Доля попаданская

Но мне в этот раз не было дела до покупок. Сердце рвало предчувствие.

Нияна как будто уснула и 'на связь' уже давно не выходила, оставив мне свою внешность и огромную проблему в виде белоснежных волос. Может, дух ушёл за Грань, а может просто впал в спячку, истратив силы на моё исцеление.

Но все попытки шамана и Арамии вернуть им естественный рыжий цвет, успехом пока не увенчались.

А вид ребёнка, качающего на руках какого — то зверька и пытающегося накормить его сухой корочкой хлеба, потряс меня до глубины души. Она сжалась в крохотный комочек и заплакала горькими слезами о моих, оставленных на Земле, детях. Пусть взрослых и вполне себе самостоятельных. Но рядом с ними нет меня. И, скорее всего, уже никогда не будет.

— Ты чей, солнышко?

— Ничей, светлая госпожа...

— А где твои родители?

— У меня их нет, светлая госпожа...

— А как тебя зовут?

— Сазар...

— И где ты живёшь, Сазар?

— Здесь, в стойле с мерханами...

— Пойдёшь со мной?

Он неверяще уставился на меня, крепче прижав зверька к себе... Тот даже не шелохнулся, лишь выпал и грязной тряпочкой свесился длинный пушистый хвост.

— А Фоську с собой взять можно? Он болеет, и я его ещё не долечил...

Лет пяти, рёбра выпирают сквозь кожу, босиком и в какой-то рваной хламиде, намотанной на голое тельце. Никому не нужный человечек.

— А ты меня не выгонишь, госпожа? Я совсем не приношу пользы, так сказал хозяин этого шатра. И Фоська вам не будет мешать, клянусь Великим Змеем!

— Нет, солнышко, никогда, — у души уже не осталось слёз, и она просто нестерпимо горела, разрывая грудную клетку. — Давай руку.

Шаман появился, как чёрт из табакерки.

— С ума сошла, Муарья? Ты зачем от меня спряталась? Можешь себе вообразить, что бы произошло, встреть тебя северяне? — я впервые видела его таким злым. — И кто это с тобой?

— Во — первых, аш Шамрай, не кричите на меня. А во — вторых, ребёнок пойдёт со мной, — шипеть и мы умеем. Не хуже всяческих змей.

А дома меня уже ждала аша Арамия. Старая лекарка с первого дня нашего знакомства взяла меня под своё крыло. Как и аша Лиррея. Только обе всячески старались скрыть своё ко мне отношение, наедине, между тем, общаясь, как давние знакомые. Или друзья. Или очень близкие родственники.

Отношения с остальными жёнами мастера Урхаата у меня как — то не сложились, о чём я не особенно страдала — слишком разными были возраст, менталитет и воспитание. Сам мастер дома так ни разу и не появился. Вероятно, был занят.

— Ты где взяла этого голодранца, Муарья? — лекарка грозно поставила руки буквой 'Ф' и насупила брови. Пугает мальца. Зря. У него теперь есть я.

— Его зовут Сазар, аша.

— Да хоть Вседержательница Тилара! Его тоже лечить надо? Я так и знала! Так вот, Шамрай, хочу довести до твоего сведения: эта малахольная перетаскала ко мне всех зверей в округе. И где только находит? 'Братья наши меньшИе', курлужку тебе в печёнку! Ни больше и не меньше, — в лекарке явно пропала великая актриса. Но, не видя должной реакции на своё выступление, прижала ладони к груди и со слезами на глазах продолжила. — Все травы твои извела на её фокусы! А змеёныш её в меня плюётся и плюётся, паразит ползучий!

Шаман захохотал, покачав головой и пригрозив лекарке пальцем.

В этот момент Сазар вышел перед Марьей.

— Бабушка аша лекарка! Вы, правда, можете лечить зверей? Помогите мне, а то я лечу Фоську, лечу, но у меня плохо получается...

— Как лечишь? Кого лечишь, малец? Ты не путаешь? — лекарка навострила уши.

— Как кого? Вот! — И он размотал грязную тряпицу, в которую был завёрнут некогда белый зверёк. Сейчас шерсть его свалялась, став грязно — серого цвета, лишь на мордочке не потеряв своего первоначального цвета.

