Там мой брат!

И ни тени сомнения в голосе, что я и вообще смогу куда-то поехать... Ну надо же...

А собственно говоря — меня же можно к седлу привязать! Даже если я и без сознания буду, всё равно доеду... Спасибо тебе, полковник Миррус!

— Я поеду. Если разрешите... — сказал я и вспомнил:

— А орки... нечистокровные были. Полукровки все... Я сам... не мог подумать, что это они на нашем берегу.

Миррус кивнул и повернулся к кому-то, кого мне было не видно.

— Парня ставьте на ноги, как хотите. Но к вечеру он должен быть в седле. Энатали, раз уж привезла, дальше он — твоя забота. Одежда, довольствие и прочее, что понадобится. Впрочем, не думаю, что тебе это в тягость будет...

Тут он вновь посмотрел на меня:

— Отдыхай, Эдан. Лечись. Приходи в себя. Твое оружие — лук, так ведь?

— Да, конечно... Из самострела я не люблю, — признался я.

— Я дам тебе свой, — просто сказал Миррус и встал. — Ренналь, ты послал за людьми?

— Да, эль...

— Хорошо. Готовьте коней, ребятки. Будет жарко...

И отошел куда-то. Вот только что был рядом, а уже нету... шустрый. Как же он, такой шустрый, удар-то по лицу пропустил?

Надо мной склонилась Энатали.

— Эдан, сейчас над тобой лекари поколдуют тут... А ты пока скажи, чего тебе принести? Покушать, может? или ты поспать хочешь?

— Нет... пить, если можно... Командир... — тихо позвал я, боясь, что Миррус, уже стоящий в дверях, не услышит.

Не знаю уж, где он был, насколько далеко, но — услышал. Чуткий...

Снова присел на корточки, чтобы мне не пришлось напрягать голос.

— Слушаю тебя, Эдан...

— Спасибо... За лук... И...что поверил. Что выезжаем... сегодня.

Миррус улыбнулся. Впервые за то время, что я его видел. Улыбка заставила шрам дернуться и еще сильнее исказить черты лица.

— Выздоравливай, — произнес он. — Тебе еще орков стрелять...

— Спасибо, — повторил я. — Обязательно... У меня же друг там, в Ахсне.

— Надеюсь, он выживет и дождется тебя, — улыбка полковника истаяла, ровно дымок над костром.

Борька, дружище! Не смей гибнуть! Я же тебя из-под земли достану! Ну кому я скажу тогда, что это ты меня спас? Твой подарок и рука твоя, протянутая в ночи... издалека... хоть ты сам и не знаешь об этом.

— Он дождется, — упрямо прошептал я, хотя Миррус не мог слышать — он уже ушел. Мне вдруг стало так холодно, как не было ещё — разве что в ночи, когда ехал сюда, и кобылка моя неспешно форсировала речку, а ноги мои были в воде...

Во всяком случае я со стыдом почувствовал, что меня начинает трясти — почти как прошлою ночью, когда Цэгэн камчой орудовал... Не так сильно, но сдержать дрожь не получалось.

— Внимательнее, внимательнее! — раздался совсем рядом старческий голос, чуть дребезжащий, но полный жизни и язвительности. — Горди, что ж ты..! вот, теперь дуй за новой порцией, растяпа! Натка, как там этого твоего зовут? Эдан, так что ли?

— Так, — ворчливо, напоминая интонациями Кошку Доори, отозвалась Энатали. — Где тут твое питье, старый ты хрен? Он пить хотел...

— На вот, держи, там и обезболивающее — ему щас надобно будет. Всю спину исполосовали, твари... Камчой, что ли? Похоже...

— Эдан, — обратилась ко мне Натка. — Попей, а? тут травка заварена, горьковатая, правда... Зато освежает и боль уймет...

— Спасибо!

Я приник к кружке, очень ловко подставленной девушкой, и пил так, словно она и не давала мне попить некоторое время назад. И не важно, что горькое... Какая ерунда! Какой же эльф откажется от настоя трав?!

— Горди! Поди сюда! Давай его на стол, а я руки помою...

