Ромашка

— О блин. А я-то тут при чём? Я ему свечку, что ли, держать должен? Или караулить, с кем он спит? Ну вы, дядь Серёж, скажете.

— Ты ему что, мозги вправить не мог? Дал бы пару раз по куполу для профилактики, чтоб хернёй не маялся.

Анна подскочила к мужу:

— Я тебе сейчас по куполу дам. Своего сына долбить можешь, а мой — какой есть, такой есть. Он не виноват, что мы его с Валерой таким родили. Конечно, он же тебе кто? Никто. А чужого разве жалко? Чужого и по куполке можно...

— Ань, ну чего ты завелась? Своему бы я сам по башке настучал, быстро бы забыл, как гомосятиной страдать.

— Дядь Серёж, ты меня извини, конечно, я тоже от Ромкиного выбора не в восторге, но это его выбор. Его жизнь. И я, если честно, не думал, что вы такой гомофоб. Наоборот, считал, что вы-то Ромку поймёте и поддержите.

— Ты мне леща-то не кидай. Умник, блин... Я не гомофоб. Но Ромка мне как родной, и я не хочу, чтобы он жил и оглядывался постоянно. А то ты не знаешь, как у нас в стране к голубым относятся. А уж о городе нашем и говорить нечего.

— Но он же не собирается афишировать на каждом углу, что он гей.

— Вас, молодёжь, не переспоришь. Пусть живёт, как хочет. Мне-то что, в конце концов. Соплей на кулак намотает, сам поймёт, что это такое.

Сергей поднялся и, матерясь себе под нос, пошёл курить во двор. Уже у порога обернулся к Сане:

— Чего сидишь, пошли уже на улицу, покурим.

На улице он выглянул за калитку, убедился, что рядом никого нет, и приступил к допросу с пристрастием.

— Ну и давно это у него? Ты знаешь, с кем он встречается? Может, этому кадру мозги вправить, чтобы Ромку с панталыку не сбивал?

— Дядь Серёж, не надо никому ничего вправлять. Любовь у них. Как у парня с девушкой, так и у них. А если нормальную пару разлучить, что получится? Ничего хорошего. Так и здесь. Никакой разницы.

— Ёшкин кот. Да какая, к чёрту, любовь! Баловство всё это. С жиру бесятся.

— С какого жиру-то? Они вам что, богема какая?

— И кто кого? Ромка-то хоть сверху?

— Ну а вы сами как думаете? А вообще, какая в принципе разница?

— Ну не скажи. Или ты, или тебя... Есть, вообще-то, разница.

Саня вздохнул и махнул рукой:

— Узнаете, кто Ромкин парень, сами поймёте, кто кого, и куда, и сколько раз...

— Не хами. Значит, его. И кто его парень? Я что, знаю его?

— Знаете.

Сергей соскочил со скамеечки.

— Блядь. Я в Томске только одного парня знаю. Серёга?

— Я вам ничего не говорил.

— Он же нормальный мужик. У него же Машка. Такая баба! Он, бля, совсем, что ли?

— Он разводится с женой.

— Охренеть! Куда мир катится! Мужики совсем долбанулись.

— Дядь Серёж, но вы уж не наезжайте на Ромку. Пойдите ему навстречу.

— Ай! — Сергей махнул рукой, выкинул окурок и зашёл в дом.

Как только Ромкин отчим зашёл в дом, Саня вышел за ограду, отошёл подальше и позвонил в Томск.

Связь включилась чуть ли не после первого же гудка.

— Сань, ну что?

— Ну как тебе сказать? Может, вам сбежать куда с Серым? Хотя нет — найдут. — Саня горестно вздохнул в трубку, специально погромче.

— Что, совсем хреново?

— Ну, дядь Серёжа пошёл ружье чистить. На охоту в Томск собрался. Говорит, там в одной деревне козёл крупнорогатый завёлся, отстрелить хочет. А молоденького, соблазнённого козлика привезут домой, и под замок.

В трубке участилось дыхание. Потом послышалось подозрительное сопение.

— Э, Ромка, ты там чего носом шмыгаешь? Никак реветь собрался? Ты прекращай в деваху-то превращаться. И шутки совсем понимать разучился.

— Саня, блин... Я здесь места себе не нахожу, а он шутит.

