Подошедшая к ним Орхидея с улыбкой кивает, Эрнест щелкает каблуками, выходит из будуара, гремя шпорами, взбегает по ведущей на ходовой мостик лесенке. Истукан оживает, делает шаг, другой. Идет захламлеными дворами, мимо серых, мертвых домов, пусто чернеющих оконными проемами. В безлюдных комнатах за темными окнами воет и посвистывает ветер. Истукан выходит на заметаемый снегом проспект. Топает по проспекту, преодолевая пустоту, вьюгу, ночь.

* * *

— Вон они, твои обожатели, и ночью им неймется, и темнота им не помеха. — Финвэ кивнул в сторону моста через небольшую говорливую речку. На мосту и возле него снуют туда-сюда багрово-оранжевые светляки факелов, чернеет гомонящее людское торжище. — И конечно же опять с горами провианта. Опять задержка на час, не меньше. Хоть бы к нашему прибытию починили мост через Клайд.

— Мне, положим, спешить некуда. — усмехнулся Гаук. — Твердыня Благочиния — место, конечно, уютное, но...

— Но барышень с пудингами там не предвидится -договорил за своего подконвойного Финвэ. — Это я понять могу. Меня, между нами говоря, тоже никто особенно не торопит. Кроме... Вчера камаргцы опять было пустили в ход дубинки. Хорошо я случился рядом — рявкнул, чтоб отставили. Ну и Тофелла нашелся, что сказать, умеет он обращаться со здешним народом. Какой это мудрец в Камелоте додумался прислать в Каледонию камаргцев?! Каледонцы это не корнуэльские созидателишки. Учить их уму-разуму палками я бы никому не посоветовал. Понимаешь, какая может заварится каша, если... Ты же, вроде как бы, за народ страдатель. Кстати, давно хотел спросить, а как это тебя угораздило: в народные кумиры, чудотоворцы, целители?

— Право, сам не возьму в толк. — Гаук пожал плечами. — В позапрошлом году откоммандировали меня сюда — по представлению Его Светлости графа Лотианского. Для курирования телесного статуса работных морлоков, взятых от казны в аренду здешними фермерами. У графа пунктик — всякий, попавший под его высокую руку, будь он хоть каторжник, хоть ссыльный, хоть даже работный морлок, должен всенепременнейше получить ту дозу Недреманного Попечения, каковая ему по закону положена. Я как раз тогда работал с Эликсиром Молодости, а тут, сам понимаешь, какой открылся простор для испытаний. Поднял на ноги десяток, другой доходяг, слушок пошел. Элоев лечить мне запрещено. Но... Стали ко мне тайком, по ночам ходить родичи безнадежных больных, от которых здешние лекари давно отказались. Ходили все больше бабы, а я, знаешь, женских слез не переношу... — Гаук сморщился болезненно. — Ладно, сделаем так: обьявишь от меня, что, дескать, Каспар Гаук просит употребить сии доброхотные приношения для того, чтобы питать люд, странствующий каледонскими дорогами. Сирых, там, убогих, ну и вообще... странствующих. А я постою с тобой рядом, покиваю, поулыбаюсь моему обожаемому народу. Раз уж занесла нелегкая в народные кумиры — надо соответствовать. Чего наморщил свое высокое чело? Не нравится так — выкручивайся сам как знаешь.

* * *

— В Подземном Мире Британии стоят тысячи сундуков фей. Натура означенных сундуков, позволяет скопировать какой угодно предмет — от одежды и обуви для пастбищных элоев и дамского неглиже до аммуниции и ракетометных стрел, притом скопировать в количествах, можно сказать, неограниченных. Большинство сундуков фей, как и встарь, служат убогим нуждам наших пастбищных собратьев. Но приспело время употребить их для целей более возвышенных. — Лафкин глянул на свое отражение в зеркале над рукомойником, затем — на сидящего напротив Тофеллу. — Будучи облечен доверием собратьев по Компании Сены и Луары, счел я за благо, любезнейший Тофелла, встретиться с вами в этом скромном обиталище, — Лафкин с улыбкой оглядел гостиничный номер. — дабы обсудить нечто вдали от слуха празднолюбопытствующих, а также... — в улыбке главы Компании Сены и Луары обозначился намек на некое тонкое обстоятельство. — вдали от слуха любопытсвующих отнюдь не праздно, но, напротив того, по велению служебного долга.