— Я помогу, — тут же сказала Энатали. — Эдан, мы сейчас тебя перенесем, чтобы Леммель смог тебя полечить. Ты постарайся не кричать, ладно? А то тут за стенкой еще пара раненых, и они спят... не хочется ребят будить...

— Угу... — выдавил я. — Конечно...

Ведь удалось же мне не кричать там... у орков. Хотя вот Нарану, наверное, очень хотелось, чтобы я кричал... Жаль, нету тут дерева. Веточку бы!

— Мастер, может, сначала раздеть? На столе-то неудобно будет...

— Валяй, так и впрямь лучше... Да и обмыть можно сразу... я пока что... подготовлюсь тут...

Тихое фырканье Горди... Теплый смешок Натки...

Они срезали с меня лохмотья, не так давно бывшие одеждой. Безжалостно содрали присохшую повязку (сразу вспомнился Цэгэн, и не только от боли, вспыхнувшей в потревоженной ране)... И я мог с точностью до секунды определить, в какой момент девушка разглядела наконец мои... "прелести"....

Короткий полу-вздох — полу-всхлип, тихое ругательство сквозь зубы...

— У, орки! — в этом слове, произнесенном растяпой Горди, слышна ненависть... — Гады!

— Ох, Эдан, — еле слышно выдыхает Натка. — И ты такое выдержал! Бедный...

Странным образом от ее сочувствия мне сначала становится ещё больнее, и я хрипло выдыхаю... Тогда, у орков, казалось мне, что "мастер камчи" уже смог добраться до легких... А потом вдруг вижу, как плывет перед глазами милое ее лицо с несколькими смешными конопушками и эльфийской татуировкой у глаза, а в глазах-то слезы, настоящие, вот как блестят!

Закрываю глаза, но всё равно продолжаю видеть Энатали. Как будто и не закрывал. Она из темноты смотрит.

— Ты... ты держись! — шептала она мне, пока ругающийся под нос Горди смывал с меня грязь и запекшуюся кровь. — Ты смелый и сильный! И Миррусу нашему ты понравился, и... мне... тоже... Держись! А Леммель тебе поможет! Он знаешь какой лекарь здоровский?! Он у нас огого сколько народу на ноги поставил! И тебе тоже поможет! Он же маг! Маг-целитель... только что мертвых не оживляет, а так... И не смотри, что пьет — он, когда выпьет, лучше всего и работает! Вот.

— Пусть пьет, — прошептал я непослушными губами, — теперь всё будет хорошо... Всё должно быть хорошо...

Пожалуйста, пусть Миррус успеет! И Борька выживет... Только уцелей, проклятый гном — как же я без тебя?!

Натка сидела на какой-то скамейке, рядом с хирургическим столом, и смотрела на меня.

Голубые глаза, светлые и влажные, как кусочек весеннего неба... Я видел нечетко, голова немного кружилась, и порой казалось, что глаза эти смотрят из темноты, хотя в комнате было светло. Но их я из виду не терял. Надо же было за что-то держаться!

Только иногда не получалось быть совсем уж беззвучным, и помимо воли из горла рвался какой-то булькающий хрип... но, кажется, это было негромко...

— Так... — это Леммель... дорогим вином несет от него, как от винной бочки. Захмелеть впору... — Ого, как над парнем поработали! Ты глянь, Горди, живого места же нет! И ведь не орет...

В голосе лекаря неподдельное уважение и... да, благодарность. Видать, наслушался воплей и рад, ежели пациент тихо себя ведет...

— Теперь и я верю, что орки от него мало чего добились...

— Совсем ничего! — резко возразила Натка. — Ты думай, что хочешь, Леммель, а я верю и знаю — он им ничего не сказал. Совсем.

— Дура ты, — необидно отозвался лекарь, звеня склянками. — И уши у тебя дурацкие. Не обязательно говорить, чтобы что-то выдать... Если он сказал, что охотник, а они не поверили, значит, изначально прокололся на чем-то... Так-то ведь похож же... отчего бы ему охотником не быть? Так ведь все равно... вишь, как поспрашали... Это во-первых. А во-вторых, ежели у них хоть один умный был, так все одно какие-то выводы, да сделал. Даже и из молчания можно выводы сделать... Просто если молчать глухо и вообще ничего не говорить, то и выводы будут куцыми. Вот я об том и толкую. Мало чего от него добились.

