснулся я рано, умылся, оделся и пошел проверять караулы.

Грозные орлы-гренадеры бдели ворота, я решил, что неплохо было бы, что бы кто-то бдел и самих орлов. За неимением под рукой достойных этой чести соратников, решил вызваться добровольцем...

Конечно, можно было бы найти Лиходеева или кого-нибудь из унтеров...

Однако, я пришел к парадоксальному выводу: мне лень идти их искать, зато — не лень прогуляться до городских ворот самому.

Да! У меня хорошее настроение! Именно поэтому я не совсем неадекватно воспринимаю окружающую действительность, и склонен к диалогам с самим собой...

В метафорическом смысле, конечно!

Утро было замечательное: солнце, свежий воздух, пение птиц. Симпатичный городишко, покоцанный местами после вчерашних боев.

Орлы, кстати, несли службу выше всяких похвал. Унтер-офицер Шишаев из первого взвода обстоятельно доложил порядок несения караульной службы и добавил, что за исключением скачек пьяных казаков по городским улицам, иных происшествий не было.

Довольный собой, я вернулся в свой номер. Распахнул окно, выходящее на площадь перед воротами, я присел за стол и замурлыкал себе под нос подходящую под настроение песню. Под настроение подошел 'Эльдорадо' группы Ва-БанкЪ:

Вот перед нами лежит голубой Эльдорадо.

И всего только надо опустить паруса.

Здесь, наконец, мы в блаженной истоме утонем,

Подставляя ладони золотому дождю.

Здесь можно петь и смеяться, и пальцы купать в жемчугах,

Можно гулять по бульварам, и сетью лукавых улыбок,

Можно в девичьих глазах наловить перламутровых рыбок,

И на базаре потом их по рублю продавать.

Черной жемчужиной солнце розовеет в лазурной воде.

Наши надежды пылают роскошью этого юга,

В этой безумной любви мы, конечно, утопим друг друга,

И будем вечно лежать как две морские звезды.

Когда я допевал последние строки у меня за спиной что-то блямкнуло, заставив резко обернуться на звук.

В дверях стоял Савка с исходящим паром медным чайником в одной руке и каким-то кульком в другой. В его взгляде читалось какое-то восторженное удивление.