Вот перевод лидеров оппозиции на посты серьезные, важные, на которые они пойдут сами, и где сами будут работать, но (по мнению Жданова) не смогут приобрести больше влияния — это да. И именно этот вариант осуществляется, но с получением еще одного сильного, параллельного партии центра влияния в итоге — ведь оппозиционеры тоже попробуют его таким сделать.

Т.е., рассматривая реформы в стране и партии, видим: за Ждановым отраслевики, формальная законодательная власть, судебная власть и центральный аппарат партии. За оппозицией могут пойти региональные парткомитеты и, под их влиянием, Советы и их исполкомы, часть НКГБ. Из контрольных органов у Постышева наркомат госконтроля. Что будет делать Жданов? Перехватывать влияние. Госконтроль? — Есть прокуратура, есть комиссия партконтроля, НКГК лишний. Исполкомы Советов и СНК республик перетягиваются путем вывода из под контроля обкомов/ЦК республик. Справка: Совет народных депутатов это местные законодатели, а исполком этого Совета постоянно действующий, это исполнительная власть в области/районе, на уровне Республики они разделены на Республиканские СНК и Верховный совет. Региональные партийцы остаются — а их власть ограничим путем передачи власти отраслевым парткомам.

Жданов, которому напрямую подчинялись чекисты, после снятия Заковского попытался сделать НКГБ своей "ручной" силовой организацией, но это вызвало серьезный протест со стороны поддерживающих его "зубров". После реорганизаций осени 1937, госбезопасность лишилась внутренних и пограничных войск, лагерей и промышленных объектов оставленных в НКВД, военной контрразведки, переданной в НКО. Однако НКГБ оставался серьезной силой, имеющей широкие возможности, и нового усиления чекистов (как и Жданова) они не хотели. Ограничивать возможности по задачам защиты действующей власти и получения достоверной информации было нельзя. Но и предоставить повышенные возможности контроля (а то и ареста) за ними Жданову, лидеры не желали. Жданов пошел на компромисс. Новым наркомом госбезопасности назначен Акулов И.А. Старый большевик, член РСДРП с 1907, бывший работник госконтроля, однажды уже выполнявший функцию "ока партии" в ОГПУ СССР в должности 1-го зам. председателя. С 1933 он был прокурором СССР, с 1935 секретарем ЦИК СССР. Основной его задачей стало превращение НКГБ из обладающей почти неограниченными карательными полномочиями структуры в нормальное, контролирующееся партией государственное учреждение.

Из под надзора чекистов выводилось высшее руководство партии и страны. Полномочия НКГБ в отношении членов партии и руководителей урезались. Увеличены полномочия судов и прокуратуры. Усиливался и общий надзор за органами — запрещено получение санкции прокурора на арест по списку, в июле 1938 введено право арестованных на обжалование ареста, разрешено участие в деле защитника с момента предъявления обвинения. Арест работника аппарата обкома, ЦК союзной республики допускался только с согласия ЦК ВКП(б), аппарата ЦК ВКП(б) — с согласия секретаря ЦК. Аресты депутатов Советов народных депутатов областей и республик, руководителей областных и республиканских исполкомов — с согласия ЦК ВКП(б) и Президиума Верховного Совета. Арест работника наркомата или ведомства требовалось согласовывать с наркомом. В случае отказа в согласии, чекисты впрочем, могли обратиться в вышестоящую инстанцию вплоть до Политбюро.

Решение о возбуждении дела, задержании, аресте, предъявлении обвинения в отношении члена ЦК, депутата Верховного Совета СССР, принималось Политбюро. В отношении членов Политбюро, СНК, Президиума Верховного Совета, секретарей ЦК ВКП(б), руководителей союзных ведомств, а также Генерального прокурора, председателя Верховного суда СССР — только расширенным заседанием Политбюро, с участием председателя СНК, председателя Президиума Верховного Совета, Генерального прокурора, председателя Верховного суда СССР, наркома ГБ, с обязательным вызовом и заслушиванием подозреваемого.

