Аластер Рейнольдс "Алмазные псы, дни Бирюзы"

— Тогда, возможно, нам следует отступить. Соберемся с силами и вернемся. Поступая так, мы ничего не потеряем.

— Ты не можешь быть в этом уверен. Мы не знаем, позволит ли нам Шпиль предпринимать эти попытки дальше. Возможно, это уже утомляет нас.

— Я все еще...

Но я остановился, мое новое тело с осиной талией легко изгибалось при приближении шагов.

Моя зрительная система просканировала приближающийся объект, превратив его в фигуру, переступающую порог предыдущей комнаты. Это была человеческая фигура, но та, которая, по общему признанию, претерпела некоторые изменения — хотя и не такие радикальные, как те, которые Трентиньян произвел на мне. Я наблюдал за тем, как медленно, болезненно она продвигалась вперед. Наши собственные движения казались медленными, но по сравнению с ними были молниеносными.

Я пытался вспомнить что-нибудь, имя, лицо.

Мой разум, забитый рутинами, призванными сокрушить математику, поначалу не мог извлечь такие обыденные данные.

В конце концов, однако, это принесло свои плоды.

— Селестина, — сказал я.

На самом деле я ничего не говорил. Вместо этого лазерный луч шел от массы датчиков и сканеров, воткнутых в мои глазницы. Наши мысли теперь работали слишком быстро, чтобы общаться устно, но, хотя сама она двигалась медленно, она соизволила ответить.

— Да. Это я. Ты действительно Ричард?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что я с трудом вижу разницу между тобой и Чайлдом.

Я посмотрел на Чайлда, впервые обратив должное внимание на его фигуру.

Наконец-то, после стольких разочарований, Трентиньяну была предоставлена полная свобода действий, и он мог поступать с нами так, как ему заблагорассудится. Он напичкал наши головы еще большим количеством обрабатывающих машин, пока нашим черепам не пришлось изменить форму, чтобы приспособиться к этому, сделав их изящно удлиненными. Он вскрыл наши грудные клетки и осторожно извлек легкие и сердца, поместив эти органы на хранение. Пространство, освобождаемое одним легким, было заменено замкнутой системой насыщения крови кислородом, подобной той, что имеется в рюкзаках скафандров, так что мы могли переносить вакуум и не нуждались во вдыхании окружающего воздуха. Место другого легкого заполняло устройство, которое прогоняло по трубчатому кольцу охлаждающую жидкость, отводя избыточное тепло, выделяемое работой нейронных машин в наших головах. Питательные системы заполняли оставшиеся пространства грудной клетки; наши сердца были крошечными насосами, работающими на термоядерном топливе. Все остальные органы — желудок, кишечник, гениталии — были удалены вместе со многими костями и мышцами. Наши оставшиеся конечности были отсоединены и сданы на хранение, заменены скелетными протезами огромной прочности, которые могли сгибаться и деформироваться, позволяя нам протиснуться в самую узкую дверь. Наши тела были заключены в каркасы экзоскелета, к которым крепились эти конечности. Наконец, Трентиньян снабдил нас похожими на хлыст уравновешивающими хвостами, а затем заставил нашу кожу обволакивать металлические части, затвердевая тут и там блестящими серыми участками органической брони, сотканной из той же алмазной сетки, которая использовалась для усиления костюма Хирц.

Когда он закончил, мы были похожи на борзых с алмазной шкурой.

Алмазные псы.

Я склонил голову. — Я Ричард.

— Тогда, ради бога, пожалуйста, вернись.

— Почему ты последовала за нами?

— Чтобы спросить тебя. В последний раз.

— Ты изменила себя только для того, чтобы прийти за мной?

Медленно, с каменной грацией статуи, она протянула манящую руку. Ее конечности, как и наши, были механическими, но ее основная форма была гораздо менее собачьей.

— Пожалуйста.

— Ты же знаешь, я не могу сейчас вернуться. Не сейчас, когда я зашел так далеко.