— Ладно, не ворчи. В общем, твои восприняли всё без истерик и заламывания рук. Про Серого извини, но я всё же сказал. Рано или поздно всё равно придётся. Так уж лучше вывалить всё сразу.

— Ну и?

— Ром, дай им время. Их тоже понять можно. Не каждый день услышишь, что твой сын спит с мужиком и о внуках от него можно забыть.

— Как мать? Ей хоть не плохо?

— Ну, мамка у тебя молодец. Только я тебе не советую завтра домой приезжать.

— Почему? Мы же наоборот хотели, чтобы я с ними поговорил.

— Позвони. Поговори по телефону. Будет лучше, если у них будет несколько дней попривыкнуть немного к ситуации. А если ты ещё и с фингалами явишься посреди учебной недели, у тёть Ани точно истерика начнётся. Тогда уж тебе в Томск хрен кто уехать даст. Сами они, думаю, раньше выходных рвануть к тебе не смогут, так что будет время подготовиться к их приезду.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты говорил, что Серый в городе хату снять хочет. Вот пусть снимает. И сразу переезжай к нему. Это уже будет неоспоримый факт, что он ради тебя всё бросил, а значит, и ты ради него готов на всё. Твоим деваться будет уже некуда, и им придётся смириться. Как раз и Серого проверишь, готов ли он действительно на такой поступок.

Ромка молчал. В трубке было слышно только его тихое сопение.

— Ты там чего, уснул, что ли? Я кому это всё говорю?

— Сань, я боюсь.

— Чего? Раньше бояться надо было. Сам всю эту бодягу замутил.

— А если мы не сможем вместе жить? Это же что, получается, как муж и жена?

— Едрёшкин кот! Рома! Ты кому сейчас мозги паришь? Себе, мне или Серёге? Три дня назад ты говорил, что любишь его. Так в чём дело? Мужик всё ради тебя бросает. Готов родню потерять, а ты взад пятки? Так скажи ему. Зачем тогда весь этот цирк надо было устраивать? Он бы с братом помирился, и никто ничего бы не узнал.

— Сань, не заводись. Мне правда страшновато.

— Он же силой тебя держать не будет. Ну не сможете вместе жить, вернёшься на квартиру, в конце концов.

— Ладно. Спасибо тебе за всё. И мамке своей спасибо передай. Поцелуй её за меня.

— Хорошо. Всё, спокойной ночи. Звони. Мы, как только от твоих, свалим, я тебе маякну, позвонишь им.

Вернувшись в дом, Саня застал всех за столом, на котором стоял пузырь самогонки, привезённой из деревни. Ромкин отчим кивнул ему на стул.

— Садись, выпьем. Без бутылки здесь хрен разберёшься.

— Мне в шарагу завтра.

— Да нам тоже на работу. Напиваться никто не собирается. Но от новостей таких шарики за ролики закатываются.

— Ты мне ребёнка не спаивай. Шарики у него. А то я быстро тебя на ролики-то поставлю. — Анна убрала от Сашки поставленную рюмку.

— Ир, скажи ей... Кто из вас мать, в конце концов.

Сергей с надеждой повернулся к хохочущей соседке.

— Не, ну даже выпить не с кем! Блин, с мужиками спать — они не дети, а как водку пить — так нельзя! — возмущался Сергей.

— Тёть Ань, ну правда, чего ты, в самом деле. Я же взрослый уже. Рюмку выпью, для поддержки — и всё.

— Вот-вот. Всё с рюмки и начинается. — Анна ворчала, но рюмку вернула.

— А наливай и мне! Ань, дай ещё одну стопку. — Ира подмигнула сыну с Серёгой. — Будем обмывать Ромкину любовь.

Саня, глядя на дядь Серёжину скривившуюся физиономию, не сдерживаясь, засмеялся.

— Чего-то мне даже пить расхотелось, — разливая самогон по рюмкам, пробубнил тот.

Анна поставила на стол ещё две стопки.

— А ты тоже, что ли, будешь? — Сергей с удивлением посмотрел на жену. Она пьянела с одной рюмки и перед работой поэтому обычно никогда не пила.

— А я что, лысая? Любовь, в конце концов, у моего сына. Да ещё, блин, и нестандартная.

