Толпа начала выражать впечатление.
— А сейчас я покажу вам фокус! — громко крикнула я. — Прошу добровольцев! Мы отрубим им головы, а потом сделаем так, что они будут выглядеть как целенькие! — радостно сказала я громко. — Прошу, прошу, не бойтесь... Вон вы, вы...
Почему-то добровольцы, так сказать, пытались исчезнуть как дым.
— Не волнуйтесь, поймайте мне любого из них, кто поближе... — попросила я незаметно вернувшихся китайцев, ухода которых никто и не заметил.
— Сейчас будет лучший фокус! — я весело хлопнула в ладоши.
Толпа вдруг поспешно отхлынула.
Напрасно я это сделала.
Отхлынувшая волна людей обнажила вдруг около шестидесяти трупов людей, будто отхлынувшая волна, оставившая рыбу и мертвых крабов на песке.
Вздох ужаса пронесся над площадью.
А я уставилась на это.
— Ничего себе фокусник, мать твою та-та-та... — шокировано сказал офицер на всю площадь, в ужасе глядя на меня.
Я в потрясении замерла, увидев открывшееся зрелище трупов на счет три.
— Перебор получился... — через силу выдавила я.
Люди медленно пятились.
— Но вы не волнуйтесь... — с фальшивой веселостью проговорила я. — Следующий раз все получится правильно... Дайте мне любого мальчишку, я сама отрежу ему голову и, клянусь, он оживет, он оживет, я, клянусь, в цирке была и все там хорошо запомнила, как там делали...
Мальчишки исчезли еще быстрей, чем я договорила.
— Ну, если вы боитесь, что я буду резать тупым ножом, и он будет мучаться, то я попрошу палача... — оскорблено сказала я.
Люди исчезали как в сказке — еще секунду был тут, а потом раз — и нету...
— Ну, хотя бы девушку дайте... О, я поняла, почему не получилось! — вдруг радостно и облегченно воскликнула я. — В цирке ведь девушку резали! Дайте мне вот этих тетенек, лучше двух, про запас, если первый раз не получится...
Тетеньки медленно отодвигались назад, все время оказываясь вдруг в окружении пустоты, хоть до этого это была густая непроходимая толпа.
— Вы не волнуйтесь! — закричала растерянно я. — Тут есть гильотина, мы сделаем аккуратно, вы даже ничего не почувствуете!!!
Дамы вдруг вспомнили, что у них вечеринка и дернули, визжа как свиньи, так, что только туфельки замелькали.
— Держите их!!! — растеряно заорала я. — А то фокус не получится, мне придется показывать на мужчине...
Дамы драпали так, что цокот стоял.
— Женщины, обещаю вас потом сшить! — жалобно выкрикивала я, пытаясь мольбой смягчить их жестокое сердце.
Я была обижена и расстроена до невозможности и топала ногами.
— Фокус хочу! — кричала я. Вооргот пытался меня успокоить, но я вырывалась, как трехлетний ребенок в истерике, царапалась и кричала: — Хочу фокус! Фокус дай! Фокус! Несите сюда хоть кого-то!!!
Толпа уже рассредоточилась по самому краю площади, стараясь держаться от меня как можно дальше, как от бешеной собаки на поводу, и чтоб не подойти близко, лишь осторожно с опаской наблюдая за мной издалека, чтоб я не кинулась и чтоб не привлечь мое внимание, пока они тихо на цыпочках не отступят прочь с глаз. Люди нервно щулились, пытаясь отодвинуться подальше и жалобно вжаться в стенки в сотнях метров, кто не успел удрать из-за стен.
Никто не знал, как со мной поступить.
И вдруг мой взгляд упал на герольда. Который читал этот самый список преступлений. Мое лицо тут же успокоилось и разгладилось и просветлело, зато лицо герольда, уловившего это, вытянулось, сморщилось и почернело.
— Герольд! — хлопнула в ладоши я. — Он похож на девушку!!! — я радостно захлопала в ладоши, схватив в руку громадный нож. — Сейчас мы тебя разрежем, положим в коробочку... — потирая руки приговаривала я. — Разрежем... А потом я произнесу то, что говорил дядя в цирке... — счастливо говорила я, сияя, и приближаясь к нему, широко размахивая ножом.
