— Ну братик тебе что жалко? — ух какую мордашку миленькую состроила, а эмоции какие! Так и хочется согласиться со всём. Но нет, я подамся! Моя воля сильна и...
— Э... так не честно. — её длинные ресницы захлопали прямо перед моим лицом.
— Ну пожалуйста, братик — а ведь по самому больном бьет!
Я зажмурился, собираясь с силами.
— Нет — моя воля сильна и я не подамся. Ей нельзя это видеть!
— Ты всё ещё дуешься из-за того критика? — при чем тут эта фигня? Хотя... можно и на этом сыграть.
— Скорее из-за череды критиков. — я печально повесил ушки и начал перечислять — Как сейчас помню их реакцию на творения Луны. Эксплозия не та. Краски слишком темные. Это что вообще за черное полотно? Нет экспрессии. Банально и скучно. Старо. И сотни подобных эпитетов. Они меня с грязью смешали... Меня! Больше они их не увидят!
— Надо было подписывать картины настоящим именем, а не выставлять под псевдонимом — резонное замечание сестры заставило меня лишь поморщиться. Все таки Луна была той еще упрямицей, не ищущей легких путей, и жалеющей признания как все, а не за счет своего статуса.
— Что бы они восхваляли мое имя, а не мое творчество? Ни за что. Но я на их могилах потом знатно сплясала. Гады!
Все таки есть своя прелесть в том, что бы быть бессмертным. Можно просто подождать пока враги перемрут, а ты останешься живым, и сможешь победить их, пусть даже и таким слегка сомнительным методом.
— Ну признай братик, твои картины были немного странными — крылья сестры обняли мои плечи в попытке утешить. Она отлично знала как по мне это ударило тогда — Не сердись на них так.
Неожиданно во мне самом начала подниматься волна тьмы. Стоило по настоящему вспомнить этот момент жизни: когда Луна слушала как критики обсуждают ее творения, выстраданные и написанные как крик души на боль одиночества. Да еще Стар Свирл хорош. Подливал масла в огонь, втихаря посмеиваясь в бороду над моими творениями. Это всё заставляло Луну в моей душе беззвучно рыдать от болезненных воспоминаний, и попадись он мне сейчас в копыта, то позавидовал бы мертвым за свои дела!
— Да что они вообще знают о красоте ночи! — вспылил я в объятьях Селестии.
Эмоции глушили разум, да и не хотел я их сдерживать, обманывая самое близкое в мире существо. Пусть Селестия видит меня таким какой я есть, а не очередную маску.
— Да они даже не смогли увидеть на картине пещеру в ночи. Ту самую в которой мы с тобой пережидали очередной кислотный дождь, в исполнении этого чёкнутого духа хаоса! В этой грёбанной академии художеств заявили, что залить холст черной краской есть тупейший способ нарисовать картину! А потом ещё и придумали это обидное название "Чёрный Квадрат"! А там между прочим было сто сорок восемь оттенков черного! Ни один из них даже не заметил самого рисунка! Слепцы!
— А Мне нравилось как ты рисуешь. — Тия нежно обняв, потёрлась о мою шею — Жаль что до сегодняшнего дня в мире твоих картин сохранилось так мало.
Её правда, парочка творений Луны до сих пор украшают солнечный дворец. Хотя как по мне, лучше бы их в топку отправить. Всё таки рисовал я тогда довольно средненько, больше налегая на чувства чем на мастерство. За эту тысячу лет я не мало на практиковался в своем хобби, и достиг куда большего, но всё равно, показывать свои ТЕ картины это... Нет, я не смогу. Слишком уж это личное, ужасное даже для меня.
— Ну брат... ну позязя! — продолжала тем временем канючить Селестия — Я только одним глазиком гляну. Обещаю что не буду смеяться над твоим увлечением.
Зараза...! Это всё таки сестра. Она ведь изменилась и не будет смеяться даже если посчитает мои работы мазней. Но всё равно, я просто не имею права показывать свое безумие застывшее на холстах.
— Н... Нет. — с трудом выдавил я из себя, стараясь не утонуть в её огромный фиалковых глазах.
— Ну хоть парочку. Самых удачных — Ну за что мне это! А как она телом и голосом играет, аж мурашки под крыльями! Да она же из меня натурально веревки вьет. И ведь не отцепиться пока не покажу. Ладно парочка приличных картин у меня найдётся, можно и показать. Пусть глянет и забудет.
— Всего пару?
— Да, всего пару.
— Сейчас.
Прыгнув в хранилище под дворцом я быстро поднял телекинезом в воздух тысячи картин, начав бегло просматривать их, и ища те которые не страшно показать. Собственные работы мелькали перед глазами словно радужный калейдоскоп, вызывая отвращение пока не попалась... Как её там? А вспомнил...