Саня, уже не сдерживаясь, хохотал. На отчима Ромки без смеха не взглянешь. На его лице отобразилась целая гамма эмоций. Выпить хотелось, но повод вроде неподходящий. Пить за голубую любовь вроде как стрёмно. Но самогонка всё же победила. Бормоча себе под нос ругательства, Сергей поднял рюмку.

— Ну, за любовь, так за любовь. — И уже сам смеясь, добавил:

— А самогончик-то зятёк подогнал.

Анна, цедившая сквозь зубы противную жидкость, поперхнулась. Потом залпом выпила остатки, запихнула в рот солёный гриб и... разревелась.

Все растерялись. Сергей сгрёб её в охапку.

— Ань, прости. Ну, я не хотел подкалывать, само выскочило. Больше в жизни не буду. Вот честное слово. Не реви, а... Ирина права — жив— здоров, и на том спасибо. Вспомни, как мы напугались тогда. Да и бог с ней, с голубизной этой... Серёга, в конце концов, за ним там хоть присмотрит. Так что даже плюсы в этом есть. — Он целовал лицо Анны, вытирая ей слёзы, а она, шмыгая носом, кивала головой.

У Саниной матери тоже глаза блестели, и, чтобы не разреветься, она быстро разлила всем, кроме Сашки, по второй.

— Давайте выпьем, чтобы у вас всё было хорошо. Чтобы Ромка окончил институт и был счастлив. И ты, Ань, счастливая женщина, у тебя два замечательных сына, потрясающий муж, так что тебе грех лить слёзы. Улыбнись давай.

Анна заулыбалась, вытирая нос носовым платком, с нежностью глянула на Сергея.

— Вот завтра же болеть буду. Взял бы да запретил жене пить, так нет, он ещё сам подольёт. Вражина. — Она ласково подёргала Серёгу за ухо, отчего у него улыбка расползлась до ушей.

— Это ты у нас командир, а я подчинённый.

Домой Саня с матерью пришли уже за полночь. Санька крепко обнял мать.

— Мам, ты у меня самая-самая... Ну и тёть Аня у Ромки тоже... Да и дядь Серёжа не подкачал. Я тебя так люблю, мамка, ты даже не представляешь.

— Ну, наверное, так же, как и я тебя, сына.

— Спокойной ночи, мамуль.

— Спокойной.

Эсэмэс Ромке Саня отправлять не стал. Он просто позвонил ему и, когда тот взял трубку, сказал:

— Всё путём. Твои — просто супер. Не парься, спи спокойно. Завтра им позвонишь.

— Спасибо, Саш. Спокойной ночи.

Глава 11

К Артёму сон не шёл. Провалявшись рядом с мирно спящей женой до двух ночи, он встал и пошёл на кухню курить.

Слова брата прочно засели в мозгу. Да ещё утром мать позвонила. Переживала за Сергея, просила помочь ему устроиться в городе на работу. Лучше бы за себя переживала. Ведь одна в деревне остаётся, без помощи, без мужских рук, необходимых в хозяйстве.

Он ничего не ответил на её просьбу. Просто промолчал. И вообще молча слушал её, не перебивая, хоть и дико раздражала эта забота о неблагодарном братце.

Сам этот педик не выходил из головы ни на минуту. Засел прочно, несмотря на то, что Артём старался выкинуть его не только из головы, но и из своей жизни. Но всё бесполезно. Не получалось. И Артём срывался на семье, отчего злился ещё больше.

Он без перерыва докуривал уже вторую сигарету, бесцельно пялясь в окно на ночной двор, когда услышал за спиной голос жены.

— Артём, что происходит? Ты сам не свой последнее время.

— Нормально всё. С чего ты взяла? — Затушив окурок, хотел было уже проскользнуть в дверь, но Наталья поймала его за руку.

— Сядь, поговорим.

— Спать надо. На работу проспим. Да и говорить не о чем.

— Я же не слепая, вижу, что с тобой творится. Cам на себя не похож. Ты что, врезался в кого? Деньги должен?

— Да ни в кого я не врезался, никому ничего не должен. Говорю же, всё нормально. Пошли спать.

— Ну, значит, любовницу завёл. Что, киндер-сюрприз преподнесла?

— Сдурела, что ли, совсем? Какая любовница? Дурью не майся, нет у меня кроме тебя никого. И на хрен никто не нужен.

— Все так говорят. Что я, по-твоему, думать должна? Вижу же, что-то случилось. Или ты всё рассказываешь, или я остаюсь при своем мнении и завтра же заберу детей и уеду к маме.