Ее ответ прозвучал спустя целую вечность. — Ты не понимаешь, Ричард. Это не то, чем кажется.

Чайлд повернул ко мне свое холеное мордастое лицо.

— Не обращай на нее внимания, — сказал он.

— Нет, — сказала Селестина, которая, должно быть, тоже была настроена на лазерные сигналы Чайлда. — Не слушай его, Ричард. Он обманывал и лгал тебе все это время. Всем нам. Даже Трентиньяну. Вот почему я вернулась.

— Она лжет, — сказал Чайлд.

— Нет. Я не лгу. Разве ты еще не понял этого, Ричард? Чайлд бывал здесь раньше. Это не первый его визит в Шпиль.

Я содрогнулся всем своим собачьим телом, пожимая плечами. — И не мой.

— Я имею в виду не с тех пор, как мы прибыли на Голгофу. Я имею в виду, до этого. Чайлд уже бывал на этой планете.

— Она лжет, — повторил Чайлд.

— Тогда откуда вы знали, чего ожидать, да еще в таких подробностях?

— Я этого не делал. Я просто был благоразумен. — Он повернулся ко мне, так что только я мог разобрать заикание его лазеров. — Мы теряем здесь драгоценное время, Ричард.

— Благоразумен? — спросила Селестина. — О да, вы были чертовски предусмотрительны. Захватив с собой другие костюмы, чтобы, когда первые станут слишком громоздкими, мы все еще могли продолжать. А Трентиньян — откуда вы знали, что он так пригодится?

— Я видел тела, лежащие у основания Шпиля, — ответил Чайлд. — Они были убиты им.

— И что?

— Я решил, что было бы хорошо иметь рядом кого-то, кто обладал бы медицинскими способностями, чтобы справляться с такими травмами.

— Да, — кивнула Селестина. — С этим я не могу не согласиться. Но это не более чем часть правды, не так ли?

Я по очереди посмотрел на Чайлда и Селестину. — Тогда в чем же вся правда?

— Эти тела не имеют никакого отношения к капитану Аргайлу.

— А они не должны иметь? — спросил я.

— Нет. — Слова Селестины доходили до меня мучительно медленно, и я начал жалеть, что Трентиньян тоже не превратил ее в собаку с алмазной кожей. — Нет. Потому что Аргайла никогда не существовало. Он был необходимой фикцией — причиной, по которой Чайлд хотя бы что-то знал о том, что влечет за собой Шпиль. Но правда... ну, так почему бы вам не рассказать нам, Чайлд?

— Не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказал.

Селестина улыбнулась. — Только то, что тела принадлежат вам.

Его хвост нетерпеливо изогнулся, задевая пол. — Я не желаю этого слушать.

— Тогда не надо. Но Трентиньян скажет вам то же самое. Он догадался первым, не я.

Она что-то бросила в меня.

Я пожелал, чтобы время двигалось медленнее. То, что она бросила, лениво изогнулось в воздухе по параболе. Мой разум обработал его курс и экстраполировал траекторию с убийственной точностью.

Я пошевелился и раскрыл переднюю лапу, чтобы поймать падающий предмет.

— Я этого не узнаю, — сказал я.

— Трентиньян, должно быть, думал, что ты согласишься.

Я посмотрел на эту штуку, пытаясь увидеть ее по-новому. Я вспомнил, как доктор рылся в костях у основания Шпиля, кладя что-то в один из своих карманов. Эта твердая, черная, неправильной формы штука с тупым концом.

Что это было?

Я наполовину вспомнил.

— Должно быть что-то большее, чем это, — сказал я.

— Конечно, же, — сказала Селестина. — Все человеческие останки — за исключением того, что было добавлено с тех пор, как мы прибыли, — принадлежат одному и тому же генетическому индивидууму. Я знаю. Трентиньян сказал мне.

— Это невозможно.

— О, это так. С клонированием это почти детская забава.

— Это чепуха, — сказал Чайлд.

