Шипы

— Помню.

Галлахер смотрел на своего поверженного противника, и в его мозг вкралось одно нелепое подозрение.

Он был очень молод — на вид не дать больше двадцати, совсем щенок. Темноволосая голова замотана грязным бинтом с пятнами потемневшей крови. Форма ничуть не лучше и местами разорвана. На одном рукаве Ли разглядел шеврон "Линкольна", а на другом сержантские нашивки. У него были две винтовки, соединенные вместе и замотанные в нескольких местах липкой лентой. Осунувшееся бледное лицо. И что-то еще... Что-то...

Припав на одно колено, Галлахер расстегнул на парне китель и вытащил жетон. В его ладони миниатюрный чип ожил... по дисплею побежали строчки информации. И то, что увидел Галлахер, повергло его в ступор.

— Поздравляю, Ли, — наконец, с трудом, выдавил он, — У нас девочка.

Галлахер вернул жетон на место. На азиатском лице Ли появилось выражение беспомощности.

— О, нет.

— О, да!

Девочка между тем пришла в сознание и открыла глаза. Ее взгляд был безжалостным и жестоким и одновременно с этим каким-то затравленным.

— Мэм, прошу простить мне мою несдержанность. Позвольте, я помогу вам подняться.

Не дожидаясь ответа, Галлахер взял ее за руки и рывком поставил на ноги. Она сплюнула в сторону сгусток крови и провела по губам тыльной стороной ладони. А потом, словно продолжая это начатое движение, нанесла Галлахеру резкий удар под челюсть. Все так же безмолвно, не сводя с него глаз.

Галлахер отшатнулся назад, но устоял на ногах. Ни Ли, ни Шерман не успели ничего сказать или сделать. Галлахер потер поврежденное место и сказал:

— Да, я это заслужил.

— Полагаю, обмен любезностями закончен? — холодно спросила девушка.

— Да, пожалуй.

— Мэм, — это Ли, — Вы являетесь членом экипажа с "Абрахама Линкольна"?

— Да.

— Есть кто-нибудь еще, кроме вас?

— Нет, я осталась одна. Больше никого нет. Никто не выжил. Только я.

Она старалась держать себя в руках, но голос дрогнул.

— Мне очень жаль. Мы прибыли, чтобы спасти вас, но, кажется, поздно.

Она саркастически хмыкнула и бросила быстрый взгляд на Галлахера.

— Можете считать свою миссию выполненной. Больше никого нет, кого нужно было бы спасать. Только я. Сержант Гордон, корабль "Абрахам Линкольн".

— Айк Ли, корабль "Ричард Плантагенет".

— Джин Галлахер.

— Кибернетический организм ? Е — 721...

— Это Шерман.

— Отлично, но нам действительно нужно убраться отсюда. Лучше не находиться долго на одном месте.

Она подобрала свою винтовку, и стало видно, что на самом деле ей тяжело держать оружие. Что она устала и силы уже на исходе.

— Наша трифибия разбилась, и мы вынуждены возвращаться к кораблю своим ходом.

— И где он, ваш корабль?

— Недалеко от "Линкольна". Шерман, можешь определить?

Прикрыв глаза, киборг провел сканирование и поиск.

— Примерно в ста сорока километрах.

— Сержант, а что случилось с "Линкольном"? Почему вы ушли?

— Из-за них, — она мотнула головой на монстров.

— А что это? Что они такое?

Гордон долго молчала. Ее взгляд скользил по равнине, а когда вернулся к лицам мужчин, то заставил их содрогнуться.

— Я не знаю, — тихо ответила она, и в ее голосе прозвучала неприкрытая боль, — Я до сих пор этого не знаю. Они убили всех, а я до сих пор не знаю, ЧТО они такое.

