"Охотник"

— Это...дядя Петя костыли обещал, ты напомни ему, пусть даст, ладно?

— Костыли? Ты можешь ходить? — не удивился, равнодушно — Бабка Надя вылечила?

— Да. Но ходить еще не могу. Мышцы слабые. Разучился. Сергей, мне незачем было ее убивать! Мы подружились! Она очень хорошая женщина! Была...

— Была... — эхом повторил участковый — Только никто не верит, что она просто так умерла. Говорю тебе — Маша видела, как ты за ее горло держал. Парень, если окажется, что ты ее убил — я сам сверну тебе шею. Обещаю.

— Да ты идиот, что ли?! — вспылил Сергар, чувствуя, как кипит внутри от горя и отчаяния — Она меня лечила! Я ей обязан! Я бы за нее сам убил кого угодно!

— Тихо! — отрезал Сергей — Я сказал, ты услышал. Сейчас пойдем к машине, будь настороже. Могут попытаться тебя отбить. Народ собрался. Бабку Надю все любили. Так что...

Да. Любили. Десяток плевков, кусок дерьма, который не смог отбить рукой, камень из щебня — прамо в ухо, тут же зазвеневшее, как колокол.

Порванная рубашка участкового, три сбитых с ног полупьяных парня, норовившие врезать палкой, выдранной из палисадника.

Да, верный признак того, что покойницу любили. Верный признак.

— Ффуххх! Думал — не доведу! — Участковый одной рукой держал руль, другой бросил Сергару пластиковую бытылку с водой и тряпку — На, утрись, а то смотреть противно. Весь в плевках. И на ухе кровь. Зацепили все-таки?

— Хуже бывало — мрачно констатировал Сергар, вытирая лицо мокрой, не очень чистой тряпкой и думая о том, что хуже все-таки наверное не бывало. В роли отверженного, подонка, убийцы, подлеца, быть ему еще не случалось.

Участковый покосился, но ничего не сказал. Похоже, не поверил.

Из деревни вела вполне приличная насыпная дорога, через полчаса перешедшая в гладкое, покрытое асфальтом шоссе. Машина Сергея с ревом летела вперед, рассекая пространство, а Сергар задумчиво глядел вперед, думая о том, какое будущее его ожидает, и что лежит на весах — сколько хорошего, и сколько плохого.

Хорошее — он все-таки обрел свои ноги.

Плохое — все остальное, и главное — смерть старушки. Теперь некому будет помочь сориентироваться в новом мире, некому будет связать с остальными переселенцами-магами, некому будет научить — по каким законам те живут в земном мире.

И некому будет научить его обряду обновления, и это, наверное, самое главное! Жить сотни лет! Эта мечта была так достижима, и вот — случайность, и все прахом! Игры богов!

И жаль "бабку Надю". Очень, очень жаль..

* * *

— И чего мне с ним делать?! — мужчина в форме, в смешном головном уборе смотрел на эту парочку через окошко в сплошной стеклянной стене и недовольно кривил губы — Ты на кой черт его сюда приволок?! Думал, он сбежит?!

— Хе хе! Петрович отжег! — хохотнул парень, тоже в форме, стоявший возле столика у лестницы, ведущей наверх, и вооруженный автоматом — Ты сегодня в ударе, командир!

— Нет — ну а чо я ему должен сказать? — ухмыльнулся капитан, довольный произведенным эффектом, даже если засмеялся всего лишь постовой у лестницы — Мне вот чего делать с этим уродом? Даже если он поубивал полгорода! Ты представляешь, что его надо как-то спустить вниз, в "обезьянник", кто-то его должен водить в сортир, и при этом держать на руках, а то он свалится! Севрюгин, ты будешь держать урода на руках?

— Я чо, ополоумел, что ли?! — отозвался постовой у лестницы, скука которого развеялась, как не бывало — Серега его приволок, Серега пускай его на горшок сажает! Гы гы гы...

— Слышал, Воскобойников, что народ говорит? — ухмыльнулся капитан — Так что забирай своего проклятого урода и вали отсюда! Некому тут с ним заниматься! Не приспособлено помещение!