Человек медленно пятился. Лицо у него было искажено.
— Не волнуйся, дядя, это недолго! — солнечно сказала я, и подпрыгнула. — Вот увидишь, у меня получится! Это быстро, я в цирке видела!!
Бросая затравленные взгляды в разные стороны, человек отступал, истерически дергая головой по сторонам и тщетно ища спасения.
— Дяденька, дяденька, тебе вот сюда! — заявила я, видя, что он пятится не совсем к гильотине. — Ложись, ложись... — успокоено сказала я, видя, что он как раз рухнул, оступившись, рядом. — Правильно, только левее...
Тот затрясся на ватных ногах.
— Ну, помогите же ему... — нетерпеливо попросила я. — Видите же, что он в первый раз и все промахивается... Левее, левее, неумеха! — рассерженно сказала я.
Палач отправился помочь человеку.
Но тот отчего-то не захотел принять идущую от всего сердца помощь доброго человека, а вдруг, резко вывернулся и юркнул под стол, а потом на четвереньках побежал под выступами, уворачиваясь от заботливых рук.
— Стой, стой, ловите его! — заорала в ярости я. — Мальчик, ты куда, я хорошая!
Но мальчик извивался как змея, выскальзывая из рук, пока вдруг не перевалился через бортик, как угорь, плюхнувшийся в воду, и не рванул прочь от эшафота прямо на четвереньках. Быстро-быстро перебирая руками, и, очевидно, боясь подняться, чтоб его не увидели...
Он так пробежал метров пятьсот площади, пока на него все шокировано смотрели.
— Вернись! — отчаянно кричала я с надрывом в страшной жалобе, так жалобно и тоскливо, будто расставалась с родной мамой, бьясь в руках Вооргота и пытаясь вырваться. — Я тебе денюжку дам, мальчик, в накладе не останешься!!!
Я плакала.
Но человек бежал на четвереньках быстрей лошади, и солдаты, засунув от удивления пальцы в рот, удивленно смотрели ему в след.
Воорготу с трудом удалось меня успокоить, и то лишь оттого, что я увидела генерала.
— Генерала не дам! — жестко сказал Вооргот.
Генерал побледнел.
— Хватит тебе фокусов! — сурово сказал Вооргот. Я напряглась.
— Хочешь, я тебе сам фокус покажу? — успокоил Вооргот.
Тут уж побледнели все.
В общем, все утихомирилось. Тихо, как в раю. Все молчат, не дышат. Никого не слышно. Никто не выпендривается со своими идеями. Привлекать внимание не хочет, по углам жмутся...
Я успокоилась на руках Вооргота. Который отнес меня к моим родным.
— Хочешь, я тебе почитаю? — вздохнула я. — На сон грядущий?
Я достала из-за пазухи тот самый официальный приговор с перечислением преступлений и тех пыток и казней, которые предписывалось совершить, чтоб мужа четвертовали, и собралась ему почитать чуть. Который был у герольда.
Вооргот побледнел и быстро вырвал у меня из рук бумагу, пока никто ее еще не заметил и ничего не понял.
— Давай, давай еще раз перечитаем вместе договор! — торжественно громко сказал он, быстро поедая бумагу.
— Проголодался... — ласково сказала я, догадавшись и похлопав мужа, который ел так быстро, что давился. — Ты же не ел несколько дней, бедняжка...
Я с любовью зачаровано смотрела на мужа. Мне все нравилось в нем. Даже как он ест.
— Да ты не спеши, не спеши, пережевывай тщательно, никто у тебя, бедняги, ее не отберет... — как верная заботливая жена радела за него я.
Я никак не могла понять, почему меня за мою же заботу муж смотрит так, будто хочет убить.
— Если так быстро глотать, вкус теряется... — растеряно сказала я, видя, как он поспешно зажевывает веревочки с печатями, глотая их так.
Вооргот блеснул на меня глазами. Но промолчал с полным ртом. Усиленно работая челюстями, глотая и мыча.