* * *

История гибели "Линкольна" была краткой и драматичной. Когда первая группа разведчиков не вернулась, капитан Смит послал на их поиски, но и спасатели сгинули без следа. Их семьи получат "Пропал без вести", хотя Гордон склонялась к тому, что от них уже ничего не осталось. Люди стали осторожнее и почти не выходили из корабля. Вокруг установили силовой барьер и ждали помощи, но это длилось недолго. Потом явились монстры. Раз за разом лягушкообразные твари атаковали людей в их крепости, просто тупо лезли вперед, не считаясь с потерями в своих рядах. Впрочем, вряд ли они умели считать. Силовой барьер отлично держал оборону, но энергия при этом стремительно истекала, и не было никакой возможности ее возобновить. Через неделю осады команда раскололась. Часть хотела уйти с корабля и попытаться выжить на поверхности планеты за счет мобильности группы. Вторая часть, в которой был и капитан Смит, считала, что нужно остаться на корабле и дожидаться помощи. Противостояние не было длительным. В первый же удобный момент, когда чудовища на время отступили, желающие покинули корабль и ушли в девственные джунгли. Гордон была вместе с ними. Услышав, что "Линкольн" пуст и мертв, она долго молчала, опустив голову, а потом глухо заметила:

— Значит, у них тоже ничего не получилось.

Какое-то время им действительно удавалось выжить за счет своей мобильности. Они опасались отходить далеко от "Линкольна", чтобы не пропустить помощь, но с каждым днем надежда на то, что кто-то явится их спасать, таяла. Их было девять человек. Двое не выдержали происходящего и покончили с собой. Еще двое чем-то отравились и отошли в мир иной, истекая черной вонючей жидкостью. Одна нарушила приказ и ночью отошла из лагеря одна, чтобы пописать. Эта стеснительность стоила ей жизни. Вчетвером они решили удалиться от корабля и сумели продержаться еще несколько недель. А потом Гордон осталась одна. Она собрала все, что уцелело: запасы концентратов и воды, и самое главное — боеприпасы, и решила пробираться обратно к "Линкольну". У нее было серьезное подозрение, что к тому времени она осталась единственным выжившим, но Гордон гнала эти мысли. Она потеряла надежду, что помощь придет. Она хотела умереть, защищая свой дом.

— Тебе не придется умирать, — сказал Галлахер, — Правда, Ли?

Но Ли не поспешил подтвердить его слова. Вместо этого он спросил:

— Что стало с вашими пассажирами?

— Они оставались на корабле.

Вот и все. Их миссию действительно можно считать законченной. Они отыскали "Линкольн" и его экипаж — сержанта Гордон, единственную уцелевшую в кровавом поединке с шипами. Все остальные мертвы. Осталось только добраться до корабля и уносить ноги.

Позади было шесть часов утомительного пути, последовавшие за внезапным боем. Их снова было четверо, но теперь вместе солнечного, вдоль и поперек изученного Лоуренса была сумрачная незнакомая Гордон. Они сделали привал, когда Ли от напряжения потерял сознание и повис на руках Шермана. Его бандаж на ребрах ослаб, а рана на плече начала кровоточить.

— Нельзя исключить, что слюна этих тварей содержит яд, — сказала Гордон, пока они вдвоем приводили его в чувство.

— Как думаешь, они разумны?

— Я не знаю. Мы не нашли признаков разума, но чужие есть чужие. Возможно, мы просто не увидели то, что лежит у нас под носом.

Ли очнулся. Они помогли ему сесть и снять куртку. За прошедшие сутки гематома на торсе приобрела угрожающий багрово-фиолетовый цвет.

— Можно я посмотрю?

Ли кивнул. Тонкие длинные пальцы Гордон невесомо прошлись по коже легким нажимом. В особенно чувствительном месте Ли втянул воздух через сжатые зубы. Кожа была сухой и горячей.

— Больно? А здесь? А здесь?

Ничего не объяснив, Гордон заново сделала тугую повязку, стараясь быть как можно более аккуратной. Потом занялась плечом.

Тут все было намного хуже. Рана воспалилась и источала отчетливый запах разложения. Кожа вокруг почернела, и рука висела плетью. Гордон и Галлахер переглянулись, но никто не произнес ни слова, они прекрасно поняли друг друга.

— Это нужно почистить и перевязать. Выдержишь?

Ли заставил себя слегка улыбнуться и ответил вопросом на вопрос:

— А у меня есть выбор?

— Пожалуй, нет.