— Вся заковыка в том, ваша милость, чтобы заставить сундуки работать без морлочья. — грубовато отвечал Тофелла. — Потому как дело идет к тому, что белобрысой мрази скоро сделают полный и окончательный укорот. Рассуждать об этом не рекомендуется, но всякий, побывавший в подземке и имеющий на плечах голову, а не болванку для каски...

— Потому-то, благородный Тофелла, вы и плетете эту паутину вокруг Каспара Гаука? — с прежней улыбкой спросил Лафкин.

— Не только Гаука. — Тофелла тоже глянул мельком в зеркало, повернулся по волчьи, всем корпусом, к собеседнику. — Нам скоро потребуются в достаточном количестве благородные, которых свои не шибко жалуют. Притом не пьянь и шушера вроде той, которая сейчас кормится из рук вашей милости. Нужны будут серьезные люди, не последние в Корпусе Магов, способные управится и с сундуками фей и не только с сундуками. Мы — те, которые жизнь правильно понимают, приспособим их к делу, настоящему делу.

— К созиданию Насущного. — с важностью вставил Лафкин.

— Да, — согласился Тофелла, — я тоже о наличке речь веду, мне эти глупости в подземке и на Аваллонской Топи...

— Вы полагаете, благородный Тофелла, что Аваллонский Мост... — учтиво перебил Лафкин.

— Аваллонский Мост нам без надобности. — отрезал Тофелла. — нечего лезть на небо, гневить Всеблагого Верховного.

— Верховного... — Лафкин несколько шокирован. — Вы так именуете Всеблагого Всевышнего, благородный Тофелла?!

— Ну, да Всевышнего... — кивнул Тофелла. — Верховным его благородные меж собой кличут. Этого я от благородных набрался. Теперь касательно ее, я в рассуждении налички, ваша милость. Надо подкинуть моим ребятам деньжонок, чтобы вся эта круговерть вокруг Гаука пошла веселей.

* * *

— Ради чего собрались? Да просто — выпить и закусить. От щедрот господина Гаука, за его здоровье, награди его Уина за добродетели его! Ты ведь тоже, сынок, как я погляжу, не дурак выпить и закусить, хоть и любопытствовать изволишь. На что я намекаю? Да ни на что. Молодой ты еще, зеленый — шпоры-то снял, а нашпорники забыл. Охолонь, сынок. Тут все свои. У меня самого старший зять оттрубил семь лет панцер-пажом в фельд-жандармерии. Случалось ему возить благородных постояльцев в Твердыню прямо из подземки. Ну и бдить: чтоб, значит, никто ни сном ни духом. Теперь по хозяйству помогает. Отведай вот солонинки. Это наша. Солонинка наша славится. Слыхал, небось, про солонинку от папаши Цикориуса? Кушай на здоровье. Не стоит благодарности. Вот так-то лучше. Передай-ка мне вон тот жбан с мочеными яблоками. И сам возьми. Под дуболомовку моченые яблоки — в самый раз. За что пьем? За здоровье государя уже было по первой (как мы есть верноподданые). За баб у нас не в обычае — чего за них пить, их надобно держать в строгости . Значит за него — за господина Гаука. Мы так себе кумекаем — что он... — папаша Цикориус поднял вверх палец. — персона... как бы это тебе растолковать... Его высочество наследный принц Гладиус... (За него не пили — он сам за себя выпьет). Так вот, слушок до нас докатился, что Гладиус по кабакам дебоширит, компанию водит с камаргцами черно... Нет, как мы все есть верноподданые... Но будущий государь себя соблюдать должон. Опять же — года его уже не те, чтоб эдак... Было время перебеситься. И господин Генеральный Инквизитор непотребствами этими весьма опечален и ищет достойную замену ... Само собой — приносили мы присягу на верность его высочеству принцу Гладиусу, как он есть законный престолонаследник, а мы — верноподданные его императорского величества и слову его послушны: кого он изберет себе в преемники — на то его, государя, воля. Но... — папаша Цикориус снова поднял палец вверх. — Мы люди, хоть и простые, но с понятием. Незаменимых нет, будь ты хошь наследный принц, хошь... Сокровенное Присутствие кому хошь укорот даст и замену найдет. Опять же — среди благородных, прости их Уина, принцев крови — как собак нерезаных: прежний государь б-а-а-льшой, сказывают, ходок по женской части был. А Гаук, он и лицом вышел и обхождение с народом понимает — показался на людях, поулыбался эдак, сделал ручкой... А сказать, что надо, за него есть кому. Арестовали его, понятно, для отвода глаз, ну и... чтоб всегда был под рукой у Генерального Инквизитора. Наливай, сынок, на трезвую голову с этим не разобраться.