— Но ты же даже не разжевал! — со слезами сказала я.
— Может ему еще что-то дать? — встревожено сказала подошедшая мама, держа в руках кожаный фартук палача, увидев, как он отчаянно давится, и побледнев от этого.
Вооргот, увидев фартук, побледнел.
— Вы же столько не ели, правда? — ласково спросила мама.
Тот стал совсем плох.
— Не волнуйся, я обязательно накормлю тебя до отвала! — как верная жена заботливо проговорила я.
— Ммм... — сказал Вооргот, почернев.
— Тебе не кажется, что он какой-то невыдержанный? — тихо шепнула мне мама. — Так давиться едой, проголодав всего денек, это слишком!
— Он хотел показать, что съест все, что я ему приготовлю... — так же тихо прошептала я маме. — Но, боюсь, что твой фартук он будет есть медленней, не обижайся...
Вооргот почернел и замычал в ярости.
Глава 93.
По счастью тут подошел адвокат, услышавший, что мы вместе, по семейному, сев на гильотине рядышком обнявшись, хотим перечитать брачный контракт.
— Брак уже заключен! — строго сказал он, не доверяя Воорготу. — Но то, как выделить вам эти пятнадцать миллионов приданого в распоряжение новой семьи действительно надо обговорить с родителями...
Стоявший за ширмой офицер, которого адвокат не заметил, дернулся из-под нее.
— Какие пятнадцать м-м-миллионов! — в шоке воскликнул он, вырвав бумагу из рук старенького адвоката.
Солдаты парализовано замерли — они таких сумм даже не слышали — и раскрыли рты.
Адвокат растерялся — до этого все разговоры велись в кругу своих, и офицеры ничего не подозревали. И у него еще никогда ничего так нагло не вырывали из рук.
— Принцесса Луна... — прочитал, заикаясь вслух офицер, прежде, чем Мари отобрала у него бумагу.
— Что?!? — дернулся епископ, который до этого прятался где-то за ширмой. Наверное, боялся, что он тоже похож на девочку в этом платье.
Люди замерли.
— А кто тогда этотъ проходимецъ? — генерал-немец обернулся к Воорготу.
Он долго смотрел на него и вдруг побурел, очевидно, вспоминая, что я тогда кричала осужденному.
— Воорготъ!!! — заорал он. Он задыхался от ярости и злости, и не мог ничего выговорить:
— Ви... ви... ви... Ви козел!
— А где у него рога!? — обиженно и чувствуя, что меня, наверно, дурят, спросила я, щупая его голову.
Я недоумевала.
— Но ведь ты... только сегодня вышла за него замуж... — недоумевала Мари.
Вооргот обозлился и прижал меня к себе.
— Не будет у меня рогов! — шепнул он.
— Успокойся... — сказала я, еще раз ощупав его голову. — Я ничего, никакой выпуклости не ощущаю, а я хороший врач...
Мари снова отчаянно захихикала.
— Лу все еще называют маленьким олешкой! — сказала она, выжидающе глядя на него.
— Ну и что?! — сквозь зубы спросил Вооргот.
— Он не умен! — сквозь зубы шепнула, покачав головой, мне мама.
— Папу тоже все считали дегенератом, пока ты за него не вышла! — обиженно буркнула я.
— Он солдат, а не дегенерат! — резко прервала меня мама.
— Я же так и сказала — военный! — топнула ногой я.
— Ну и хорошо... — примирительно сказала мама.
— Ну и Вооргот тоже военный...
Вооргот, который в это время долго думал, почему его назвали глупым, вдруг обрадовался.
— Если она олешка, значит я рогатый ОЛЕНЬ! — догадался он, довольный, что разгадал глупую загадку.
Раздался такой гогот, что все присели.
Я недоуменно оглядывалась.
Старый генерал немец наконец-то пришел в себя.
— Воорготъ!!! Сколько вы выпиль, чтобы всю ночь убивать бедный дипломать?!? — он кричал и топал ногами. — Я не скрою ваше плохой поведение! Я буду жаловаться вашей маме!!!