Теперь я повернулся к нему, почувствовав слабый отблеск эмоции, которую Трентиньян не до конца подавил. — Это действительно так?

— Зачем мне клонировать себя?

— Я отвечу за него, — сказала Селестина. — Он нашел эту штуку, но задолго до того, как сказал, что нашел. И он посетил его и приступил к исследованию, используя своих клонов.

Я посмотрел на Чайлда, ожидая, что он, по крайней мере, предложит какие-нибудь объяснения. Вместо этого, передвигаясь на четвереньках, он прошел в соседнюю комнату.

Дверь за Селестиной захлопнулась, как стальное веко.

Чайлд заговорил с нами из соседней комнаты. — По моим оценкам, у нас есть девять или десять минут, чтобы решить следующую проблему. Сейчас я изучаю это, и мне кажется, что... это вызов, мягко говоря. Не отложить ли нам дальнейшее обсуждение тривиальностей до тех пор, пока мы не закончим?

— Чайлд, — сказал я. — Тебе не следовало этого делать. С Селестиной не посоветовались...

— Я предполагал, что она была в команде.

Селестина вошла в новую комнату. — Я не была. По крайней мере, я так думала. Но сейчас, похоже, так оно и есть.

— Вот это настрой, — сказал Чайлд. И тогда я понял, где видел маленький темный предмет, который Трентиньян поднял с поверхности Голгофы.

Возможно, я ошибся.

Но это было очень похоже на рог дьявола.

ДВЕНАДЦАТЬ

Проблема была такой же элегантной, византийской, многослойной и потенциально коварной, как и любая другая, с которой мы сталкивались.

Просто взглянув на это, мой разум устремился по путям математических возможностей, обнаруживая глубокие связи между тем, что я всегда считал теоретически отдаленными областями логического пространства. Я мог бы смотреть на это часами, пребывая в состоянии экстатического оцепенения. К сожалению, нам пришлось решать эту проблему, а не восхищаться ею. И теперь у нас было меньше девяти минут.

Мы столпились у двери, и в течение двух или трех минут — которые показались мне двумя или тремя часами — не было произнесено ни слова.

Я нарушил молчание, когда почувствовал, что мне нужно на мгновение подумать о чем-то другом.

— Селестина была права? Ты клонировал себя?

— Конечно, он это сделал, — сказала она. — Он исследовал опасную территорию, поэтому наверняка взял с собой оборудование, необходимое для регенерации органов.

Чайлд отвернулся от проблемы. — Это не то же самое, что оборудование для клонирования.

— Только из-за искусственно введенных мер предосторожности, — ответила Селестина. — Уберите их, и вы сможете клонировать сколько душе угодно. Зачем регенерировать одну кисть или предплечье, когда можно вырастить все тело целиком?

— Какая мне от этого польза? Все, что я бы сделал, — это сделал безмозглую копию самого себя.

Я сказал: — Не обязательно. С помощью тралов памяти и лекарств ты мог бы каким-то образом запечатлеть свою личность и память на любом выбранном тобой клоне.

— Он прав, — сказала Селестина. — Переписать воспоминания достаточно легко. Ричард должен знать.

Чайлд оглянулся на проблему, которая все еще оставалась такой же отчаянно неразрешимой, как и тогда, когда мы вошли.

— Осталось шесть минут, — сказал он.

— Не меняй гребаную тему, — сказала Селестина. — Я хочу, чтобы Ричард точно знал, что здесь произошло.

— Почему? — сказал Чайлд. — Тебя действительно волнует, что с ним случится? Я видел это выражение отвращения на твоем лице, когда ты увидела, что мы сделали с собой.

— Может быть, ты действительно вызываешь у меня отвращение, — сказала она, кивая. — Но я также забочусь о том, чтобы кем-то не манипулировали.

— Я никем не манипулировал.

— Тогда расскажи ему правду о клонах. И о Шпиле, если уж на то пошло.