— Вечно ты... мудришь, — проворчала девушка и с неожиданной нежностью погладила меня по щеке. — Ты, Эдан, не обращай внимания, Леммель вечно такой... А я знаю, что ты ничего не сказал. Хочешь еще водички? Лем, его можно поить еще?

— Можно, можно...

— Хочу, — ответил я неожиданно звонким голосом. Как будто лекарь вместе с грязью и кровью смыл то, что мешало мне говорить. — Дай... Пожалуйста.

Энатали радостно подхватилась, подставила кружку с водой, и соломинку еще воткнула, чтобы мне не нужно было поднимать голову.

— Пей, только осторожно, не поперхнись...

— Оу! — неожиданно протянул Леммель. — Вот это да!

— Что там? — вскинулась девушка.

— Говоришь, мастер тебя бил, а? — что там лекарь обнаружил такого? — Гляньте-ка, до кости камчой своей достал! Вот курий потрох! И надкостницу ободрал, гнида — теперь ныть будет еще месяц, не меньше...

Вот почему там, на боку, так больно было...

Возмущенный лекарь как будто ждал от меня какой-то реакции, и я пояснил:

— А мастер... он там был не один.

— Вон оно что... Выходит, огнем тебя другой побаловал, да? Эх ты, бедолага... Досталось тебе, конечно... А с ногой что?

— Стрелой, похоже, пробило, — мрачно отозвался Горди, продолжавший меня обтирать мокрой губкой. — Хорошо еще, кровяной жилы не задели, а то бы там и схоронили...

Тут он осекся, сообразив, что в таком случае никто бы меня нигде хоронить не стал.

— Ох... такая кровопотеря... Хоть они, кажется, и перевязывать пытались, но... — Леммель сокрушенно вздохнул. — Ожог этот еще... Надо ж было тебе к ним попасться! Как ты еще и удрать-то смог?! Про кошку эту твою я ни беса не понял, признаться...

— Давай про это потом, Лем, — тихо произнесла Натка, глядя на меня чуть ли не с мукой. — Ему же говорить тяжело, пожалел бы... Он столько выдержал, а ты ему тут снова... допрос устраиваешь...

— Кошка — это мой друг, — стал я объяснять девушке и с огорчением понял, что голос опять куда-то делся. Кажется, он застрял где-то в спине, и это плохо, потому что если я его оттуда достану, то могу и разбудить тех раненых. Попросту закричу. Ну а если шепотом, тогда можно попробовать... — Вернее, мне ее подарил мой друг. Это нож, и в нем душа... живая, настоящая... Она меня и вытащила...

Страдание в глазах Энатали сделалось совсем явным. Она грустно вздохнула и прикрыла ладонью мои пальцы.

— Как же тебе больно... и плохо... Ничего, скоро все пройдет. Мы тебе поможем, и все пройдет. Заживет и болеть не будет... А Миррус тебе свой лук обещал, он у него классный, я видела... оба классные, не знаю, какой он отдаст. Наверное, зеленый, с красным он сам последнее время ездит... И ты поедешь с нами и всех там победишь, всех-всех. И тех, кто это с тобой сделал — тоже.

Милая, милая! Какая же она добрая... И успокаивает, как маленького... когда-то давно, в другой жизни, меня так успокаивал отец. Когда я совсем крохой был... И насчет того, кто когда-нибудь я стану воином и буду всех побеждать, тоже он мне говорил, и даже лук дарил. Маленький. Детский. Как я потом узнал, специальный эльфийский лук, предназначенный для того, чтобы детишек обучать — и встал он отцу в огромную сумму!

Ладошка у Натки была прохладной и сильной. От этого прикосновения становилось легче, действительно легче, и перед глазами плыло меньше, и я почти всё время ее видел...

Вдруг я понял, что Энатали мне просто не поверила — мало ли что там болтает покоцанный эльф, тем более даже я сам чувствовал, что у меня, наверное, жар — стол, на котором я лежал, мне казался совсем ледяным.

— Ты не видишь мой нож, — прошептал я девушке, — мою Кошку. Потому что она прячется. Орки ее тоже не заметили... А она... перерезала ремни, ведь я же был связан.