Последние преобразования сделали высшее руководство страны и партии практически неприкасаемыми для НКГБ, разумеется, при условии не совершения реальных преступлений и некоторого ограничения личной власти Жданова. Однако возник и интересный казус — теоретически, теперь расширенное заседание Политбюро в указанном составе могло арестовать генерального секретаря... Все это успокоило элиту и сыграло на авторитет Жданова среди нижестоящих партийцев.

Жданов, разумеется, не собиравшийся терять такое оружие личной власти, как НКГБ, пошел аппаратным путем. В НКГБ его в основном интересовали собственная безопасность, возможность слежки за высшим руководством партии и страны и получения информации о положении в стране и за рубежом напрямую. Из НКГБ выделено управление правительственной охраны и комендатура Кремля, подчиненные председателю СНК. В ЦК на базе отдела международных связей Коминтерна, откомандированных сотрудников военной и политической разведок создан Международный отдел, замкнувший на себя всю работу с зарубежными компартиями и ставший партийной, а фактически лично Жданова, разведкой.

В СССР, в партии продолжалась аппаратная борьба. Постепенно начинали возрождаться методы конца 20-х — "внутрипартийные дискуссии", еще не выходя за рамки партийных съездов и конференций, но уже открыто затрагивая вопросы госуправления, внутренней и внешней политики и экономики, причем отнюдь не с позиций одобрения. Оппозиция, не затрагивая лично Жданова, тем не менее, жестко критиковала действия правительства. В критике внешней политики упор делался на сдачу позиций в Испании, расцениваемой как "потерю возможной советской Испании", соглашательство с фашистской Италией, реакционной Францией и нацистской Германией. Однако конструктивной контрпрограммы внешней политики, кроме "единства с пролетариатом всего мира" оппозиция предложить не могла, в силу чего спор развития не получил, подпортив, однако, нервы Жданову и руководителям внешнеполитических ведомств.

Внутри руководства сложилась странная ситуация по рабочему вопросу. После волнений начала 1938 естественным образом возникли два направления. Первое ратовало за "ужесточение трудовой дисциплины вплоть до армейской", фактическое превращение рабочих в солдат — без права менять по своему усмотрению место работы, с возможностью перевода по усмотрению руководства в любое место, на любые условия труда. Вторая группа предпочитала "пряник" — они выступали за экономическое стимулирование, увеличение премий, улучшение снабжения и социальных льгот работников. Интересным было то, что за второе направление выступало правительство. Вознесенский, поддержанный Межлауком, Микояном и Берией, выдвинул план пересмотра оплаты труда рабочим промышленных предприятий, с введением ряда премий и надбавок за перевыполнение плана, длительную работу на одном предприятии, экономию, тяжелые условия труда, рацпредложения, повышенные обязательства и тому подобное. Предусматривались и штрафы за невыполнение показателей, брак, опоздания, потеря надбавок за стаж при самостоятельной смене места работы, и прочие действия, считающиеся снижающими производительность. Оппозиция, которой этот план не дал выступить в качестве "защитников интересов рабочего класса", в пику ждановцам немедленно атаковала эту программу как "буржуазную, отрицающую роль социалистического самосознания и государственного регулирования труда, возврат к методам НЭПа и пропаганду мещанства, рвачества среди пролетариата".