* * *

— Прощенья просим, благородный кавалер. — Приземистый пегобородый фермер глядел почтительно, и не без робости. — Вон та дама не госпожа Офелия будут? — фермер показал глазами на Офелию Ламмерс, гулявшую под сенью гигантского истукана у кромки прибоя. — Мы в рассуждении того любопытствуем, что, значит, не та ли госпожа Офелия они будут, что давеча с господином Гауком... — пегобородый примолк, глянул на стоящего рядом товарища — ангельски голубоглазого, огненно-рыжего верзилу, как бы призывая его на подмогу.

— А тебе зачем? — подполковник Колгрим явно не обнаруживал склонности к разговору с этими двумя, неведомо зачем оказавшимися со своей повозкой на пустынном, неприветливом в эту пору года берегу. Пегобородый покосился на ручищи подполковника, затем на своего товарища, стал переминаться с ноги на ногу.

— Да, эта дама — госпожа Офелия Ламмерс. С господином Гауком ее, как и всех нас, связывают самые теплые дружеские отношения. — подошедший к Колгриму маркиз Арнорский смотрел на фермеров доброжелательно. — А позвольте нам, любезные, в свою очередь полюбопытствовать: на какой предмет вам нужна госпожа Офелия?

Под отеческим взором маркиза пегобородый вышел из оцепенения, рассказал, что "как, значит, решено всем народом подсобить господину Гауку харчишками, а мы, тово, припозднились с этим, но, как мы тоже — люди самостоятельные и с понятием, то решили мы, значит, поклониться ветчинкой, палтусом копченым и иными прочими домашними нашими разносолами госпоже Офелии, потому как они, госпожа Офелия то-есть, с господином Гауком, видать..." Дойдя до этого сакраментального пункта пегобородый снова запнулся, маркиз со смешком похлопал его по плечу, стал распрашивать подробнее.

* * *

Старшему инквизитору

Имперской Службы Испытания Тьмы,

гвардии штандарт-командору Финвэ.

Командира 3-го Каледонского летучего отряда,

фельд-жандармерии,

ротмистра Кроуфорда.

РАПОРТ

Настоящим имею честь довести до Вашего сведения следующее.

Лицо, именовавшее себя в беседе с панцер-пажом фельд-жандармерии Мэрдоком "папашей Цикориусом", выслежено. Равным образом выслежены другие лица, ведшие на пирушках почитателей Каспара Гаука непозволительно дерзкие разговоры об особе Его Высочества наследного принца. Означенные лица собираются на сходки в штольне на 57-ой миле тракта Эбердин — Йорк. Позволяю себе обратить ваше сугубое внимание на факт участия в этих сходках Эдмунда Тофеллы, панцер-пажа вашей, господин штандарт-командор, боевой свиты .

Остаюсь и впредь Вашим,

господин штандарт-командор, покорнейшим слугой.

Дата Подпись

Финвэ перечитал еще раз рапорт ротмистра Кроуфорда, посмотрел на сидящего напротив обер-филера графства Лотианского. Спросил отрывисто:

— Что дало наблюдение за мэтром Томасом Лафкиным?