— Что тут происходит? — высокий представительный мужчина с полковничьими погонами и в еще более смешной, огромной фуражке остановился возле окна дежурной части и недоуменно посмотрел на инвалида-колясочника, руки которого были закованы в наручники — Это еще что тут такое? Кто допустил?!

— Товарищ полковник! За время моего дежурства особых происшествий не было! Докладывает капитан полиции Михайлов!

— Михайлов, что это за человек, и кто позволил надеть наручники на инвалида?

— Это все Воскобойников, Александр Михайлович! Это он приволок урода, и заковал его в наручники!

— Воскобойников, ты чего, ополоумел?! — полковник в сердцах стукнул кулаком по козырьку у окошка дежурной части — Ты что, инструкции не знаешь?! Выговор захотел?! Инвалида — в наручники! Спятил?!

— Этот инвалид подозревается в убийстве Надежды Родионовны Есауловой, в просторечии бабы Нади, небезызвестной целительницы. Я задержал его до выяснения причин смерти бабы Нади, и еще для того, чтобы уберечь от самосуда деревенских жителей. Они его едва не убили. Так куда мне прикажете его девать? Возможно — это убийца. Прикажете мне его отпустить?

— Ты говори, да не заговаривайся! — резко бросил полковник, с отвращением и неприязнью глядя на Сергара — Как это — убийцу отпустить?! А зачем ты его заковал? Чтобы не сбежал, что ли?

— Хе хе хе... Простите, товарищ полковник! — прыснул со смеху постовой у лестницы — Просто Петрович только что то же самое сказал!

— Мне нужно было оставить его снаружи, чтобы прикинуть, как доставить внутрь — спокойно пояснил участковый — Как вы видите, товарищ полковник, наши вертушки совершенно не приспособлены для пропуска инвалидов-колясочников. Потому мне пришлос переносить его на руках, а потом уже усаживать в кресло. Которое я тоже перенес на руках. Если вы мне прикажете — я отпущу подозреваемого и займусь своими делами. Но в этом случае я не отвечаю за последствия.

— А с чего решили, что это он лекарку убил? — нахмурился полковник — Инвалид?! Зачем? Нелогично.

— И я считаю — нелогично! — согласился Сергей — Вот только попробуйте это доказать сыну бабки Нади, и всем деревенским. Жена Матвея, сына бабки Нади, утверждает, что этот парень бабку душил, она застала его прямо на ней!

— На бабке?! — удивился полковник — Он чего, насиловал ее, что ли? Час от часу не легче! Хотя какое насилие — он же колясочник. И хотел бы, да не может...хмм...может потому и задушил? С расстройства? Эй, ты какого черта бабку задушил?

— Идиот! — отчетливо сказал Сергар, и отвернулся в сторону. Он устал, ему ужасно хотелось есть, пить, и по-маленькому в сортир. У него было не просто ужасное — отвратительное настроение, когда хочется просто забиться в какую-нибудь дыру, вроде комнаты в гостинице, упасть на кровать и никого не видеть — по крайней мере пару дней. И лучше при этом хорошенько нажраться.

— Что ты сказал?! — покраснел полковник, и не получив ответа, приказал — В камеру его! В обезьянник! Оформляйте на трое суток, а потом решим — по результатам экспертизы. Вызовите дежурного следователя, пусть оформит. А ты — рапорт, объяснение от злодея, все, как положено. Регистрируйте в КУП.

— Товарищ полковник, а кто же его вниз потащит?! — взмолился дежурный — Я отлучаться по понятным причинам не могу, помощник дежурного — тоже! Кто его в камеру понесет, кто будет таскать в сортир?! Мне чего делать-то?!

— Воскобойников задерживал — вот он пусть его и тащит — разрубил Гордиев узел видавший виды полковник — А что касается сортира — пусть в штаны гадит, сволочь! Будешь в штаны гадить, паскудник? Ты зачем бабку убил, может сразу расколешься?!

— Пошел на....! — четко и внятно произнес Сергар, пользуясь лексиконом дяди Пети — Чтоб ты сдох, волк позорный! Чтобы ты до конца жизни в штаны делал, гаденыш!