Чайлд снова обратил свое внимание на дверь, очевидно разрываясь между решением проблемы и тем, чтобы заставить Селестину замолчать. Оставалось меньше шести минут, и, хотя я отвлекся, но ни на шаг не приблизился к разгадке и даже не увидел намека на то, с чего начать.

Я снова переключил свое внимание на Чайлда. — Что случилось с клонами? Ты посылал их одного за другим, надеясь найти для себя путь в Шпиль?

— Нет. — Он почти рассмеялся над моей неспособностью постичь правду. — Я не посылал их вперед себя, Ричард. Ничуть. Я послал их за собой.

— Извини, но я не понимаю.

— Я вошел первым, и Шпиль убил меня. Но прежде чем я это сделал, я порылся в себе и внедрил свои воспоминания в недавно выращенный клон. Клон ни в коем случае не был идеальной копией меня — у него были кое-какие воспоминания и некоторые из моих более грубых личностных черт, но я не питал иллюзий, что это было что-то иное, чем недавно созданная конструкция. — Чайлд оглянулся на проблему. — Послушайте, все это очень интересно, но я действительно думаю...

— Проблема может подождать, — сказала Селестина. — В любом случае, я думаю, что вижу решение.

Стройное тело Чайлда напряглось в предвкушении. — Ты видишь его?

— Только намек на него, Чайлд. Держите себя в руках.

— У нас не так много времени, Селестина. Мне бы очень хотелось услышать ваше решение.

Она посмотрела на узор, слабо улыбаясь. — Я уверена, что вы бы так и сделали. Я также хотела бы услышать, что случилось с клоном.

Я почувствовал, как он закипает от гнева, но затем берет его под контроль. — Он — новый Чайлд — вернулся в Шпиль и попытался добиться большего прогресса, чем его предшественник. Что он и сделал, продвинувшись на несколько комнат дальше того места, где умер прежний Чайлд.

— Что заставило его войти внутрь? — спросила Селестина. — Должно быть, он знал, что тоже умрет там.

— Он думал, что у него значительно больше шансов выжить, чем у предыдущего. Он изучил, что случилось с первой жертвой, и принял меры предосторожности — лучшую броню; лекарства для улучшения математических навыков; некоторые серьезные прорывы в медицинских методах лечения, которые мы использовали.

— И что? — спросил я. — Что произошло после того, как этот человек умер?

— Он умер не с первой попытки. Как и мы, он отступил, как только почувствовал, что зашел так далеко, как только мог. Каждый раз он копался в себе, создавая копию своих воспоминаний. Они были унаследованы следующим клоном.

— Я все еще не понимаю, — сказал я. — Почему клона должно волновать, что случится с тем, кто был после него?

— Потому что... он никогда не ожидал, что умрет. Никто из них этого не сделал. Назовите это чертой характера, если хотите.

— Чрезмерная самонадеянность? — предложила Селестина.

— Я бы предпочел думать об этом как о глубоком отсутствии неуверенности в себе. Каждый клон воображал себя лучше своего предшественника, неспособным совершать те же ошибки. Но они все равно хотели, чтобы их выловили, чтобы — в том маловероятном случае, если они погибнут, — что-то продолжалось. Так что, даже если бы этот конкретный клон не разгадал Шпиль, это все равно было бы связано с моим генетическим наследием. Часть того же рода. Семья, если хотите. — Он нетерпеливо взмахнул хвостом. — Четыре минуты. Селестина... теперь ты готова?

— Почти, но не совсем. Сколько там было клонов, Чайлд? Я имею в виду, до тебя?

— Это довольно личный вопрос.

Она пожала плечами. — Прекрасно. Я просто воздержусь от своего решения.

— Семнадцать, — сказал Чайлд. — Плюс мой оригинал; тот, что вошел первым.

Я впитал в себя это число, ошеломленный тем, что оно подразумевало. — Тогда ты... девятнадцатый, чтобы попытаться разгадать тайну Шпиля?

Я думаю, он бы улыбнулся в этот момент, если бы это было анатомически возможно. — Как я уже сказал, я стараюсь сохранить это в семье.