— Я слышала, есть такие клинки... волшебные, — тихонько проговорила Энатали. — Только я думала, что это только мечи бывают... А у тебя — нож. Надо же... Хорошо как, что он у тебя есть... что ты смог спастись. Вот увидишь, мы обязательно освободим Ахсну. Снимем осаду... У Мирруса всегда все получается.

— Эдан, я сейчас буду лечить ожоги твои... — прервал ее Леммель, — постарайся не дергаться. Может быть неприятно, но это необходимо сделать, чтобы некроз не пошел вглубь...Слышишь меня?

— Слышу...

Неприятно, тоже мне... Вчера... было неприятно, да. А ещё когда скакали на лошади... А как же моя?

— Как лошадка моя? — с трудом выговорил я. — Я ей хлеба кусок обещал...

— Обещал, значит, дашь, — чуть пожала плечами девушка. — Ее к кобылам отправили, пусть отдыхает. А что, хочешь ее себе? У нас есть лошадки получше...

— Не знаю... Она... добрая. Не знаю, как я не свалился! Потому что... ведь...

Ну что я, жаловаться буду?! И так ясно, почему.

— Она ведь... их, орочья.... А пожалела меня, поверила. На землю села, чтобы я залезть мог...

— Давай разберемся с этим, когда время ехать придет. Все равно сейчас ты же точно никуда на ней не поедешь. Лучше скажи, у тебя девушка есть? А то, может, мне уже пора начинать страдать...

Натка улыбнулась, показывая, что шутит. Только... не очень-то это было на шутку похоже...

— Никого у меня нет, — честно ответил я. — Только Борька... мой друг. И отец. И ребята... которые в крепости...

— А хочешь... давай я побуду твоей девушкой? — улыбка ее стала шире. — Пока ты получше варианта не нашел? Я даже суп умею варить домашний! А не такой, который на привалах... И пирожки печь!

— Ой, Натка!

Я даже улыбнулся, хотя, говоря по правде, было демонски больно.

— Я буду очень рад. Если ты...

О боги, что же сказать? Голова-то не работает... Она же шутит, конечно, чтобы подбодрить меня... по-доброму так шутит... наверное, ей, как всякой сострадательной женщине, хочется меня подкормить. Я уже испытывал это на себе. Сейчас-то я ещё похудел, так что...

— Если ты просто будешь... хотя бы иногда рядом. А пирожки... ох! Я и забыл, что это такое...

— Ох, прости! — она сразу перестала улыбаться и теперь смотрела на меня так виновато, словно это по ее милости я не жрал досыта последние недели. — Я забыла, что у вас там... плохо с пайком... Прости. Я обязательно тебя покормлю, как только Леммель закончит... Леммель, что там, кстати? А то молчишь...

— Да куда ж еще и мне-то говорить в твоем трындычании? — буркнул лекарь. — Видишь, занят я... Тут над каждым рубцом корпеть приходится. А ведь еще же нога... и кость... Черти б взяли этого брюхоногого урода, который взял в руки камчу!

— Он... ещё не самый плохой... — признался я, дотронувшись, в свою очередь, до Наткиной руки и подумав, что самое плохое со мной уже было. И всё позади.

Теперь — только Борька... А когда я держу ее за руку, то и вправду верю, что у Мирруса всё получается. И сейчас получится! Только дождись! Дождись меня. Не смей умирать... Вот я же не умер... а ведь собирался уже... Если бы не Кошка. Если бы не ты, подаривший ее мне...

— Он... как раз был слишком умный, этот орк... — сказал я почти равнодушно. — Он и догадался, что я не просто охотник.

"Я бы с удовольствием попробовала бы и его крови", — неожиданно встряла Кошка. — "Жаль, что ты был в плохой форме тогда... можно было бы и... задержаться чуточку..."

— Я наверное идиот, Кошка... но я почему-то помню его рубашку и листья... и не испытываю ненависти за всё остальное... — прошептал я и понял, что сказал это вслух.

"Смотри не скажи это Боонру..." — буркнула она в ответ. — "Сам знаешь... ему такое твое врагопрощение будет сильно не по нраву. Он же... увидит, что с тобой сделали. Если, конечно, жив еще..."