— Оооо...вон ты какие слова-то знаешь! Похоже не зря тебя Воскобойников прихватил! Бандюган! Не гляди, что инвалид! Давай, Воскобойников, тащи его вниз! Да наручники-то сними, черт тебя подери! Не дай бог проверка из области — греха не оберешься, доказывай потом, что мы боялись побега инвалида-клясочника, на всю жизнь пятно, будут смотреть, как на дураков!

— И не зря! Вы и есть дураки! — злорадно добавил Сергар в которого будто бес вселился. Ему не раз говорили, что если не поест — с ним совершенно невозможно общаться. На голодный желудок Сергар становился злым, желчным, вспыльчивым и скорым на расправу типом, от которого лучше держаться подальше. По крайней мере — со слов однополчан. Сам Сергар за собой подобного не замечал. Или не хотел замечать.

Полковник поднялся по лестнице, а участковый вынул Сергара из коляски и усадил на потертый диван для посетителей. Потом взял коляску и побрел вниз по каменной лестнице, в подвал, туда, где находились камеры задержанных.

Здесь пахло хлоркой, а еще — нечистотами, потом, блевотиной. Всем тем, что выделяли в мир существа, запертые за стальной решеткой камеры предварительного заключения, или в просторечии — КПЗ.

— Пошли! — участковый легко, как ребенка поднял Сергара на руки, и тот для себя отметил: не ошибся, когда предположил, что у этого человека стальные мышцы. Полнота была кажущейся...

— Гы гы гы!— заржал постовой у лестницы — Серега, а на горшок? Ты его не забудь попсыкать! А то зассыт и засрет всю камеру!

— Пошел на....! "Ласково" ответил участковый, и не слушая бормотания обиженного сержанта, зашагал вниз. Уже дойдя до нижней ступеньки, вдруг остановился и спросил:

— В самом деле — в сортир хочешь?

— В самом деле — хочу! — мрачно кивнул Сергар — По-маленькому. Я того и гляди в штаны упущу!

Участковый кивнул, прошел по коридору и занес Сергара в помещение, по вонючести своей отличающегося от коридора лишь количеством содержания хлорки в воздухе. Честно сказать — от хлорки здесь едва не ело глаза, и горло Сергара перехватило спазмом, когда он хватанул этой хлорно-воздушной смеси.

Кроме возвышения в полу и дырки, в которой журчала вода, здесь ничего не было, потому участковый вздохнул, взял Сергара за подмышки сильными руками, повернув к дырке на расстоянии доступности, и предложил:

— Давай, только быстрее. Иначе я тебя долго не продержу. Ты тощий, но на удивление тяжелый! Говна видать много...вот ты мне жизнь устроил, черт тебя задери!

Сергар не заставил себя ждать, и через несколько минут он уже въезжал в закрытую толстой решеткой комнату, в которой сидели несколько "собратьев по несчастью", не выразившие по поводу прибытия нового сокамерника никакого восторга. И даже наоборот — кто-то из лежащих на деревянных топчанах хрипло сказал:

— Вот только урода нам здесь и не хватало! Сцука и так дышать нечем, а эти волки позорные пихают к нам, и пихают!

Сергар не обратил на говорившего никакого внимания. После того, как он сходил в туалет, жизнь вместе с мочевым пузырем слегка облегчилась, но от этого не стала лучше. Его мучил голод, и он догадался — почему. Страшный, неутолимый голод, когда хочется есть каждые полчаса, и когда съеденное переваривается за считанные минуты, практически не оставляя шлаков для выхода из организма.

Снадобья и заклятие. "Бабка Надя" напоила его специальным снадобьем, которое ускоряет процессы организма, и одним из побочных эффектов был ужасающий, неутолимый голод. Телу нужно было есть, и оно просто визжало от невозможности выполнить свое желание — набить пищей пустой желудок. И съедало само себя.

Вторым побочным явлением были раздражение и вспышки ярости, мозг будто отключался, и даже при умении контролировать эмоции, получалось не очень хорошо. Если человек изначально был невыдержанным, "без тормозов", то получив такое снадобье он превращался в безумца, одержимого желанием сломать, разбить, а то и убить — разрушить все, что было ему не по душе.