— Пляхой мальчишка! — укоризненно тоже сказала ему я. — Мамка тебя бюдет больно бить!
Вооргот нахмурился.
— Ты учти, что теперь я тебя воспитывать буду, — вытянулась я на цыпочках вдоль него, пытаясь поцеловать, — теперь я твоя жена!
Я так и не поняла, куда все исчезло вдруг. А остались только его тепло и покой и ощущение Вооргота, и его глаза, словно распахнувшиеся навстречу мне... И ничего больше... Ни времени, ни пространства, ни холодного зимнего вечера... И мои руки, которые как-то независимо притянули его голову, и его губы, которые нашли мои и все и застыло, и завертелось, и исчезло в вихре вспыхнувшего в сердце света и чистого, безумного, прохладного и горячего огня, кинувшего меня к нему...
Я даже не знаю, сколько так длилось, даже сколько нас трясли...
— Прочь, все прочь, — услышала я издалека сдавленный шепот Вооргота, который не мог, и не хотел оторваться от меня, как его не трясли и били. — Мы будем спать... Я имею... имею... имею право теперь быть с ней сейчас брачная ночь... Прочь! — ничего не понимая, шептал он, лишь крепче прижимая меня к себе, распустив мои волосы и буквально вжимая меня с неистовой силой, так и не оторвавшись от губ.
Нас буквально трясли и били, но я ничего не хотела понимать и реагировать, не в силах заставить себя оторваться от этих теплых губ и даже думать об этом.
— Не трогать... Кто будет мешать — убью! — на секунду чуть приведенный в себя такой наглостью каких-то теней, мелькавших возле нас и пытавшихся оторвать законных супругов друг от друга, проревел в сторону муж, так и не оторвав ни губы, ни себя, ни рук от меня, а лишь сильней судорожно запустив их в мои волосы...
Я почувствовала, как какая-то чудовищная сила оторвала нас от друга и застонала от разочарования и боли, которую доставило моей душе разъединение с ним.
Я стояла с перекошенным лицом, ничего не в силах сообразить — что, кто, как, зачем причинил мне такую боль, разорвав меня пополам, оторвав от меня часть моей души.
С трудом я смутно сообразила, что мы все еще так и стоим с Воорготом на эшафоте, что, судя по изменению солнца, прошло часов пять времени, что рядом стоит королева и что-то яростно спрашивает меня, что между нами стоят китайцы, упираясь нам в грудь и не давая соединиться.
— Вы здоровы!?! — спросила королева. — С вами все нормально?
Я поняла, что она спрашивает, как давно мы чокнулись и давно ли у меня очередной приступ сумасшествия, когда я заразила Вооргота и можно ли нас отправлять в желтый дом. Хотя и не поняла, откуда она взялась.
Они ошарашено смотрели на нас, на наши лица, на наше поведение странными, удивленными, большими глазами. Удивление, странная зависть, странный восторг и открытые рты, будто это спектакль из тех самых нехороших кабарэ. Мне кажется, они что-то подозревали.
— Мама? — спросила через силу я, все еще покачиваясь. — Откуда ты взялась? И зачем? — я еще никак не могла примириться с оторванностью от Вооргота. А тот буквально рычал от злости, тяня руки ко мне и чувствуя себя еще хуже в смысле прихождения в себя.
— Вы не сошли с ума? — встревожено потребовала королева. — Доченька, ты опять странно выглядишь! Может тебе поспать?
Я застонала, все еще не в силах преодолеть ощущение Вооргота, стоявшего так близко.
— Ты хоть что-то понимаешь? — ласково спросила она меня.
— Угу... — сказала я. — Вооргот рядом, а мне мешают...
— Так, она больна! — сказала королева строго и яростно. — И ей надо поспать!
— Она будет спать только в моем присутствии! — заявил Вооргот, не отрывая от меня глаз и все еще не видя абсолютно никого вокруг.
— И ты говоришь, они простояли так пять часов? — подозрительно и пронзительно спросила королева маму.
Мама промолчала. Ответ был очевиден.
— И давно они чокнулись? Если так, почему вы сразу не вызывали врача! — рассердилась королева.