С точки зрения "группы большинства" оппозиция явно нарывалась. На партконференции в июле 1938 Постышеву и его приверженцам напомнили о решениях Х съезда и фактически обвинили в фракционизме. Обвинение, хотя пока и завуалированное, было крайне серьезным — еще полтора года назад следующим шагом с высокой вероятностью был бы арест, обвинение в измене и суд. Да и арестованных еще при Сталине Бухарина и его группу, вместе с еще находившимися под следствием троцкистами и зиновьевцами, в марте 1938, несмотря на общую либерализацию, судили закрытым заседанием, добились признания, в том числе в "моральной и политической ответственности за переворот врага народа Косиора" и расстреляли. Все нынешние руководители при Сталине жестко дрались с троцкистской, зиновьевской, бухаринской, правой, рютинской и прочими фракциями. И в новых условиях, живые враги — даже поверженные, им были абсолютно не нужны. Пришедшие к власти сталинцы четко помнили — проиграй они в то время, и расстреливали бы уже их. Из не расстрелянных, но отправленных в лагеря более-менее серьезных фракционистов, были освобождены лишь единицы, такие как например Радек, немедленно опубликовавший статью "Сталинским курсом, по маршруту намеченному Лениным, ведет корабль нашей Родины капитан страны и партии товарищ Жданов".

Тем не менее, в верхах партии к тому моменту трусов и нерешительных людей просто не было. Все лидеры, как большинства, так и оппозиции, прошли гражданскую, многие — нелегальную работу, все выдвинулись на вершину в жестокой борьбе с политическими противниками. В ситуации с нестабильными настроениями в обществе, при изменении порядка ареста и уголовного преследования, сулящим некую защиту и открытое разбирательство, постышевцы пошли на конфронтацию. На партконференции они возложили вину за рабочие волнения на руководство правительства и профсоюзов (занимавшихся и функциями наркомата труда, социальным обеспечением и другими подобными вопросами), обвинив их в слабом контроле над настроениями "рабочих масс", потере управления и "безответственном самоуспокоении". Выдвинутая представителем оппозиции Гринько программа "укрепления социалистической трудовой дисциплины и повышения сознательности и ответственности рабочих промышленности, прекращение бездеятельности и усиление роли и, особенно хочется подчеркнуть, ответственности профсоюзов в хозяйственной и общественной жизни", встретила одобрение в высшем и среднем звене партии и хозяйственников. Это было понятно и вполне соответствовало их опыту и настроениям, в отличие от программы Вознесенского, воспринятой (с подачи постышевцев) как "внедрение неравенства и расслоение рабочего класса, воссоздание рабочей аристократии царских времен". Таким образом, в этом вопросе даже прождановское большинство склонялось на сторону оппозиции. При рассмотрении конфликта на Политбюро, Вышинский (последовательно набирающий силу после успехов во внешней политике и отнюдь не собирающийся прощать "левацкую" критику этих успехов) высказался за репрессии в отношении "фракции Постышева, вставшей на старую, давно развенчанную платформу рабочей оппозиции, переходящую, фактически, в опаснейшую взрывную смесь троцкизма и анархо-синдикализма". Жданов колебался — искушение убрать силовым путем всех противников разом было велико. Однако из членов Политбюро Вышинского не поддержал никто. После заседания в личном разговоре высказался Микоян: "Андрей Андреевич, единство — это главное, я поддержу любое решение партии, но... давайте попробуем сначала обойтись без крови" предложил он. Репутацией самостоятельного лидера он не пользовался, и Жданову было понятно — если об этом говорит Микоян, значит это точка зрения большинства.