"Эквестрия в особенно красивую ночь."
Её я написал всего лет двести назад, в пору особо сильного вдохновения. До сих пор помню то волшебное чувство творца, когда писал её стоя на безжизненном лунном ландшавте, на фоне ноднимавшейся над горизонтом Эквестрии. Получилось достаточно хорошо. Подойдёт для демонстрации. Да и не безумная это картина, в отличи от большинства тут, порожденных моей болью одиночества.
А вот вторую картину никак не удавалось найти, пока мне не попалась одна из совсем уже свежих работ. "Рассветный Кантелот". Город так сильно изменился за ту тысячу лет, так что я не удержался и запечатлел его на полотне. На память так сказать. Интересно, вот гляну через тысячу лет, и вспомню каким он был во времена моего возвращения.
Найдя подходящие, я по инерции просмотрел ещё пару тысяч картин, ища что по лучше, пока не наткнулся на совсем струю работу, где я запечатлел Луну и Селестию такими какими они были полторы тысячи лет назад. Тогда власть и дела политики ещё не поглотили сестру, а Луна не познала всей глубины одиночества.
Я принялся медленно ходить перед зависшим в облачке магии холстом. Да... Словно это было только вчера, и мы отправились на прогулку бросив всё дала на потом. Гуляли по заливному лугу, вдоволь объедаясь ромашками и клевером, и были такие беззаботные и счастливые. Да! Я пожалуй подарю Селестии эту картину, на помять об эти днях... Но потом.
Отложив её в строну и прихватим две ранее выбранные картины, я вернулся в основной зал. Там сестра уже во всю дегустировала произведения кондитерского искусства, вольготно развалившись на целой груде подушек.
— Вот две, как и договаривалась — глухо пробормотал я себе под нос, и нехотя отпустил свои творения из поля телекинеза в золотистую ауру сестры.
С трудом скрывая дрожь, я принялся наблюдал за ней, а Селестия рассматривала их, держа телекинезом перед собой и то отдаляя на десятки метров, то приближая почти в упор. Иногда она даже поворачивала и переворачивала картины вверх ногами, тщательно рассматривая их под всеми углами, и всё это с совершенно не читаемым выражением не лице.
Это продолжалось пока сестра наконец не зафиксировала их в довольно странном положении переде собой и не вывела свой вердикт:
— Знаешь брат, мало какой бог искусств может добиваться такого мастерства в живописи. Ты давно перерос уровень смертных. Хоть мелкие огрехи все еще присутствуют, но только при условии что ты бог искусств а не ночи. Как у тебя вообще выходит писать такие полотна?
Реакция сестры согрела меня изнутри, делая буквально самым счастливыми пони в мире.
— Понятия не имею — я не сдержался и по моему лицу растеклась улыбка до ушей: как же приятно слышать такую оценку — просто много практики, и тонкая работа с магией. Мне не сложно переписать любую картину с точностью до атомов. Проблема не в том что бы написать, а в том ЧТО писать. Я и так нарисовал все что только было можно и интересно, пока был на Луне. А после возвращения времени толком рисовать и не было. Демоны и кошмары сами себя не уничтожат. Так что только пару сотен картин и успел создать, за эти три календарных года.
— Столько же для тебе времени прошло на самом деле? — с трудом оторвав взгляд от картин, сестра отложила их в сторону.
— Сорок два, или сорок три года. Не уверен точно. Со всеми этими заботами я порой выпадаю из реальности, забывая отслеживать прошедшие годы с нужной точностью.
— Для меня прошло только десять, в место трех, младший братец — её магические объятья стали еще теплее и ласковее.
— Ну технически я тебя старше, причем в разы. — парировал я — Твои три с хвостиком тысячи лет против моих девяти, делают меня страшим братом.
Но в ответ я получил только улыбку да высунутый язык.
— Ха, все равно я родилась первой и буду твоей старшей сестрой, не смотря на этот временной казус!
— Да я и не против сестренка. Благословляю тебя отвечать за все в нашем мире, а я подмогу тебе по мере сил, и не буду заморачиваться со всеми этими меж мировыми проблемами и политикой — и в свою очередь тоже показываю ей язык. Пусть знает наших!
— Лентяй! — усмехнулась Селестия, вновь обняла меня своими белоснежными крыльями — Как сидел в моей тени раньше, так и не хочешь вылазить? При том что мог бы по настоящему сравняться со мной. Во всем.
— Так я и не отрицаю. Сидеть под твоими крыльями удобно и приятно. Так что я пока тут побуду... хе-хе.... буду твоей тенью — и с этими словами я в наглую залажу под ее теплое крылышко, и уменьшаясь до размеров прежней Луны, прячусь под ними с головой — Дабы не портить сюрприз твои врагам. — подал я от туда свой жеребячий голос — Думаю они очень удивятся, когда узнаю о тени нашего мира, готовой сожрать их без остатка.