— Грасс? Детёныш? Откуда?

— Нашёл. В канаве за городской стеной. Мамка его померла, а он остался. Только вот, болеет. И не ест ничего. Помоги, бабушка аша! — мальчик горько заплакал, размазывая слёзы по чумазому личику.

А утром ко мне в комнату на цыпочках пробралась лекарка.

— Не притворяйся, Муарья, не спишь... По дыханию слышу, — я улыбнулась с закрытыми глазами.

— Что случилось, аша Арамия?

— Ты... Того... В общем, мальчонку то мне отдай... Лекарь он. И не слабый. Учить надо. Документы справлю сама. А чему ты его, малахольная, научить можешь? Так и будете по канавам доходяг собирать. Да и своих детей тебе ещё одной поднимать...

С ужасом глядя на меня, лекарка вскочила, попытавшись скрыться от скорого возмездия.

— Не уходи! Давай уже договаривай, Арамия, мне надо решать, как жить дальше... О каких детях ты тут бредишь? — а в душе оборвалась и больно ударила в сердце ещё одна струна, имя которой — надежда.

— Ничего я не говорила. Тебе показалось, птичечка! — засуетилась лекарка.

Но калькулятор в голове уже щёлкал, считая дни, часы и месяцы, а я от ужаса покрывалась липким холодным потом... Сколько дней я уже в доме алхимика? И беременна? Не может быть! Матерь Божья! Только не это! Чтоб ты никогда не знал покоя, Илай Огорро!

Прикладываю руки к животу, наивно полагая, что услышу хоть какой — то отклик. Заглядываю в глаза старухе.

— Я права, аша Арамия? — та скукожилась как — то, сразу постарев лет на десять и опустила глаза долу.

— Мы не хотели тебя расстраивать раньше времени. Тебе и так досталось по самое не хочу. Видела б ты себя, когда аш Улудай открыл стазис капсулу... За Грань и то краше ведут.

— Я бы хотела избавиться от ребёнка...

— Совсем малахольная? Дети — бесценный дар Тилары!

— Да что ты говоришь! А что делал в кормушке у мерхан Сазар? Или на него покровительство богини не распостраняется?

— Может он — дитя греха?

— А у меня кто родится? Дитя насилия?

— Эх, глупая! Это ты ещё не знаешь, двое у тебя: мальчонка с девкой. Редкий случай. Как ни крути, отмечена ты Тиларой.

И тут моё терпение лопнуло.

— У МЕНЯ УЖЕ ЕСТЬ ДВОЙНЯ! СЫН И ДОЧЬ! ОТ ЛЮБИМОГО МУЖЧИНЫ, А НЕ НАСИЛЬНИКА! — лекарка отшатнулась.

— Очахни, малахольная! Где ты, а где твой дом? И как тебе доверить Сазара, если ты от кровных детей отказываешься?

— Отведи меня к шаману, аша Арамия, немедленно! — я срываюсь на крик.

Но и лекарка не лыком шита.

— Нет!

— Тогда я пойду сама..., — надо как — то убедить её помочь.

— Что ж тебе неймётся то, Муарья? Снова в рабство захотелось? — к этому времени обе женщины знали нехитрую историю моего пребывания на Ильянте.

— Прошу тебя, мне только посоветоваться.

— Ну, так и советовайся со мной? Али я физиономией не вышла? Чай постарше этого змейского прихвостня буду.

— Пожалуйста, Арамия, ты же женщина...

— Отдашь мальчонку?

— Отдам, только поклянись не навредить.

— Совсем малахольная! Да что ж я совсем без понимания? Ты ж слыхала сама, как он меня 'бабушка аша' кличет? Сердце вынимает, пострелёнок. Детей Тилара не дала, так хоть внучонок будет!

— Помоги мне, аша Арамия, век не забуду...

— Вот же ж характер! Железяка! Где тебя только нашёл аш Улудай? Пошли...

Мы очень торопились. И времени рассмотреть дорогу, по которой бежали, просто не было.

Но утренний город был тих и немноголюден. Догорали фонари. Окна домов и многочисленных лавочек были ещё закрыты тяжёлыми деревянными ставнями. Исключение составляли булочники и молочники, уже выставлявшие свой товар на лотки, да самые рачительные хозяйки торопливо бегущие за покупками.

