Искандер против Унылого Мира.

Искандер сдавленно проскрипел что-то невнятное, но очень сентиментальное. 'Ась?'-громко переспросила Шатана и зачем-то вырастила на голове длиннющие хитиновые усища. Молодой маг и глазом не моргнул, Шатана бывало и не такое вытворяла во времена студенчества. 'Как же я по вам соскучился...'-повторил более внятно и с меньшим скрипом зельевар и улыбнулся. В ответ весь род Раханов как один внезапно подпрыгнул, да так что дрогнула земля, и защелкал хищными сяжками. 'Какого...'— ошеломленно произнес Искандер. И тут все, включая башню и даже неведомую, но абсолютно безвреднейшую зверушку Тукки-Тукку, обзаведшись острыми интимными хваталками устремились к нему. И в миг разорвали на мелкие-мелкие кусочки. Искандер даже не успел почувствовать боли.

А взял и просто проснулся.

Бетхад отгрыз от корнеплода еще кусочек и тщательно вылизал выступивший сок. Да уж, и сколько же мне так бежать, думал Бетхад и не находил ответа. Хозяин все так же как и пару часов назад чувствовался где-то вдалеке. И даже чуточки не приблизился. Это беспокоило демона. Казалось, будто Хозяин с невозможной для него прытью несется прочь от своего верного демона-работника. Что было весьма подозрительно. Ведь Искандер ни за что не стал бы тратить какое-нибудь особое беговое или полетное зелье без особых на то беговых или полетных причин. Это могло означать все что угодно, но демон волновался. Тем более он совсем недавно, всего лишь час назад в отличии от того же Искандера, столкнулся с явлением моргающих скалообразных чудовищ.

Огромный гладкий валун, припорошенный пылью и обложенный мельчайшими кусочками черепиц, и казавшийся до этого самого мига мертвее мертвого, с костяным скрежетом открыв на миг свои ярко светящиеся глаза, многозначительно уставился на кошачьего демона и как следует разглядев, благо Бетхад ошарашенный открытием на мгновение впал в ступор, закрыл их снова и вновь стал мертвым валуном. Даже пыль на месте распахнувшихся век не облетела. Бетхад опомнившись и радостно завопив, а вдруг монстр драться полезет, начал крыть несчастный валун самой отборнейшей вирсекарской бранью. Благо Хар-ы за многие тысячи лет безответных унижений со стороны своих более смертоносных сородичей весьма преуспели в этом сложном отвратительно-прекрасном искусстве. И пусть в большинстве выражений монструозному валуну предлагалось остричь усы, вымазаться собственной мочой. А вместо ягод и грибов питаться исключительно ядовитыми, даже для самых могущественных демонов, и оскорбительно противными выделениями Турах-птицы. Но и оставшейся части слов запросто хватило бы на то, чтобы очнувшись из тысячелетнего сна-смерти немедленно предать непонятно, но все равно мерзко, ругающегося рогастого кота продолжительной и честно заслуженной мучительной смерти.

Но валун больше не просыпался. Бетхад даже усомнился, а не привиделось ли ему это. А вдруг яд травинки-пера не переварился как следует, и до сих пор делает свое черное дело, вызывая жуткие видения. Но все чувства, обостренные желанием подраться, говорили обратное. Валун на самом деле зловеще мигнул ему. И Бетхад в который раз за короткое время призадумался, хотя и не сильно уважал это нудное занятие. И потратив на это несколько секунд, не смог выдумать ничего оригинальнее, чем подкрасться к окаменевшему чудовищу и попытаться чего-нибудь у несчастного сковырнуть.

Когти Бетхада скрежетнули по круглому каменному боку, выбросив сноп ярких жгучих искр и оставив на шероховатой поверхности ровные едва заметные шрамы. Кошачий демон бросился было прочь, но никто даже не вздумал гнаться за ним. Валун отреагировал на удар с поистине каменным безразличием. Разве что искр оказалось многовато. Да и обычно обычные твердые породы под когтями демона крошились без особых эффектов и с более крупными последствиями, нежели просто яркие искры.