Сергар был уверен, что "бабка Надя" это знала, но все-таки рискнула. Почему? А почему бы и нет? Средство это очень эффективно, если хорошо питаться, мышцы нарастают, как тесто на дрожжах. Что касается агрессии, так тоже ничего страшного — кто может вызвать агрессию у человека, запертого в доме и не выходящего на свет? Если только сама лекарка, но она умеет себя защитить от любого человека, не владеющего магией.

Подкатившись в стене, откинул голову, уперев затылок в холодный бетон, закрыл глаза. Перед внутренним взором мелькали лица, фигуры людей, картинки из увиденного в последние дни.

Бабка Надя, скорчившаяся на постели и ставшая совсем маленькой, меньше, чем была при жизни.

Участковый — огромный, сильный, смотревший на Сергара с презрением, осуждением, как на предателя и подлеца.

Матвей — здоровенный, как и Сергей — глаза мокрые, в них боль и ярость.

Холеный полковник в своей смешной широкой шляпе, которую здесь назывли "Фуражка".

Веселый постовой, скучный дежурный, разбитые, испитые рожи сокамерников.

Век бы этого всего не видеть! И поесть! Поесть! Ну почему не попросил Сергея дать хоть кусок хлеба?! Он бы понял... Гордость, все гордость! А пора бы отвыкнуть от гордости. Уже не боевой маг, сильный мужчина, которого не взять голыми руками — он низший из низших!

Безногий инвалид, к тому же обвиняемый в убийстве старухи! Куда еще ниже-то?

Задремал. Вернее — впал в состояние близкое к дремоте. Так легче переносить нелегкую жизнь. Например — когда сидишь под дождем в открытом поле, из жратвы только размокший сухарь, а проклятый обоз с мясом и хлебом застрял в грязи возле ближайшей деревни. И командование (чтоб его понос прошиб!) не разрешает покинуть ту лужу, в которой обосновалась ганза!

В прежние времена бы Сергар бы воспринял все павшие на него тяготы как нормальную часть жизни, а теперь...теперь он отвык, расслабился без воинской службы.

Ослаб. Да, ослаб! И не только телом.

Грохот стальной двери, шаги, глуховатый, хриплый голос:

— Во! И урод здесь! Спит спокойно, козлина!

— Ты чего до него докопался, Сеня?

— Чо-чо, бабку замочил он, урод гребаный! Слыхали про бабку Надю? Вот он ее и задушил!

— Да ты чо? Внатури? Вот гад! А откуда знашь?

— Следак сказал. Грит — его Воскобойников притащил, прямо с бабки снял!

— Ни хера себе! Он чо, мохнатый сейф вскрывал?! Чо он на бабку-то полез?! Не — погодь, чо-то не вяжется. У меня сосед покойный на коляске катался, так вот говорил — ничо не работает у этих инвалидов. Ниже пояса вабще ничо не работает. Так что гонишь.

— Чо я гоню?! Ты базар-то фильтруй! Чо услышал от следака, то и говорю! Задушил! На бабке лежал! А чо он там может, чо не может — я те чо, доктор, чо ли?

— Так вот и не гони, раз не знашь. Мож, следак нарошно фуфло прогнал, а ты на ментовские штучки повелся! Чо, внатури, ментам веришь?

— А давай ево и спросим! Делов-то! Эй, ты, урод, просыпайся! Хорош дрыхнуть!

Сергар почувствоваал удар — кто-то пнул его в колено, да так, что коляска развернулась боком к стене. Открыл глаза, готовый к бою, и в первую секунду не понимая, где находится. Ему снился мертвый город, толпа бродячих трупов, и Сергар не очень удивился, когда перед его лицом возникла рожа, похожая на одного из тех, кто заполняет улицы убитых городов — бледная, с покрасневшими белками глаз, и такая же бессмысленно-тупая.

— Проснулся?! Давай, говори обчеству, с какого ....ты бабку завалил, уе....к!

Толстогубый хотел сплюнуть, но покосился на одну из лежанок и не решился. Плевать в "хате" — западло.