Аромат свежего хлеба вился между домами, щекоча ноздри и заставляя мечтать о хрустящей корочке хлеба с холодным молоком.

Но лекарка морским буксиром тащила меня мимо. Потом. Всё потом. Успеем.

Культовое сооружение змеепоклонников стояло посреди идеально круглой площади и напоминало огромную юрту, по сути, ею и являясь. Разве что сделано оно было из огромных чёрных шкур, глянцево блестевших под первыми лучами утреннего светила.

Высокие флагштоки, увенчанные длинными, змееобразными вымпелами, скользящими на ветру, придавали торжественность и месту, и сооружению. Разноцветные вымпелы казались живыми, а натянутые вокруг площади флажки трепетали подобно буддистским 'коням ветра'.

Перед входом на коленях стояло несколько мужчин, и низко склонив головы, тихо бормотали что — то речитативом.

Ух, ты, а наш шаман, оказывается, не так прост, как казалось!

Получив соответствующий пинок от аши Арамии, встала на колени и я. И опять, попала впросак. Не иначе, бес меня попутал — стала читать про себя 'Отче наш'...

Мой дед был в своё время послушником в монастыре, но в силу обстоятельств, оказался в миру. И всех внуков своих научил множеству молитв, не требуя от нас слепого поклонения и преклонения перед Богом. И часто, чтобы скоротать время или испытывая тревогу, я, по старой памяти, молилась. Хотя, думаю, об этом никто, кроме меня и не знал. Очень успокаивало. И возвращало душевный покой.

Но как оказалось, не здесь и не в это время.

Разъярённый шаман вылетел из юрты. Широкий чёрный плащ взлетел за спиной птичьими крыльями, высокий резной посох со змеиной головой в навершии, засветился потусторонним зелёным светом, а на плечах, как у циркового дрессировщика, зашипел огромный питон. Или анаконда. Но всё равно жутко.

— Кто призывает чужих богов в святилище Великого Змея?

О! Да что же это такое! Наверное, новый мир начисто отбил остатки моих мозгов, что я раз за разом совершаю глупые досадные ошибки. Не хватало мне ещё разгневать хозяина Шарсая и, уверена, бесплатная дорога на рабский рынок мне будет обеспечена.

Ещё один пинок от Арамии заставил поднять глаза.

— Простите, аш Шарсай, я виновата — задумалась.

Но шаман был 'при исполнении' и мы для него были такими же просителями, как и все остальные, склонившиеся при виде его до самой земли.

— Что нужно вам, благородные аши, от Великого Змея?

— Я пришла лично к вам. Это срочно. Пожалуйста, — горло перехватило от волнения и страха и последние слова я просто прохрипела.

— Прими её, шаман. Весь дух мне источила древесным червем: отведи да отведи..., — лекарка почтительно склонила голову.

— Но женщинам не место здесь, — заупрямился шаман.

— Где угодно. Умоляю. Просто выслушайте. Я вас не задержу.

За юртой в маленьком дворике оказался крошечный садик с низкими пушистыми деревцами, под которыми стояли низкие лавочки. И повсюду лежали, сплетаясь в клубки, сотни змей, греющихся первых в лучах светила. Захотелось забраться на лавочку с ногами, но шаман не дал даже присесть.

— Кому ты молилась, Муарья?

— Своему богу. Я вам непременно всё расскажу. Позже. Но вначале пообещайте выполнить мою просьбу. Вы ведь знаете о беременности? — шаман склонил голову в знак согласия, а я продолжила. — Меня изнасиловал предыдущий хозяин. И я не хочу этих детей. Убейте меня. Каким — нибудь ядом. У меня рука не поднимется избавиться от них. А за Гранью я им потом всё объясню. Пожалуйста, пожалейте меня, Шамрай. Я не смогу с этим жить! Может быть, вы приносите человеческие жертвы своему Змею? Возьмите меня, я и жертвой согласна.

Но шаман вдруг схватил меня за грудки и зашипел прямо в лицо.

— А отец мой знает о том, что ты собралась сделать?

Качаю головой.

— Я сама только сегодня узнала, — пищу придушенной мышью.