'Просто прочный камень!'— сделал печальный 'подраться-не-удалось' вывод Бетхад и напоследок гневно сплюнув, благо о воде и как следствие этого— плевках можно было более не беспокоиться, подобрал с черепиц корнеплод. Заботливо стряхнул прилипшую к сочным бокам каменную крошку и стер пыль, насколько это позволяли мягкие демонически-кошачьи лапы. Не удержавшись, откусил кусочек, тщательно пережевав, проглотил, слизал сок и устроил лакомство на спине, вонзив в затвердевшие шерстинки спины. Поднял и распушил хвост, зазвеневший сталью тысяч иголок, придержать корешок.

И тут за спиной, а точнее распушенным хвостом, скрипнула кость. Огромная кость. Старческий сустав размером с порядочный пятиэтажный дом. По крайней мере, так показалось Бетхаду, существу совершенно чуждому такому понятию как аллегория. Могучая костяная броня перетирала мельчайшие осколки черепицы и пылинки за многие века набившиеся в тончайшие пазы хитиновых пластин. Стонали одеревеневшие, если не окаменевшие, но все еще беспредельно сильные мышцы. Шуршала бурной горной речкой мелкая, относительно самого чудовища, чешуя. С хрустом распахнулась пасть, выдохнув клуб прелого воздуха столетней давности. Заскрежетали трущиеся друг о друга огромные многочисленные острейшие клыки. И все это Бетхад просто услышал. И услышанное было страсть как страшно. Даже когда его издевательски убивал собственный брат, а это обязательно бы произошло, не соверши Искандер в тот роковой момент неправильный ритуал Призыва, и то было не так ужасно.

Кошачий демон на миг представил как все эти ужасающие когти, клыки, шипы разрывают его на мелкие кусочки. Видение было ярким и коротким. И Бетхаду тут же полегчало. Вновь взбурлила в жилах горячая демоническая кровь и заплескалась жидкая ярость. Со слитным 'звянком' всех шерстинок ожесточившейся шкуры, с гудением смертельно завибрировавших усов, с изрыгающими невидимую убийственную мысль, способную лишить жизни на расстоянии десять метров целых пять мышей, рогами, Бетиарханздуг Харталихан Фатеркатен-Барсинкан, неполитический беженец из Вирсекарса и толстый рогатый шестилапый кот резко обернулся и приготовился к драке. Растерзанные в клочья стальными булавками мгновенно преобразившейся в доспех вздрогнувшей шкуры, лохмотья корнеплод с чавканьем брякнулись на жадные сухие черепицы и стали истекать соком. 'Жаль, добро пропадает...'— мельком подумал Бетхад и, отбросив в сторону все лишние мысли и вздыбив иголки на загривке, свирепо зашипел на проснувшегося дракона.

Веселое яркое солнышко, шуршащая на ветру шелковистая зеленеющая травка, голубое-преголубое небо, густые хлопья белейших облаков, степенно качающиеся деревья всевозможно-невероятных пород, каменные столбы неработающих светильников. Окислившийся от скуки бронзовый голем -стражник с зеленоватой печально-окислившейся рожей, охраняемая им пара целиком вырезанных из целебного лукроморского дуба скамеек и морально устаревшая корзина для мусора с прожорливым, но также морально-устаревшим бесом внутри. В кустах с неприятным визгом и почти безумным хохотом носились слабоморальные мелкие божки. Пели-свистели-жужжали и скрипели свои незамысловатые песенки разного рода птички-невелички, лягушки-попрыгушки, жабы— заколдованные нерадивые студенты, жучки— паучки и загадочные яйцеобразные объекты, сулящие нашедшим незабываемые приключения и множество бедствий. Троица бездельников в кустах, подальше от гневно-печального бронзового взора стражника, распивала высокоградусное импортное еловое пиво в прикуску с местным мятным огурцом и сушеной пучеглазой воблей. Чья-то совершенно чокнутая, что совершенно неудивительно, тетушка совершала послеобеденный променад с целой стаей пушистеньких, симпатичненьких и взрывоопасных пукимонтов на многожильном изолированном поводке. Где-то вдалеке за чертой парка в очередной раз разносило в клочья очередную башню очередного особо неудачливого мага, и из языков пламени и клубов дыма с безумным хохотом вырывался в небо очередной демонический силуэт. Потом как всегда раздавался жуткий грохот, слышалось не менее жуткое ругательство, доносился смущенный и совсем уже не безумный смешок, потом кто-то с грохотом падал, роняя что-то стеклянное, и силуэт, печально пискнув, пропадал. Все как всегда. Самый что ни на есть обычный будний день в городском парке Сар-Сар.