Жданов решил пойти на сделку, уступая в одном и получая взамен усиление в другом. Наркомат госконтроля был вновь расформирован. На его базе созданы обновленная Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) (руководство возложено на секретаря ЦК Андреева, фактическим руководителем стал его заместитель Шкирятов) и Комиссия государственного контроля при Верховном Совете, руководителем которой по совместительству назначен тот же Шкирятов. Полномочия контролеров были в очередной раз сокращены в пользу прокуратуры, их деятельность сосредоточилась на хозяйственно — финансовых показателях, качестве продукции и сельском хозяйстве. Постышев возглавил Всесоюзный центральный совет профсоюзов (ВЦСПС), туда же переведен ряд его сторонников из партийных органов. В ВЦСПС сосредоточилось руководство практически всеми вопросами трудовых взаимоотношений, социального обеспечения, частично обучения. Объединенный профсоюз получил право контроля переводов, изменений оплаты труда, норм и расценок, решения трудовых споров, возможность влиять на политику предприятий при распределении оставленной предприятию прибыли. Помня, что любая дискуссия в партии может в любой момент быть названа фракционизмом, Гринько предложил, во избежание нарушения решений съездов, использовать профсоюз как площадку для продвижения своих идей. Эта идея понравилась постышевцам — представители профкома, как и парткома, были на каждом предприятии, причем если членов партии насчитывалось всего около 2 млн., то в профсоюз входили все рабочие и служащие, вошли и работники совхозов. Неподконтрольными ВЦСПС остались только колхозники, единоличники, работники артелей. При этом председатель ВЦСПС, как глава общественного объединения, формально в системе советского государства не был подчинен никому. Хотя, как член партии подчинялся ЦК, разумеется.

В ходе обсуждения, была выработана общая позиция по рабочему вопросу. Возглавив профсоюзы, оппозиция пошла на компромисс. Были приняты изменения в трудовое законодательство, дающие повышенные права администрации предприятий от мастера до директора завода, но и усиливающие их ответственность за выполнение планируемых показателей. Усилена ответственность (в первую очередь финансовая) за опоздания, прогулы, брак. Одновременно введены ряд премий и надбавок руководителям и рабочим за перевыполнение плана, стаж работы на одном предприятии, экономию, тяжелые условия труда, рацпредложения, повышенные обязательства и прочие. Увеличено льготное снабжение работников оборонной промышленности, принято решение о надбавках за работу "в оборонной сфере", повышенной пенсии и льготах. Вместе с тем, для работников ВПК ужесточена ответственность и введен ряд повышенных ограничений, в частности ограничено право смены работы для работников оборонных и приравненных к ним предприятий и учреждений.

Как ни парадоксально на первый взгляд, но политический выигрыш к концу 1938г. получили именно постышевские профсоюзники. Поскольку изменения совпали с перестановками в профсоюзах, рабочими улучшение условий труда и оплаты связывалось именно с приходом Постышева, а вот ужесточение ответственности воспринималось как продолжение политики правительства. С другой стороны, партийно-хозяйственный аппарат знал, что именно постышевцы требовали ужесточения контроля за трудовыми резервами, и усиление ответственности (одобряемое в аппарате) шло в плюс оппозиции же. Ждановцев, разумеется, раздражало, что воплощение их собственных идей приписывается Постышеву, но что-либо сделать с этим без вынесения на публику споров в руководстве было невозможно, а на оглашение "разногласий в партии" никто не пошел.

В итоге оппозиция смогла серьезно повысить вес профсоюзов (и свой, соответственно) в обществе и укрепиться как политическая сила. Впрочем, выигрыш был закономерным. Нужно учитывать, что люди Жданова были управленцами, сильными аппаратчиками, более или менее грамотными специалистами в своих отраслях, но большинство из них не были публичными политиками, ораторами, пропагандистами. В оппозиции же собрались именно публичные политики — агитаторы, уступающие, конечно, "пламенным ораторам революции" вроде Троцкого, но умеющие заводить массы на митингах и собраниях и понимающие как нужно разговаривать с пролетариатом. Кроме того, и большинство и оппозиция действительно верили в идеи коммунизма. Они уже не были, разумеется, фанатиками лозунгов, но в целом "улучшение жизни рабочих и крестьян" для них всех было не пустой фразой. При всем том ждановцы уже воспринимали себя как в первую очередь государственных деятелей — "командиров производств", руководителей отраслей и направлений государственной политики, в то время как на самовосприятие оппозиции отлично наложилась работа в профсоюзах, официально сделав их "лидерами рабочего движения", чья цель — улучшение жизни трудящихся.