Гордон вколола ему новую порцию обезболивающего и занялась раной. Ли сделался белым, как снег. На лбу и на висках выступили крупные капли пота. Потом, уже не замечая этого, он закрыл глаза и застонал. Действия Гордон были уверенными, как будто она выполняла привычную работу, и это заставило Галлахера спросить:

— Гордон, ты медик?

— Нет.

— А кто?

— Разведчик. В числе прочего мы изучали и полевую хирургию. Видишь, знания пригодились.

Галлахер потер нижнюю челюсть. Гордон бросила на него быстрый косой взгляд и усмехнулась.

— Этому нас учат тоже.

— Ты хорошо научилась.

— Спасибо.

Пока они занимались Ли, Шерман постоянно сканировал пространство на предмет новой атаки. Винтовку Лоуренса он присоединил к своей, как это было сделано у Гордон. Он двигался по кругу молчаливым стражем, понимая, что обязан защищать этих хрупких уязвимых людей. Он, который тоже когда-то был человеком. Но это было давно. В прошлой жизни. И неправда.

Закончив с Ли, Гордон занялась собственной уставшей и грязной персоной. Она тоже устала. Устала до того, что готова упасть и больше не вставать. Чувство опасности, все это время помогавшее ей ускользать от монстров, притупилось от постоянного страха. Гордон находилась на грани отчаяния, хотя и не готова была в этом признаться даже себе. Все время, проведенное в одиночестве, она думала не о том, как бы выжить, а о том, как не сойти с ума.

— Давай, лучше я.

Она позволила Галлахеру размотать истасканный бинт на своей голове. На лбу был длинный глубокий порез, начинавшийся от левой брови и одним росчерком поднимавшийся до линии волос над правым виском. Рана уже подживала, но все равно выглядела устрашающе. Когда ее нанесли, кровь, должно быть, залила Гордон все лицо. Галлахер представил себе эту картину и содрогнулся. Пилоты почти не сталкиваются с подобными вещами. Их Смерть, как правило, бывает быстрой и милосердной.

— Не очень-то это похоже на наших зверюшек, — заметил Галлахер, стирая сукровицу. Гордон сидела, скрестив ноги и обнимаясь со своей винтовкой, и он стоял перед ней на коленях. Впервые в жизни он стоял на коленях перед девушкой. Гордон долго молчала и поэтому, когда она заговорила, Галлахер сначала даже не понял, что она отвечает на его слова. Она говорила тихо, тщательно выбирая слова:

— Терри Коннор... ну, та, которая сошла с ума... она решила, что все мы все равно умрем... и что ее святой долг не дать нам погибнуть от лягушачьих зубов. Что-то она так говорила насчет того, что тогда ни Иезис, ни Человек Креста не примут душу, и она будет обречена на вечное скитание между мирами. Терри решила, что она сама должна убить нас всех... она взяла нож и... Я просто защищала своих людей. А ночью она и Дик... ее муж... они покончили с собой.

За время ее рассказа Галлахер закончил перевязку, но сохранил свою коленопреклоненную позу, украдкой рассматривая Гордон. Некоторые мелкие признаки, незаметные с первого и даже со второго взгляда, указывали, что она несколько старше, чем он думал. И что за истекшие несколько недель ей здорово досталось. Почему-то в глаза бросились обломанные неухоженные ногти и руки в ссадинах и царапинах.

Защищала своих людей.

— Гордон, — шепотом позвал он.

— Что?

Она отвлеклась от созерцания горизонта и подняла на него взгляд. И в глубине ее глаз Галлахер вдруг увидел не только усталость, но и странную древнюю боль и пустоту, какая неизменно появляется в глазах человека, игравшего в саму страшную игру — игру со Смертью. И в нем шевельнулся первобытный страх, как тогда, когда Ли показал им звезды.

— Как ты думаешь, Ли дойдет?

— Я не знаю.

Но Ли после перевязки и инъекций стало получше. Они воспользовались привалом, чтобы пожевать концентратов, но сил это почти не прибавило. Ли больше пил, чем ел.

За время их пути небо затянули низкие свинцово-черные тучи. Влажный воздух, кажется, стал густым и вязким и перемещался сырыми потоками от малейшего движения. Звуки дикой природы стихли, и стал слышен зов кораблей — двойной сигнал маяков на "Ричарде" и "Линкольне".