И тут прямо посреди этой будничности вздулся невидимый пузырь полный ирреальной синевы. Наполненный пространственными соками иного мира и ошметками черной жижи пузырь вскоре вырос до двухметрового диаметра. А затем бесшумно и невидимо лопнул, явив Лучшему из Миров демонического верблюда. Потому как никем иным, кроме как демоном, верблюд не мог быть при всем желании. Одногорбый, со свисающими лохмотьями порванной шкуры на спине, весь в черной крови, опаленный, с какой-то непонятной штуковиной чуток торчащей из бока, с оголенным ухмыляющимся черепом вместо головы, ни одно нормальное животное не смогло бы выдержать подобных ран и при этом так высокомерно и самую-самую малость заинтересованно осматривать окружающее.

Скрежеща несмазанными суставами к оглядывающемуся верблюду подобрался голем-стражник и требовательно произнес скучным несмазанным голосом 'Ваша ввизза, пожалуйста?'. А чтобы устранить всякие непонятности, вдобавок к просьбе с тихим, опять же, скрипом грудь голема распахнулась, представив взору пустых глазниц израненного верблюда огромнейший боевой кристалл, в мутной глубине которого настороженно шевелилось какое-то особо злое по отношению к демонам заклятье.

'Ввизза, скрип-скрип?'— повторно попросил голем. Бездельники даже соизволили на миг выглянуть из кустов, но нашли еловое пиво куда как более занятным чем какой-то изуродованный демон. Чокнутая тетушка с весело, но опасно потрескивающими пукимонтами на поводке, надменно оглядев окровавленного верблюда, но, встретившись с невозмутимым ответным взглядом отсутствующих верблюжьих глаз, еле заметно кивнула. Это было приветствие одного мастера другому. И верблюд, и тетушка были изрядными снобами, и потратили на огранку собственного снобизма и презрения немало десятилетий.

Тем временем голем-стражник начал терять свой механический аналог человеческого терпение. Крохотный заводной механизм с аналогичной надписью на порыжевшей металлической табличке звякнул колокольчиком, и стражник тусклым, смертельно усталым голосом выдал гневную реплику 'Сколько мне еще ждать?'. И выдвинул из груди замерцавший изготовившимся к пуску заклятьем кристалл в боевое положение.

В ответ на эти угрожающие действия, верблюд глубоко вдохнул насыщенный магией и другими городскими гадостями юный воздух Лучшего из Миров, кое-как нарастил на закопченном черепе губы, сформировал в сожженном рту новый язык, сделал слитное, удивительно неприятное движение вновь созданными органами и плюнул. Плевок оказался совсем слабеньким. Обычно хорошим зарядом слюны верблюд в прежние времена, ровно час тому назад, мог расколоть стальную болванку или пробить метровой толщины кирпичную стену. Или же разнести несчастного голема на мелкие кусочки, если он оказывался глиняным, ну или сделать в нем огромную некрасивую дыру, в случае с бронзовой или иной-какой металлической разновидностью.