— Сдурела баба. Ладно. Чайник тогда уж поставь.

Наталья терпеливо дождалась, когда вскипит чай, разлила его по чашкам, достала печенье и конфеты. Артём смолил уже третью сигарету за полчаса.

— Ну, я жду. — Наталья села, уставившись на мужа.

Он со вздохом опустился на стул, поставил локти на стол и уткнул лицо в ладони. Было невыносимо стыдно рассказывать жене про брата, как будто это он, а не Серёга был голубым.

— Не знаю даже, как это сказать. Я тебе говорил, что Серый с Машкой расходятся?

— Говорил, и что? Ты-то что переживаешь? Они взрослые люди, сами разберутся. Хочешь сказать, что ты до такой степени переживаешь братов развод?

— Наташ, ты только со стула не падай. Серый — гей.

— Что? Да ну на фиг! В жизни не поверю.

— Придётся. Я сам в шоке от своего братца.

— С чего ты это взял?

— Помнишь пацана, которого он на дороге подобрал?

— Ну?

— Любовь у них. Я сам их видел. Целовались прямо на улице.

— Одуреть! Вот это новость. Они с Машкой из-за этого разводятся? Она что, застукала их?

— Машка не знает ничего. Мать тоже. Я когда увидел, думал, прибью его. Я ему сказал, чтоб он валил из деревни, пока не узнал никто, нехрен мать позорить.

— Артём, ты совсем что ли? Как мать одна с таким хозяйством управится?

— Она звонила сегодня. Машка половину хозяйства забрала... Зимой справится. На выходных будем ездить помогать, а там посмотрим.

— И куда он теперь? К пацану этому жить пойдёт?

— Да мне похрен, куда он пойдёт! Нет у меня больше брата! Уехал, далеко и надолго. Умер, всё!

Наталья с ужасом смотрела на мужа.

— Артём, ты что говоришь такое?

— Какое такое? А на хрена мне брат — педик? Чтобы мои сыновья, когда вырастут, стыдились, что у них дядька пидорас? Так по мне, лучше пусть никакого не будет.

Наталье вдруг стало страшно. Она никогда не задумывалась на эту тему. А ведь у них два мальчика. А если кто-то из сыновей вдруг окажется на месте Сергея? Артём откажется и от него? Она почувствовала, как горло сжимает спазм.

Хотелось плакать. Её такой тихий, уютный, стабильный мирок вдруг взорвался. Ничего ведь не случилось, дети ещё малы, и с чего вдруг такие мысли, что кто-то из них может пойти в дядьку? Но, глядя на злого Артёма, она понимала, как плохо, оказывается, знала мужа. Она видела в нём только доброту, надёжность, любовь. И вот это всё теперь не стоило ломаного гроша. Ведь нельзя разлюбить и вычеркнуть из сердца родного человека только за то, что он не подходит под твои устои. Значит, всё ложь. Значит, и её с детьми он так же легко выкинет из жизни, сделай они что-то не так.

Артём заметил, как вдруг побледнела жена, как на глаза навернулись слёзы.

— Наташ, ты чего?

— Никогда не думала, что ты такой урод.

— Что? — Артём поражённо смотрел на жену.

— Только уроды хоронят заживо людей. Похоронить, как мёртвого, родного брата только потому, что тебе не нравится, что он гей!

— А тебе нравится? Ты что, в восторге, что мой братец пидор?

— Не нравится. Но я бы никогда не отказалась от родного человека. Что тогда тебе стоит выкинуть из жизни меня?

— Ты что несёшь? При чём здесь это?

— А ты подумай на досуге. Может, дойдёт. — Она встала и ушла в спальню.

А Артём снова курил на кухне, слушал, как в подушку плачет жена, и не мог понять, что на неё нашло.

У Ромки было замечательное настроение. На душе легко и спокойно после разговора с матерью. Темы его ориентации почти не касались. Мать просто сказала, что всё знает.

Сказала, чтобы он никогда не забывал, что дома его любят и ждут, что бы в его жизни ни произошло. От этих слов у Ромки слёзы на глаза навернулись, сердце защемило от нахлынувших чувств любви и благодарности к своим близким. Дальше разговор шёл как обычно, словно ничего не случилось. Говорили об учёбе, о квартплате и о всяких мелочах.