Обер-филер, мужчина внешности неброской, с простецким лицом большого пройдохи, отвечал неторопливо:

— Установлено, что Лафкин встречался с Тофеллой, в последний раз — в гостинице "Изумрудный Рог" в Дориате. Смысл их беседы филер толком уразуметь не смог — речь шла о предметах возвышенных.

— Тофелла говорил о предметах возвышенных?...

— В основном говорил мэтр Лафкин: что-то о Всеблагом Всевышнем и дамском неглиже. Тофелла упоминал о Каспаре Гауке в связи с сундуками фей и какими-то деньгами.

— Тофелла получал от Лафкина денежные суммы?

— Получал, неоднократно, притом, суммы весьма крупные, нам известно какие именно. Мы располагаем копиями расписок: под скатерть в гостиничных нумерах укладывалась заблаговременно бумага, посыпанная чернильным порошком — такие штуки наши люди проделывать умеют. А вот вникать в смысл бесед на возвышенные темы... От этого, будьте милостивы, господин штандарт-командор, увольте — мы люди незатейливые, материи высшего порядка нам...

— Вникать, действительно незачем, а вот записывать — всенепременнейше: имена, высказывания о высоких персонах, особо — о сэре Хью Мерлине и сочленах общества "Пурпурная Бабочка". Запоминать дословно, а потом записывать — к вам уже прикомандировано из столичной полиции на сей предмет несколько феноменов, на такое способных.

* * *

— Это мы понять можем — госпоже Офелии надо живой ногой в Камелот, чтоб, значит, припасть к стопам. — пегобородый фермер покивал степенно. — А госпоже Орхидее — к Его Высочеству: упредить племянничка, в рассуждении того, чего народишко наш мелет языками про него и господина Гаука — неподобающее. Только, с позволения вашей светлости, народ мутит кто-то. Не иначе как..

— С этим, любезнейший Торбинс, разберутся без вас. — заметил маркиз Арнорский. — И мой вам совет: постарайтесь к этим разбирательствам не иметь ни малейшего касательства. Для чего держите крепко язык за зубами. А всего лучше — отправляйтесь с нами в Камелот. Уборочная страда и рыбная путина закончилась, отчего бы доброму поселянину, крепкому хозяину, каков вы есть, не развеяться в столице, находясь, притом, на попечении друзей, которые не забудут оказанных им вами услуг. Кстати об услугах. Вы говорили, что шхуна вашего свояка готова сняться с якоря и взять курс на Камелот.

— Точно так, ваша светлость. — отозвался Торбинс. — Он, свояк то-есть мой, в Камелот идет с грузом устриц. Товар деликатный, управиться надо суток в трое-четверо, а Расписание Ветров сейчас для этого — лучше и желать нельзя. Как раз подкинет всю вашу компанию до Камелота, а на Черных Песках высадите госпожу Орхидею, чтоб, значит ей с Его Высочеством на борту евойной яхты пошушукаться. А в рассуждении того, чтоб мне проветрится в Камелоте... Баба моя шум подымет, еще, пожалуй, побежит к властям. Баба у меня — Владыке Тьмы, простите на таком слове, подстать. Это она, Салли моя, госпожу Офелию на мостике истукана углядела. Пошла на берег бельишко полоскать и углядела. Похоже на то, что не только она. Про ваш истукан тут уж спрашивали одни — из фельд-жандармерии. Так что — лучше вам с него, истукана то-есть, сойти, морем вы и быстрее доберетесь и спокойнее вам будет. А я вернусь и обскажу, кому положено, что, дескать, видел вашу компанию на истукане, а куда потом вы наладились — откуда нам знать... Пусть побегают за истуканом, коль прыти много. Премного благодарен, ваша светлость, деньжата — они в хозяйстве лишними не бывают.

* * *

— Согласно статье первой Положения о Недреманном Попечении благородный может исповедовать любую религию, которая не препятствует ему в выполнении служебного долга перед короной. А к сочленам "Пурпурной Бабочки", я надеюсь, претензий по службе пока не поступало. — Хью Мерлин глянул на императора, затем — на среброкованные панцыри по правую руку от трона. С заупокойных медальонов смотрели на сэра Хью лица соратников, исполнивших недавно свою последнюю волю в гнездовье Слепых Поводырей.