Нынешний же плевок был просто ужасен. Голема-стражника от него не разнесло на куски, и даже не проделало в нем дырок, ни больших, ни малых. Он не отлетел, теряя на лету заклепки и пластинки, и даже не отшатнулся. А взял и просто отошел, задвинув и прикрыв потухший кристалл. Голем был старый, умудренный жизненным опытом стражник и совсем не обижался, когда в него плевались. Также бесстрастно он относился к рыганию, оскорбительному реву, обливанию пакостью из пахучих желез, смертоносным лучам из глазообразных отростков, и прочей гадости, если это являлось способ предоставления ввиззы для досмотра. Верблюд плевком менее всего хотел оскорбить стражника. А хотя может и хотел, но голем его неправильно понял. А тот в свою очередь может и понял, но не придал значения. Но магический ключ, не препятствующий проникновению в Лучший из Миров, был зачарован в каждом его плевке, сделанном в этом мире. И потому стражник получил свою ввиззу, а верблюд выплюнул свой плевок. И все обошлось.

И потому спешным шагом, уже никем более не задерживаемый, несмотря на ужасно подозрительный и просто ужасный вид, верблюд на ходу невозмутимо наращивающий второй и третий горбы, устремился на поиски своего магического Маяка. Некого Верблюжьего Проводящего носящего имя Искандер.

Искандеру определенно повезло со спутниками. Или это парочке повезло с Искандером. Короче везение на везении везением погоняет. Если бы не унылая черепичная пустыня и множество спящих свернувшихся клубочком драконообразных монстров вокруг, то было бы вообще полное счастье. К тому же колдун-теневик, проявив некоторое гастрономическое сочувствие, взял на временное хранение мешок с добытыми в жестоких битвах лакомыми частями эльфийского и демонического мяса, костей и потрохов. И слава за это Небезумным Богам, потому как ингредиент ингредиентом, а мясо начинало уже слегка пованивать, да и тяжелое было весьма. А так, и нести не надо, да и не испортится. Потому как колдун-теневик как и всякий меаркский обжора шагу не мог ступить без своего многомерного вывернутого 'тудыть-сюдыть' безразмерного консервационного кармана. В который без особых усилий можно было запихать жареного целиком китсалонта и носить его там хоть год, а потом сильно проголодавшись, вытащить еще теплого, пахнущего аппетитным дымком и съесть.

Профессиональный приключенец Гелин и колдун второй категории Харра-Карф оказались ребятами веселыми и интересными. И что самое главное, самыми что ни на есть настоящими земляками. И пусть с колдуном Искандера роднил только Лучший из Миров, то приключенец был настоящим харассом и даже одно время проживал в Безымянном Городе, практически по соседству с башней Искандера. Правда, тогда еще у Искандера не было собственной башни. У него тогда даже собственных носков не было. Но дело не в носках. Встреченные в чужой пустыне люди оказались земляками. А истории их приключений были настолько невероятными, что Искандер даже заподозрил Гелина в бессовестном вранье. И даже было прищурился особым образом, чтобы по своеобразному всплеску и переливу ауры определить врет приключенец или же нет. Но не решился, потому как не любо— не слушай. Да и вряд ли бы смог углядеть в неистово бушующей щетинистой приключенческой ауре хоть что-нибудь осмысленное, кроме беспредельной крутизны ее обладателя. Кроме того, Гелин находился в беспрестанном движении. Каждый его рассказ дополнялся чем-то похожим на деревенский танец. Энергичным, наполненным глубокого смысла, простым и яростным как прогорклое реповое пиво. Каждая драка, имеющая место быть в повествовании, тут же наглядно показывалась со всеми подробностями. Вроде, 'из такой вот раны как хлынет такая вот струя крови, цельное ведро!'.

Колдун же прилежно молчал, лишь время от времени покрякивал и поддакивал, творил из воздуха легкие закуски-напитки и иногда даже делился ими. Но в основном ему приходилось уплетать все в одиночку. Ни приключенец, ни Искандер не обладали особой телесной статью, ни тем более аппетитом, к этой стати обычно прилагающимся. Вот и приходилось Харра-Карфу Вурдасыну съедать все, что он сотворил. Ведь не пропадать же добру, пусть оно и являлось продуктом злой демонической западной магии. Однако, тяжело быть меаркским колдуном.