— Определенно — соглашается сестра — Гругало Ла Гран уже был осчастливлен нашей встречей, а скоро и другие архидемоны узнают тебя очень плотно. Ты только потерпи еще немножко, и перед тобой откроется вся вселенная.
Тепло её тела ласкает мою шерстку, а любовь делает меня еще более счастливым.
— Надеюсь это произойдет в ближайшие пару лет, иначе я за себя не отвечаю.
— Я сделаю все от меня зависящее что бы этот радостный момент произошел как можно раньше. А теперь мы идем смотреть твои картины.
При этих словах Селестии я встрепенулся, и вся нега и дремота развеялись без следа. Так собраться и не расслабляться, а то она еще увидит ИХ!
— Давай я лучше буду их сюда приносить. — подал я робкий голос из под её огромного крыла — Все равно на складе их рассматривать не удобно.
— Если хочешь. Но ты покажешь все что есть — в ответ я только кивнул, незаметно направляя потоки магии на самые нижние хранилища, в скальном основании дворца, где сейчас гибли в пламени десятки тысячи картин рожденных моим безумием.
Стихия жадно пожирала их, вырезая из реальности словно их никогда и не было. Ни в прошлом не у текущем времени, и тем более не в будущем. Отныне о них ничего не будет известно. Даже в моей памяти бушевала все та же все пожирающая тьма, с идеальной точностью вырезая всю информацию связанную с ними. Так, что бы я не помнил об их существовании ничего, включая те безумные моменты свой жизни, которые породили их.
И сразу же я ощутил ни с чем не сравнимое облегчение. Проклятье! Давно надо было избавиться от этого балласта, который тянул меня во тьму! Теперь осталось всё только то светлое что у меня было. И пусть сестра никогда не узнает о всем том кошмаре из моей памяти. Не стоит нам об этом помнить.
— Брат ты что с собой делаешь!? — естественно Селестия заметил мои манипуляции, неожиданно поведя своим тёплым боком.
— Ничего плохого. Просто сбросил балласт от которого давно надо было избавиться. Ведь теперь у меня снова есть ты, а остальное не важно. Вот глянь что у меня есть — и я достаю одну из самых любимых картин из нашего 'детства'. Которая замирает перед нами, погружённая в оболочку консервирующей магии.
Любопытно, эта ей тоже понравится? Я наблюдал как сестра подобралось словно хищник перед дичью. Да теперь убрать картину не выйдет, точно отберет и сделает с ней то что хочет. Этот взгляд я хорошо помню, ещё по той жизни.
— Я хотел подарить тебе эту картину потом. Но раз уж тебе понравились эти, то может оценишь её первой?
— Конечно брат! — Её телекинез почти вырвал холст из моей магии, хоть я не сопротивлялся когда она разворачивала обертку. Наблюдая за её окаменевшем лицом при виде картины, я не знал что и думать. Но тут Селестию накрыл настоящий эмоциональный шторм, который она и не пыталась сдерживать. Её магия пошла волнами, вырываясь протуберанцами тепла и света, сжигая подушки, опаляя каменные стены, и нежно согревая меня. Только картина была полностью не уязвима к её магии, обернутая такими слоями защиты что проще гору расколоть чем повредить хоть одни ниточку холста. Огненные слезы стекали по щеками солнечной пони минут десять, пока она наконец не смогла взять себе в копыта, и утихомирить свои силы и эмоции.
— Ты всё ещё помнишь каким мы были тогда... — еле слышно прошептала принцесса, сильнее прижимая меня крылом к своему белоснежному боку.
— Наивными и беззаботными? Да. Мы тогда сбежали от своего долга поиграть на лугу.
— И заигрались потеряв счет времени. Мы вернулись только через три дня.
— А когда вернулись, то узнали что началась очередная война. И было уже не до игр.
— Зато те дни мне никогда не забыть.
— Мне тоже. А войну я забыл, помню только сам факт. И по этому мы просто обязаны провести эту неделю так, что бы и через тысячу лет помнить о ней.
— Даже если случится война и придется спасть Эквестрию? — Тия повернула голову и улыбнулась, заглядывая в моё убежище под своим крылом.
— Даже если и так. ИМ пора повзрослеть и перестать прятаться под твоими крыльями. В конце концов, сейчас это мой "домик" — и я вновь показал сестре язык, лизнув её в носик — Мы тоже можем, тоже немного побыть детьми?
— Замечательная мысль!
И нежный поцелуй Селестии стал мне ответом.