Гордон обеспокоено посмотрела на небо и, наконец, решила озвучить свои подозрения:

— Скоро пойдет дождь, возможно, ливень. Нам лучше пройти еще сколько-нибудь, а потом поискать убежище. Пока идет дождь, мы будем в безопасности.

— Откуда знаешь? — подал голос Ли.

— Они не нападают во время дождя. Тоже прячутся.

— Тогда, может быть, нам стоит продолжить путь в это время?

— Будет тяжело идти, ты просто не представляешь себе. Земля раскисает и превращается в болото. Струи могут быть настолько сильными, что сбивают с ног. Обычно мы использовали это время, чтобы отдохнуть.

— Значит, нам нужно идти.

Ли поднялся и взял винтовку. Его правая рука покоилась на перевязи и бездействовала, но он сможет стрелять и левой. Его не взять голыми лапами.

Следом за ним встала Гордон. Взяла свое сдвоенное оружие и вещи. Она сильная. Она выдержит. Она все сможет выдержать.

— Т. Гордон! — вдруг воскликнул Галлахер, и она обернулась.

— Что?

— Я вспомнил! Это ведь ты — Гордон Т?

— Да.

— Там, на "Линкольне"... Мы были там с Ли, и я зашел в каюту, в которой сам когда-то жил. Там на дверях было твое имя.

Ее лицо исказилось мукой нечеловеческой боли, но Галлахер этого не замечал. Все это время он думал, где мог ее видеть. Перебрал в уме весь экипаж "Линкольна", но в то время, когда он проходил стажировку, Гордон там не было. И вдруг — озарение, инсайт. Все сложилось один к одному.

— Там был стереокуб, и я взял его, сам не знаю, зачем. Я вспомнил: там была ты.

— Где он? — спросила она побелевшими губами.

— На "Ричарде". Это твой?

— Да. Мы уходили в спешке. Я хотела взять его с собой, положила на стол и забыла.

— Я взял!

— Хорошо, — выдохнула, — Спасибо.

Но улыбка, возникшая было на ее губах, погасла. И это почему-то вызвало у Галлахера разочарование. Нестерпимо захотелось снова увидеть, как она улыбается.

— Эй, Гордон, — он все еще смотрел снизу вверх, — Скажи, а как ты смогла выжить одна?

Ли, открывший было рот, чтобы поторопить Галлахера, закрыл его и ничего не сказал. Заданный вопрос был ему не менее интересен. Он посмотрел на Гордон, заглянул ей в глаза, в душу... и то, что он увидел, ему совсем не понравилось.

Гордон ласково провела рукой по винтовке, вызвав у Галлахера неоднозначные ассоциации.

— Убивай, — сказала она, — Убей свой страх. Убей себя. Будь повсюду и нигде. Скажи Смерти "Нет!". Она услышит тебя и подчинится. Ты можешь заставить ее покориться. Смерти нет, пока ты не веришь в нее.

Они не нашли, что сказать в ответ. Ли, профессиональный боец и убийца, поразился жесткости и жестокости ее слов. Ни одна женщина не должна переживать такое, что могло бы подвести ее к таким выводам.

Шерман вдруг ощутил, как что-то очень-очень далекое давит в левой стороне груди и вносит в четко отлаженную систему хаос. Неясные образы промелькнули и пропали.

Галлахер поднялся и отважился снова посмотреть ей в глаза. И вздрогнул, как от удара, потому что в них было бесконечно долгое страдание.

Глава VI "Шерман: та сторона, где сердце"

Когда-то, не очень давно, но все же далеко не один год назад жил на свете человек по имени Романо Рамирес. Его родители были нелегальными иммигрантами из Венесуэлы, и вся их жизнь прошла под страхом депортации на историческую родину, где было очень много людей и очень мало еды. Маленький Романо рос на улице, где сражался за место под Солнцем и несколько лишних долларов. Он так и не научился читать и писать, но зато хорошо считал. В двенадцать лет он пошел работать, и к двадцати одному уже ничем не напоминал сына нелегальных иммигрантов. В двадцать пять Рамирес женился и в двадцать шесть стал отцом очаровательных дочек-близняшек. Дальше до тридцати семи лет в его жизни не происходило ничего интересного.