— А ты знаешь, что у него, кроме меня, нет детей — все умерли от пустынной лихорадки несколько оборотов назад?

Пытаюсь хоть что-то сказать, но воздуха уже не хватает.

— А он о детях знает! И примет их, как своих! Вот только ты уже всё за всех решила, Муарья. Молодец!

Пытаюсь вырваться, но шаман и сам меня отбрасывает в сторону. Змеи возмущённо шипят — я едва не наступила на самый ближний клубок.

— И что прикажете делать?

— Молись, женщина. Каждый день. Своему богу. Вседержательнице Тиларе. Великому Змею. Да кому хочешь , тому и молись. Пусть они оставят в детях только твою кровь. Но помощи от меня не жди.

— Но это не я! — показывю на себя.

— Тем лучше — страые хозяева тебя просто не узнают, — шаман невозмутим.

— Зато узнают северяне. Говорят, это ещё страшнее.

— Им даже в голову не придёт, что кто — то из их женщин может жить в Империи.

— Но я не могу так жить! Дети должны зачинаться в любви! И расти в любви! Я помню всё это. Я до сих пор помню запах своего мужчины и вкус его кожи, шаман! Что мне делать с этим? -слёзы уже жгут глаза и рвутся наружу.

— Память человеческая коротка...

— Да пошёл ты, кактус лысый..., — истерика начала набирать обороты. Ой! Что сейчас будет!!! Надо бежать.

Хлёсткая пощёчина отправила бы меня в ближайшее гнездо пресмыкающихся, но шаман сам же и перехватил меня в полёте. И потащил за руку к выходу из святилища.

Аша Арамия скромно притулилась на лавочке у входа и вполне могла бы сойти за просительницу, но вскочила при виде нас, будто её покусали пчёлы.

— Отведи её домой и загрузи работой так, чтобы голову поднять было некогда. И каждый день докладывай мне, как эта женщина себя ведёт, — шаман толкнул меня к лекарке.

— А в письменном виде отчёты вам не нужны?

Как же я без своих пяти копеек? Удивительно, как быстро из спокойной и уравновешенной меня появилась истеричка Муарья.

— Чшш... Молчи, птичечка! — Арамия с интересом рассматривала что — то на моей щеке. А впрочем, что там было рассматривать? Вся она горела огнём. — Твоя работа, шаман? Руки то пошто распустил? Чтоб тебе курлужка их погрызла... — Её шипению могли бы позавидовать все гады из здешнего террариума. Но смутить служителя Великого Змея было не так просто.

— Веди её домой лекарка. Наш разговор закончен.

— Отцу сам расскажешь, али мне дозволишь?

Шаман и лекарка обменялись понимающими взглядами, после чего старуха потащила Марью прочь. А шаман остался стоять у ограды, провожая женщин тяжёлым задумчивым взглядом.

Но только собрался вернуться к своим обязанностям, как женщины остановились.

— Подождите, аша... Только два слова... Мне нужно сказать шаману всего два слова.

— Не наговорилась?

— Два слова...

— Знаю я ваши 'два слова'. Только допусти — остановить потом невозможно.

Но Марья уже шла деревянной походкой к шаману. Остановилась. Подняла немыслимо синие глаза. Взглянула с сожалением и печально улыбнулась. Так смотрят на смертельно больных или на расшалившихся детей.

— Я вас ненавижу, аш Шарсай.

— Знаю. Уходи, Муарья. А твою ненависть я как — нибудь переживу.

Она, уже развернувшаяся, чтобы уходить, затормозила. И снова глаза в глаза. И уже не улыбалась.

— Вы не поняли. Постарайтесь. Сделать. Так. Чтобы. Я. Вас. Больше. Никогда. Не. Видела.

И ушла той же несгибаемой деревянной походкой, как будто страж — новобранец на плацу. Завёрнутая, как куколка бабочки, в хага — бержет. От макушки и до пяток...

Мастер Урхаат никогда не предупреждал о своих визитах. И за время излечения Марьи ни разу домой так и не явился. То ли был настолько уверен в своей семье и знал, что его всегда ждут. То ли устраивал проверки на 'лояльность'.

И жизнь в его маленьком женском царстве текла тихая и размеренная, без штормов и прочих житейских катаклизмов.